Теперь мы с маленькой Элизабет ходим на прогулку дважды в неделю. Миссис Кембл поставила условием, что это будет не чаще и ни в коем случае не в воскресенье. С приходом весны жизнь Элизабет стала немного веселее. Лучи солнца проникают и в мрачный старый дом, а снаружи он кажется даже красивым, когда на его стенах танцуют тени верхушек стройных елей и пихт. И все же Элизабет стремится вырваться из него, когда только есть такая возможность. Иногда мы ходим в центр городка, чтобы Элизабет могла посмотреть на яркие витрины магазинов, но чаще мы идем и идем по «дороге, ведущей на Край Света», — вдали жмутся друг к другу маленькие зеленые холмики, освещенные вечерним солнцем, а мы шагаем, полные отваги и надежды, словно за следующим поворотом нам предстоит найти Завтра.
Среди прочих удовольствий, которые Элизабет собирается доставить себе, когда наступит Завтра, есть и такое: «поехать в Филадельфию и посмотреть на ангела в церкви». Я не сказала ей (и никогда не скажу), что Филадельфия, о которой писал святой Иоанн[25], — вовсе не та Филадельфия, что находится в штате Пенсильвания. Нам и так слишком быстро приходится расставаться с нашими иллюзиями… К тому же, кто знает, что мы нашли бы в Завтра, если бы нам удалось туда попасть? Возможно, ангелы там повсюду.
Иногда мы наблюдаем, как по блестящему пути, проложенному закатом на поверхности воды, в гавань с попутным ветром входят, медленно двигаясь в прозрачном весеннем воздухе, большие корабли, и Элизабет задумывается, не может ли на борту одного из них оказаться ее отец. Она не теряет надежды, что когда-нибудь он все-таки приедет. Не понимаю, почему он до сих пор все еще не приехал. Я уверена, он давно был бы здесь, если бы знал, какая у него прелестная маленькая дочка и как она тоскует о нем. Наверное, он не осознает, что она выросла, и по-прежнему думает о ней, как о малютке, ставшей причиной смерти его горячо любимой жены.
Подходит к концу первый год моей работы в Саммерсайдской средней школе. Первое полугодие было поистине кошмаром, но второе оказалось таким приятным. Прингли — чудесные люди. Как могла я когда-то сравнивать их с Паями? Сегодня Сид Прингль принес мне букетик триллиума. Джен кончает этот учебный год первой ученицей в классе, и, как мне передали, мисс Эллен говорит, что я первая учительница, которая действительно «поняла этого ребенка». Единственная ложка дегтя в моей бочке меда — это Кэтрин Брук, которая продолжает держаться отчужденно и враждебно. Скорее всего мне придется бросить попытки подружиться с ней. В конце концов, как говорит тетушка Кейт, «всему есть предел».
Ах да, чуть не забыла написать… Салли Нельсон попросила меня быть подружкой на ее свадьбе, которая состоится в конце июня в Боннивью, летнем доме доктора Нельсона. Она выходит замуж за Гордона Хилла. Теперь из шести дочерей доктора только Нора останется незамужней. Джин Уилкокс ухаживает за ней вот уже несколько лет — «в общей сложности», как уточняет обычно Ребекка Дью, — но ничего из этого, похоже, не вышло, и никто уже не надеется, что выйдет. Я очень люблю Салли, но мне так и не удалось поближе познакомиться с Норой. Она гораздо старше меня и к тому же довольно сдержанная и гордая. И все же мне очень хотелось бы стать ее подругой. Ее не назовешь красивой, остроумной или обаятельной, но так или иначе, а в ней есть изюминка. Я чувствую, что Нора стоит того, чтобы постараться узнать ее получше.
Кстати, о свадьбах. В прошлом месяце Эсми Тейлор вышла замуж за своего доктора философии. Так как это было в будний день, я не смогла пойти в церковь, чтобы посмотреть на них, но все говорили, что она была очень красивой и счастливой, а Ленокс имел вид человека, который знает, что поступает правильно и что его совесть чиста. С Сайресом Тейлором мы теперь большие друзья. В разговорах со мной он часто вспоминает о том ужине и считает все, что произошло тогда, отличной шуткой.
— С тех пор я ни разу не посмел надуться, — сказал он мне. — А то ведь мамочка могла бы обвинить меня и в том, что я шью лоскутные одеяла.
И еще он всегда просит меня непременно передать привет вдовам.
