Заметив, что эта познавательная экскурсия нас порядком утомила, Чезлвит прервал ее, сказав, что на сегодня с нас довольно впечатлений. Он проводил нас до амбулатории и посидел еще с нами. Как обещал, он растолковал нам принцип вытягивания расплавленной стекломассы. Я употребил именно это выражение, но он строго меня поправил:
— Не расплавленной, а разваренной. Стекло не плавится, а варится, профессия «стеклоплав» не существует, есть «стекловар».
Мне показалось это странным, так как я только что видел расплавленное стекло.
Чезлвит посмотрел на меня снисходительно и стал растолковывать, как делают это ребенку:
— Скажите, доктор, не знаете ли вы температуру плавления какого-нибудь металла?
— Я знаю кое-что, — вмешался Холмс, — температура плавления золота — тысяча шестьдесят три по Цельсию, серебра — девятьсот шестьдесят и пять десятых, свинца — что-то триста двадцать семь с небольшим градуса, олова — около двухсот тридцати двух градусов.
— Очень хорошо! А, хотя бы примерно, температуру плавления воска — не скажете? Нет! Вы можете наблюдать, как он под воздействием температуры приобретает жидкую консистенцию, но момент этого перехода останется для вас неуловимым, не так, как при плавлении любого металла. Металлы, затвердевая, приобретают кристаллическую структуру. При нагреве эта структура разрушается во вполне определенный температурный момент, и это есть температура плавления. У воска же нет кристаллической структуры, разрушаться при нагреве нечему. Он — вещество аморфное. Поэтому при нагреве он и не плавится, а постепенно размягчается. То же самое происходит и со стеклом. Стекло варится, а не плавится. Стекло — многокомпонентная система, и рецептов ее насчитывается много. Как говорят, на все случаи жизни. Однако по всем этим рецептам стекло варится, а не плавится. Это не значит, что стекло не может кристаллизоваться, но такой случай в нашей практике — это катастрофическое технологическое упущение. Слышали про «козла» в доменной печи? Примерно то же в стекловаренной печи, когда начинается зарухание стекломассы. Разварить или расплавить рух не удается и приходится разбирать печь. Ну, мы отошли несколько в сторону. Я обещал просветить вас относительно вертикального вытягивания стекла. В подмашинной камере, вы видели, в стекломассе плавает лодочка. В ней щель от одного края до другого. Лодочка притоплена, и в щель вылезает язычок стекломассы. Благодаря гидростатическому давлению, а не за счет вытяжки. Мы говорим — «стекло вытягивается», а на самом деле оно по шахте только транспортируется. На оттянутую порцию стекла в щель поступает новая, опять же благодаря конструкции лодочки, обеспечивающей гидростатическое давление, как в сообщающихся сосудах. К лодочке предъявляются очень высокие требования. Огнеупор, из которого она изготовлена, не может стоять вечно. Срабатываются прежде всего губки, соприкасающиеся с раскаленной стекломассой, и как только это происходит, то лодочка не годна, так как лист стекла из нее пойдет деформированный. Лодочку необходимо заменить. Ее приготовить очень непросто, но, кроме того, ее в течение многих дней перед загрузкой следует обжигать в соответствующем опечке. И загружать ее приходится в раскаленном состоянии, очень быстро. Вот завтра как раз в левую подмашинную камеру будут загружать лодочку, и вам представляется возможность полюбоваться этим зрелищем.
На следующий день нам действительно удалось наблюдать эту, я бы сказал, уникальную операцию. Возле печи столпилось несколько инженеров и мастеров. Раскрыли опечек, и мы увидели в нем огромное шамотное «полено». Оно было раскалено так, что без защитных очков на него невозможно было смотреть. Это и была лодочка, подготовленная к загрузке в подмашинную камеру. Несколько человек под катили к опечку высокую тележку, верх которой представлял собой ровную стальную поверхность, как у стола. На нее крючьями и вытянули ослепительно сверкающее чудовище, после чего подкатили тележку к пылающему окну подмашинной камеры. Очень осторожно раскаленную лодочку теми же крючьями протолкнули в окно, и она закачалась на поверхности стекломассы. Все это время отдельные люди следили за температурой, крутили какие-то вентиля. Потом откуда-то сверху стали раздаваться команды, и лодочку разворачивали по ним, чтобы придать ей требуемое положение. В завершение всего сверху опустилась большая решетка, и ее направили в щель лодочки. Через некоторое время решетка стала подниматься, и за ней в шахту потянулась широкая лента стекла. Машина была пущена, аврал кончился, и все стали расходиться по своим местам. Остались только те, кто работал все время у этой печи.
