Интересно, что дети нередко повторяют сюжет жизни своих родителей, и Тигмоль нашел свою судьбу также в свите королевы. Поэтому уместно, да и необходимо, будет рассказать еще об одном действующем лице этой истории. Итак, в свите фрейлин Унгильды состояла одна прелестная дева по имени Глэсс. Дочь какого-то свергнутого короля, она была взята под покровительство до лучших времен, которые все не наступали. Среди всей свиты не было равной ей в игре на арфе и пении. Сама королева могла засыпать лишь под музыку Глэсс, а монахи нередко приглашали ее спеть в утешение умирающим рыцарям. Немало достойных юношей искали ее руки, невзирая на ее бедность, но Глэсс всем претендентам давала вежливый, но твердый отказ. Еще в детские годы общая судьба сирот связала ее с Тигмолем, и сердце ее принадлежало только ему. Когда бастард вернулся из похода, то подарил своего удивительного коня своей возлюбленной. И никто, кроме них двоих, не мог сесть в седло удивительного скакуна. С появлением коня Глэсс словно наполнилась новыми впечатлениями. Из уст ее полились песни и мелодии, которых никогда раньше не слышали. Однажды девушка призналась рыцарю, что конь сопровождает ее в сновидениях и отвозит в далекие чужеземные края. Тигмоль усомнился в этом, но Глэсс описала ему местность, в которой он сражался с сарацинами. Конь воистину оказался непростым, и его привязанность к своей госпоже могла вполне соперничать с чувствами самого рыцаря.
Принц Рильд заинтересовался жизнью своего брата. Слава храброго рыцаря, благосклонность фрейлины, песни трубадуров, редкий конь — все это посеяло зависть. В злую игру решил вовлечь принц Тигмоля. Однажды, отослав рыцаря с поручением, принц объявил о турнире, призом которого должна была стать рука Глэсс. Вернувшегося рыцаря принц попросил просто выступить на турнире, не разъясняя сути дела. Одно условие было поставлено Тигмолю. Он не должен был снимать шлема и объявлять свое имя в случае победы.
Семерых противников выбил рыцарь из седла. Восьмой выехал на ристалище в таких же доспехах, какие были на Тигмоле. Под броней и парадной попоной, закрывавшей коня, трудно было распознать и арабского скакуна, принадлежавшего бастарду, ибо кони были одной масти.
Вот загремели трубы герольдов, и последний противник был сброшен на землю. Не видя больше никого, кто готов был скрестить копья, Тигмоль тронул коня и покинул поле, не подняв забрала. Только на следующий день он узнал, что никто не расходился после турнира, дожидаясь победителя. Под самый вечер на ристалище въехал рыцарь-двойник и снял шлем. Это оказался принц Рильд. Его наградой стала Глэсс. В один вечер жестокий обман лишил Тигмоля невесты.
Самому бастарду тут же было приказано покинуть двор и не приближаться к нему менее чем на десять миль до особого повеления принца Рильда. За ослушание ему угрожала позорная казнь.
Меж тем во дворце готовились к свадьбе и коронации Рильда. Увы, Глэсс захворала, и свадьбу отложили. Еще через какое-то время пришло известие, что избранница Рильда скончалась. Тигмоль ушел на берег моря и стал думать, как ему свести счеты с жизнью. На закате дня облачко пыли поднялось на дороге, и через несколько минут перед рыцарем предстал его благородный конь. Привязанная к седлу, на нем покоилась мертвая Глэсс. В руках ее было короткое письмо: «Я не ушла и буду всегда с тобой, но только конь поможет найти тебе дорогу ко мне. Твоя любящая Глэсс». И когда солнце закатилось за горизонт, благородный скакун вместе с девушкой ускакал от рыцаря.
Прошло немало дней, прежде чем он вернулся. Их дружба окрепла, и они уже не могли обходиться друг без друга. Теперь Тигмоль полностью поверил в чудесные силы коня. В сновидениях они достигали Святой земли и однажды в ночь Рождества оказались у вифлеемских яслей. Какая-то незримая стена мешала коню преодолеть последние шаги и приблизиться к заветному месту, но также и рыцарь один не смел подойти ближе, чтобы поклониться Спасителю мира. И вот только вместе, слившись в едином порыве любви и устремлений, они смогли принять участие в празднике Света. Какова была мольба рыцаря и коня Божественному Младенцу, можно было догадаться. Снова радость и покой сияли на челе рыцаря, а конь его танцевал, гарцуя в бледных лучах народившегося месяца.