Ах, Гилберт, люди прекрасны, жизнь чудесна, а я
на веки вечные
твоя !
Р. S. У нашей старой рыжей коровы хорошенький пятнистый теленочек. Последние три месяца мы покупали молоко у Лью Ханта. Как говорит Ребекка Дью, она давно слышала, что у Ханта молока «хоть залейся», и теперь охотно этому верит. Но теперь у нас опять будут свои сливки. Сначала Ребекка и слышать не хотела ни о каком теленке. Тетушке Кейт пришлось попросить мистера Гамильтона, у которого пасется наша корова, сказать Ребекке, что корова слишком старая, чтобы иметь теленка; только тогда Ребекка уступила.
13
— Ах, когда вы станете старухой и окажетесь, как я, на много лет прикованной к постели, вы будете более сострадательны, — плаксиво предрекла миссис Гибсон.
— Пожалуйста, не думайте, будто я не сочувствую вам, миссис Гибсон, — сказала Аня, которая после получасовых бесплодных усилий переубедить старую леди была готова свернуть ей шею. Только полные мольбы глаза сидящей чуть поодаль бедной Полины удерживали добровольную посредницу от того, чтобы в отчаянии махнуть на все рукой и уйти домой. — Уверяю вас, вам не будет одиноко и вы не останетесь без ухода. Я проведу с вами весь день и позабочусь о том, чтобы вы не испытывали неудобств ни в каком отношении.
— О, я прекрасно знаю, что никому не нужна, — заявила миссис Гибсон без всякой видимой связи с тем, что было сказано Аней. — Так что ни к чему постоянно подчеркивать это, мисс Ширли. Я в любую минуту — в любую минуту! — готова отойти в другой мир. Тогда Полина сможет шляться, где ей только заблагорассудится. Меня здесь не будет — некому будет чувствовать себя заброшенным. Теперешняя молодежь ничего не понимает. Легкомысленны… ужасно легкомысленны.
Аня не была уверена в том, кто именно — она сама или Полина — является легкомысленной и ничего не понимающей особой, но все же решила прибегнуть к своему последнему доводу.
— Понимаете, миссис Гибсон, если Полина не поедет на серебряную свадьбу своей кузины, пойдут всякие толки.
— Толки! — резко отозвалась миссис Гибсон. — Какие еще толки?
— Милая миссис Гибсон («Да простится мне это прилагательное!» — подумала Аня), за свою долгую жизнь вы, несомненно, успели угнать, на что способны языки праздных людей.
— Вовсе не обязательно постоянно напоминать мне о моем возрасте, — раздраженно отозвалась миссис Гибсон. — И нечего говорить мне о том, что в этом мире все готовы осуждать ближнего. Слишком, слишком хорошо я это знаю! Можете не говорить мне и о том, что в этом городке полно мерзких болтунов. Но я, пожалуй, не хотела бы, чтобы они болтали обо мне… Скажут, наверное, что я старая тиранша. Но ведь я не запрещаю Полине ехать. Разве я не оставила это на ее совести?
— Так мало людей поверит этому, — ответила Аня предусмотрительно печальным тоном.
Минуту или две миссис Гибсон ожесточенно сосала мятный леденец, а затем сказала:
— Я слышала, что в Уайт-Сендс эпидемия свинки.
— Но, мама, дорогая, ты же знаешь, я болела свинкой.
— Некоторые болеют дважды. Ты именно из таких, Полина. К тебе всегда приставали все болезни. Ах, те ночи, когда я сидела у твоей постели, не смея надеяться, что ты доживешь до утра! Боже мой, о материнской самоотверженности быстро забывают… К тому же как бы ты добралась до Уайт-Сендс? Ты столько лет не ездила по железной дороге. Да и обратного поезда в субботу вечером нет.
— Она могла бы поехать в субботу утренним поездом, — вмешалась Аня. — А обратно, я уверена, ее охотно привезет мистер Джеймс Грегор.
— Мне он всегда не нравился. Его мать была урожденная Тарбуш.
— У него двухместный кабриолет. К сожалению, ему надо быть в Уайт-Сендс уже в пятницу. Если бы не это, Полина могла бы ехать с ним в оба конца. Но и поездка по железной дороге не будет представлять для нее никакой опасности. Ей просто нужно сесть в поезд в Саммерсайде и выйти в Уайт-Сендс — никаких пересадок.