Мы отправились к себе, а через некоторое время нас навестил Чезлвит и осведомился о нашем впечатлении. Мы выразили свое неподдельное восхищение.
— Я отвлек вас от ваших непосредственных дел, — сказал Чезлвит, — но, я надеюсь, вы меня простите — такой случай представится не скоро. Вечером, если вы не заняты, приходите, пожалуйста, в нашу «кают-компанию» — так мы называем наш небольшой клуб. Обычно там собирается наш технический персонал — отдохнуть, поболтать, поиграть в шахматы или на бильярде.
Мы поблагодарили за приглашение, особенно я, так как давно уже не брал кия в руки, о чем и сообщил Чезлвиту. Тот откликнулся живо, сказав, что в партнерах недостатка не будет.
— Между прочим, — сказал Чезлвит, — бильярд можно считать родоначальником того изделия, которое сейчас в центре забот ваших и наших. Я говорю о триплексе.
Не увидев на наших лицах понимания, Чезлвит пояснил нам:
— Это занятие приобретало все большую популярность, но его распространение сдерживалось нехваткой материала для изготовления шаров. Бильярд стал угрожать существованию слонов, ибо из их кости вытачиваются шары. Настоятельно требовался не столь дорогой и труднодобываемый заменитель. В Америке объявили премию в десять тысяч долларов за заменитель слоновой кости, предназначенной для этой цели. И изобретатель нашелся. Он предложил целлулоид — обработанную азотной кислотой целлюлозу. Забавнее всего, что этот материал в практику ввел не квалифицированный химик, а… наборщик! Непосредственно же к созданию триплекса подошли на Европейском континенте. Это удалось химику Бенедиктусу, но любопытно то, что наборщик искал и нашел, а химик пришел к открытию по чистой случайности. У него как-то свалилась с полки тонкостенная колба и, к его удивлению, не разбилась, а только растрескалась. Особенного значения случившемуся Бенедиктус не придал, но сам факт запомнил. В колбе до этого хранился раствор того самого целлулоида (нитроцеллюлозы). Он усох, и на стенках осталась тонкая пленка. Она-то и не позволила осколкам стекла разлететься во все стороны. А тут все больше стало развиваться автомобилестроение. В незначительных даже авариях от порезов осколками стекла стали страдать шоферы и пассажиры. Тогда и вспомнил химик о случае с неразбившейся колбой. Он сконструировал триплекс, закладывая лист целлулоида между двумя листами стекла. Конечно, процесс изготовления этого материала не столь прост — свой режим обработки, специальные растворители, — но принцип именно такой: при ударе стекло растрескивается, но не разлетается, сдерживаемое целлулоидной прокладкой.
— Это очень интересно, — сказал Холмс, — у нас теперь есть представление о самом материале, но не будете ли вы любезны, Чезлвит, просветить нас по части тех неприятностей, которые случились у вас с триплексом?
— Охотно. Целлулоид, конечно, не панацея. Он не будет служить вечно. Через определенное время смотровые стекла из триплекса приходится заменять из-за их пожелтения и замутнения. Об этом потребители триплекса знают. У нас все шло, как говорится, в пределах допустимого. Но вот сейчас нам пришлось уплатить за поставку брака. Очень быстро стал непрозрачным поставленный нами триплекс. Такого ранее не наблюдалось, а производство его в технологическом смысле не претерпело никаких изменений. Это и наводит нас на мысль о действии чьей-то преступной руки.
— А куда вы поставляете триплекс?
— В фирменный магазин стекольных изделий. Он принимает от нас самую разнообразную продукцию. Вы можете полюбоваться ею, зайдя в этот магазин. Это солидное предприятие, получающее изделия не только с нашего завода, оно направляет их своим заказчикам.
— Когда вы собираетесь отправлять очередную партию триплекса?
— Особенной нужды в этом сейчас нет, да у нас имеются и опасения.
— Все же, если у вас есть возможность, отправьте в магазин завтра же ящик триплекса.
— Не имея уверенности в его качестве?!
— Да, именно так. Он пойдет с вашего склада с соответствующей наклейкой. Но, кроме того, я полагаю, вам следует отправить туда же еще один ящик втайне, без оформления через склад. Прямо из цеха, чтобы никто об этом не знал.
Чезлвит понимающе наклонил голову, сказав, что он оставит нас и обратится к своим обязанностям.
По его уходе Холмс сказал мне, что надлежит придумать какую-нибудь причину для того, чтобы поотираться в цехах не в сопровождении начальства, а самостоятельно, но так, чтобы у окружающих создать впечатление о нашей занятости делом. Я обратил его внимание на прибор для забора воздуха и предложил пройтись по цехам с ним, отбирая пробы на запыленность.
— Превосходная мысль, мой друг, — сказал Холмс, — распоряжаться всем, конечно, будете вы, как мое непосредственное начальство, а я, фельдшер, буду таскать прибор и выполнять все ваши указания.
Так мы и сделали на следующий день. В халатах, как подобает медицинским работникам, мы не торопясь обошли цехи, ко всему присматриваясь. Холмс по моему указанию прилежно переносил прибор с одного места на другое, прокачивая через него воздух и меняя в нем специальные фильтры. Запыленность, естественно, без всякого прибора больше всего замечалась в шихтовальном отделении, и в нем мы отобрали несколько проб. Холмс попросил меня подольше задержаться в шлифовально-полировальном отделении, и мы сделали это, как бы позволив себе передышку. Я осматривал уже готовые изделия, восхищался великолепием их отделки, а Холмс наблюдал за работой шлифовальщиков, время от времени что-то спрашивая у них. Когда мы вернулись к себе, Холмс сказал мне:
— Мой дорогой Ватсон, вам, моему непосредственному начальнику, надлежит давать мне различные поручения, и я буду их исполнять.
— У вас появилась нужда прокатиться в Лондон?
— Пока еще нет, но ценю вашу догадливость. Поручите мне сходить на почту, справиться о корреспонденции на ваше имя.
— Хорошо, мой друг, только я не жду корреспонденции.
— Это не имеет значения. Мне нужен предлог для того, чтобы повидаться со Стоксом.
Я принимал больных, когда Холмс вернулся. Тут же я строжайше выговорил ему:
— Вы задержались слишком долго, а мне нужна ваша помощь. Будьте любезны наложить повязки этим больным.
Холмс покорно наклонил голову, пробормотал что-то вроде «извините» и довольно искусно выполнил мое требование.
Когда мы остались одни, Холмс сказал мне, что виделся на почте со Стоксом. Объем корреспонденции через почту тщедушный. Холмс попросил Стокса задержаться с отправкой одного из писем, которое почему-то остановило его внимание. Оно было адресовано мастеру шлифовального отделения Барнету. Написано синими чернилами. Вот его текст: «Дорогой Джим! Кажется, я оправляюсь. После того как радужные надежды меня оставили, все стало прозрачным, как твои стекла. Мои фотографические работы принесли мне успех, но прежнее занятие было мне больше по душе. От скуки стал ходить на ипподром. Втянулся в игру и не знаю даже, как от нее отстать. Был там в воскресенье и поставил на Розу, что шла во втором заезде под третьим номером. На ипподроме всех одолевала мошка. Я еле высидел, но был вознагражден, — получил большой выигрыш. Но это, кажется, непозволительно затягивает. Выскажись по этому поводу. Мне кое-что обещано хорошее. Я решился оставить игру на тотализаторе Хочу работать в полном покое. Твой Фредди». Даты проставлено не было. Я спросил Холмса, что особенного он усмотрел в этом тексте.