— Что-то за этим кроется, — с подозрением заметила миссис Гибсон. — Почему вы, мисс Ширли, так настаиваете на том, чтобы она поехала? Признайтесь.
Аня улыбнулась, глядя в морщинистое лицо с глазами-бусинками.
— Потому что Полина — хорошая, добрая и заботливая дочь, и ей точно так же, как и любому другому, нужен время от времени день отдыха.
Большинство людей были не в силах противиться очарованию Аниной улыбки. И то ли из-за этой покоряющей улыбки, то ли из-за страха перед сплетниками, но миссис Гибсон наконец сдалась.
— Никому, я полагаю, не приходит в голову, что мне хотелось бы денек отдохнуть от этого кресла на колесах. Но я прикована к нему и должна терпеливо переносить свой недуг. Что ж, если Полина должна ехать, пусть едет. Она всегда умела настоять на своем. Если она подхватит свинку или ей отравят кровь своими укусами какие-нибудь чужие комары, не возлагайте вину за это на меня. А мне придется перебиваться, как смогу… Конечно, вы будете здесь, но вы не знаете моих привычек так хорошо, как Полина. Возможно, один день я выдержу. Если же нет… что ж, я уже много лет краду у смерти каждый день, так что какая разница?
Такое согласие никак не назовешь любезным, но все же это было согласие, и Аня, почувствовавшая облегчение и благодарность, неожиданно для себя обнаружила, что делает нечто совершенно невероятное: наклонившись, целует миссис Гибсон в жесткую морщинистую щеку.
— Спасибо, миссис Гибсон.
— Нечего подольщаться, мисс Ширли, — сказала миссис Гибсон. — Возьмите-ка лучше мятный леденец.
— Чем смогу я отблагодарить вас, мисс Ширли? — воскликнула Полина, когда вышла на улицу вместе с Аней, чтобы немного проводить ее.
— Тем, что поедете в Уайт-Сендс с легким сердцем и будете наслаждаться каждой минутой отдыха.
— О, конечно же буду! Вы и представить не можете, что эта поездка значит для меня. Я надеюсь не только встретиться с Луизой. Рядом с ее фермой находится участок Лакли, который скоро будет продан, и я так хочу взглянуть на их старый дом, прежде чем он перейдет в чужие руки. Мэри Лакли — теперь она миссис Флемминг и живет на Западе — была когда-то моей лучшей подругой. Мы с ней были как сестры. Я проводила так много времени в их доме и так его любила. Я часто мечтаю о том, что вернусь туда и все будет как прежде… Мама говорит, что я уже слишком старая, чтобы мечтать. Вы тоже так думаете, мисс Ширли?
— Никто никогда не бывает слишком старым для того, чтобы мечтать. Так же как и сами мечты никогда не стареют.
— Я рада, что вы так считаете. Ах, мисс Ширли, подумать только! Я снова увижу залив[26]. Я не видела его пятнадцать лет. Здешняя гавань тоже красива, но это не залив. Я ног под собой не чую от радости. И всем этим я обязана вам. Мама отпустила меня только потому, что вы ей нравитесь. Вы осчастливили меня! Вы всегда делаете людей счастливыми. Да-да, стоит вам лишь войти в комнату, мисс Ширли, как люди в ней сразу чувствуют себя счастливее.
— Это самый приятный комплимент из всех, какие я когда-либо получала, — улыбнулась Аня.
— Только вот одно, мисс Ширли… Мне совсем нечего надеть, кроме моего старого платья из черной тафты. Но оно слишком мрачное для свадьбы, правда? И оно мне широко, так как я похудела. Его сшили шесть лет назад.
— Постараемся уговорить вашу маму позволить вам купить себе новое платье, — с надеждой в голосе сказала Аня.
Но это оказалось выше ее сил. Миссис Гибсон была неумолима: для серебряной свадьбы Луизы Хилтон черное платье Полины даже чересчур хорошо.
— Шесть лет назад я купила эту тафту по два доллара за ярд и еще три заплатила Джейн Шарп за шитье. Джейн — хорошая портниха. Ее мать была урожденная Смайли. И что за фантазия, Полина, хотеть «что-нибудь светлое»! Эта сумасбродка нарядилась бы в алое с головы до ног, если бы я ей позволила, мисс Ширли. Она ждет только моей смерти, чтобы это сделать. Скоро ты, Полина, освободишься от досадной помехи, какой я для тебя являюсь. Тогда ты сможешь носить такие яркие и легкомысленные наряды, какие пожелаешь. Но пока я жива, ты будешь одета прилично. И чем плоха твоя шляпа? Да тебе, пожалуй, уже пора носить чепец.