— Видите ли, Ватсон, как утверждает Стокс, письма Барнету поступают довольно часто, но корреспонденции от него через почту не проходят. Почему он не отвечает на письма? А если отвечает, то с какой целью он свои ответы старается направить минуя ближайшее почтовое отделение? Завтра с утра вы отправите меня в Лондон — за йодом, марганцовкой или за бинтами, которые я сегодня по вашему указанию израсходовал, так что обойдетесь уж без своего помощника. А сейчас давайте посмотрим вашу регистрационную книгу, поинтересуемся: обращался ли за врачебной помощью Барнет.
Мы нашли его в записях. У него значилось какое-то нагноение на десне, и врач прописал ему облучение кварцевой лампой. Холмс раздумывал.
— Я видел этого Барнета в шлифовальном, отделении, он командует там всеми отделочными работами, и в большом авторитете у всех. Не только знающий специалист, но, как говорят его подчиненные, еще и золотые руки. Некоторые работы проводит сам, не доверяя чужому мастерству. Он, кажется, не чуждается бильярда в заводской «кают-компании». Вам, пожалуй, нелишним было бы поразвлечься. Играете вы хорошо. Навестите бильярдную, постарайтесь поиграть с Барнетом — чтобы составить свое о нем впечатление.
За выполнение такого поручения я взялся с большой охотой. Вечером я появился в «кают-компании», которая оказалась приятным уголком для отдыха. Там меня приветствовал Чезлвит. Он представил меня руководителю экспериментального отделения Вудворду. Это был пожилой мужчина, с сумрачным взглядом, совсем седой. Его неторопливость в движениях никак не мешала ему быть прекрасным игроком на бильярде. Сыграв со мной две партии, он похвалил меня и спросил, почему я не навещаю их отделение, ему кажется, что там немало любопытного для новичка. Я поблагодарил за приглашение и обещал обязательно побывать у него, сказав, что просто не имел возможности сделать это ранее из-за обилия свалившихся на меня впечатлений. Вудворд уступил свое место у бильярдного стола тому самому Барнету, о котором составить впечатление просил меня Холмс. Темноволосый мужчина средних лет имел вид чем-то озабоченного немногословного игрока. Играл он хорошо, но не выказывал никаких эмоций. Я вглядывался в него, когда он сгибался над столом для удара по шару. Ничего особенного в его облике я не обнаружил, кроме какой-то, казалось бы не к месту, сосредоточенности. Из трех партий две он у меня выиграл.
Вернувшись из «кают-компании», я о своих впечатлениях рассказал Холмсу. Он внимательно все выслушал, а потом неожиданно спросил:
— На лице Барнета вы не заметили какой-нибудь загорелости?
— Нет, пожалуй. Откуда ей взяться? Он ведь постоянно пребывает в своем шлифовальном цехе.
— По моим наблюдениям, такого тоже незаметно… Воспользуйтесь, мой друг, приглашением Вудворда. Навестите экспериментальное отделение, только захватите меня с собой. А когда мы все там посмотрим и побеседуем, прикажите мне не задерживаться и отправьте с поручением в Лондон.
Утром мы уже были в экспериментальном отделении, которое, в отличие от всех цехов завода, блистало порядком и чистотой. Чезлвит стал пояснять нам. Это была святая святых завода. Здесь велись новые разработки технологий завода, совершенствовались и корректировались те, которыми уже пользовались. Понять смысл работы экспериментальных установок нам без соответствующей подготовки было, конечно, трудно. Малого размера стекловаренная печь располагалась в углу помещения. В отличие от тех, что мы видели в цехе, она не представляла собой ванну, заполненную огненной стекломассой. В ее пространстве размещались горшки, в которых варилось стекло. Заметив наше недоумение, Чезлвит сказал нам:
— В цехе варки есть печь подобного же устройства, вы просто не заметили ее, ибо она не была в работе. Она покажется вам вчерашним днем по сравнению с теми, что вы видели раньше. У нее гораздо меньшая производительность, так как далеко не все пространство заполнено стекломассой. Но здесь этого и не надо. Требуется провести экспериментальную варку определенного вида стекла.