Бедная Полина содрогнулась от ужаса при мысли, что ей придется носить чепец. Уж лучше ходить до конца своих дней в этой старой шляпе!
— Я собираюсь просто радоваться всей душой и совсем забыть о своей одежде, — сказала она Ане, когда они вдвоем вышли в сад, чтобы набрать букет июньских лилий и диликтры для вдов.
— У меня есть план, — сказала Аня, бросив осторожный взгляд в сторону дома, чтобы убедиться, что миссис Гибсон хоть и следит за ними из окна гостиной, но не может расслышать их слов. — Помните мое платье из серебристо-серого поплина? Я одолжу его вам на тот день.
От неожиданности Полина уронила корзинку с цветами, разлив у Аниных стоп бело-розовую пахучую заводь.
— О дорогая, я не могла бы… Мама мне не позволила бы.
— Она ничего не будет знать. Слушайте. В субботу утром вы наденете его под ваше черное платье. Я знаю, оно будет вам в самый раз. Правда, оно немного длинновато, но я завтра же заложу на нем несколько складочек — складки сейчас в моде… Оно без воротника, рукава до локтя, так что никто ничего не заметит. А как только вы доберетесь до Галл-Коув, сразу же снимете черное. Потом, когда будете возвращаться домой, оставите мое платье в Галл-Коув, и я заберу его в следующую субботу, когда поеду домой.
— Но не слишком ли я стара для такого платья?
— Ничуть. Серое можно носить в любом возрасте.
— Вы думаете, это будет… правильно… обмануть маму? — неуверенно пробормотала Полина.
— В данном случае совершенно правильно, — без всякого стыда заявила Аня. — Вы ведь знаете, Полина, что нельзя надевать черное платье, когда идешь на чью-то свадьбу. Этим можно принести невесте несчастье.
— Ax нет, я ни за что не хотела бы подвергать ее такой опасности… Да и маме, конечно, не будет неприятно. Надеюсь, она хорошо перенесет эту субботу. Боюсь только, что она не съест ни крошки, пока меня не будет дома. Она ничего не ела целый день, когда я ездила на похороны кузины Матильды, — так сказала мне мисс Праути, которая оставалась тогда с ней, Она была так сердита, я хочу сказать.
— Она будет есть. Я позабочусь об этом.
— Да, вы прекрасно знаете, как с ней обращаться, — согласилась Полина. — И вы не забудете вовремя дать ей ее лекарство? Не забудете, дорогая? Ох, может быть, мне все-таки не стоит уезжать.
— За то время, что вы там бродили, можно было набрать сорок букетов, — с раздражением заявила миссис Гибсон. — Не знаю, зачем вдовам твои цветы. У них полно своих. Долго пришлось бы мне сидеть без цветов, если бы я ждала, когда Ребекка Дью пришлет мне букетик. Я умираю от жажды. Но никому нет дела до меня.
В пятницу вечером Полина позвонила Ане по телефону. Бедняжка была в ужасном волнении. У нее болит горло, и не думает ли мисс Ширли, что это, возможно, свинка? Аня побежала успокаивать ее, захватив с собой серое поплиновое платье, упакованное в оберточную бумагу. Она спрятала его в кустах сирени, а поздно вечером Полина, обливаясь холодным лотом, украдкой пронесла его наверх, в маленькую комнатку, где хранила свои вещи. В этой комнатке она обычно одевалась, хотя спать там ей не разрешалось. Полину мучили укоры совести. Может быть, боль в горле была наказанием за обман? Но она не могла пойти на серебряную свадьбу Луизы в этом ужасном старом черном платье… просто не могла!
14
В субботу Аня явилась в дом миссис Гибсон рано утром. Аня всегда выглядела особенно хорошо, когда выдавалось такое ясное, сверкающее летнее утро. Она, казалось, искрилась и блистала вместе с ним и, плавно двигаясь в золотистом воздухе, напоминала стройные фигуры на греческих вазах. Самая мрачная комната наполнялась блеском и жизнью, когда Аня входила в нее.
— Идете так, словно вам принадлежит весь мир, — язвительно заметила мисс Гибсон.