Они вернулись обновленными и исполненными неземной любви и света. Народ собирался толпами, чтобы лишь взглянуть или дотронуться до них. Королева скончалась в утро их появления в столице. Принц Рильд бросил трон и бежал из страны, опасаясь расплаты за свое коварство, хотя никто не угрожал ему.
Всего день видели Тигмоля и его белоснежного коня, а затем они исчезли. Если верить песням трубадуров, то и конь, и рыцарь нашли тайную обитель у берега моря, где их ждала не мертвая, а живая Глэсс. Но в то же время в окрестностях королевства появилось удивительное животное — волшебный Единорог. Прекрасное и грозное существо, словно высеченное и отшлифованное из белоснежного мрамора, оно было исполнено неземной чистоты и священной грации. Сам воздух вокруг него сгущался в огромные, прозрачные кристаллы, заставляющие цветы и травы разгораться ярчайшими красками. В такт с цоканьем копыт, задевающих камни, они ударялись друг о друга едва зримыми гранями, и от этого рождались дивные звоны иных пространств, И как сгущенный луч серебряной осенней луны, посреди лба животного красовался витой у основания рог. И не страх внушал его сверкающий белизной конец, но казался он королевским скипетром властителя великих и светлых сил природы.
В минуты напасти, в борьбе за справедливость, защищая слабых и поддерживая веру, на рыцарских турнирах и трудных дорогах жизни вдруг возникал из неведомого мира Единорог. Слившиеся воедино, рыцарь и конь вступали в бой и всегда побеждали. Но кто мог засвидетельствовать, что это не легенда, не грезы? Кому удавалось увидеть их приют, чтобы подтвердить их реальность? Верно, для того необходимо было особое стечение обстоятельств и смещение времени и пространства. Того и удостоились в конце столетия двое бездомных путников. И было то видение Единорога знаком Радости и Счастья: не правда ли?
Путь
Самый великий Волшебник живет на Солнце. Там совсем не так жарко, как кажется, и не так ослепительно ярко, как представляется. У Волшебника есть чудесный сад с благоухающими цветами, которые умеют не только разговаривать, но и петь, а порой танцевать. И вот что там однажды случилось… Накануне великого и совершенного Нового года Волшебник пришел в свой сад и сказал цветам:
— Я хочу сделать для вас подарок. Вы можете загадать любое желание, и оно исполнится.
Одни цветы пожелали научиться летать и превратились в бабочек, другие захотели плавать и стали рыбками, третьим надоело быть маленькими, и они выросли громадными, как деревья, сохранив свои волшебные яркие лепестки. Но один из цветков сказал Волшебнику:
— О мой повелитель, каждую ночь я вижу одну маленькую волшебную звездочку, которая смотрит именно на меня и улыбается. Я хочу попасть к ней.
— Пусть будет так! — ответил Волшебник. — Но в каком виде ты хочешь отправиться в гости?
— Я не смею просить, но мне, конечно же, хотелось бы походить на тебя!
— Хорошо! — сказал Волшебник. — Но, чтобы походить на меня не только внешне, но и внутренне, ты должен будешь всегда стремиться к чему-то большему, нежели то, что имеешь или чем являешься…
И вот цветок очутился на голубой звездочке, приняв человеческое обличье. И хотя из памяти его скоро стерся образ Волшебника и чудесного сада, его собственная природа заставила строить вокруг себя Красоту. Первым делом он стал разводить цветы и среди них воздвиг прекрасный дом на берегу чистого озера, в котором всегда отражалось Небо и Солнце. Долгое время он был удивительно счастлив, но вот однажды черная комета прилетела из межзвездных пространств, пронеслась буря. Дом был разрушен, сад разметало, озеро превратилось в грязную лужу. Горько оплакал свою судьбу человек с душой цветка. Все, что с таким трудом он создавал, было разрушено и уничтожено в одно мгновение.
— Я потерял все, что любил, — сказал несчастный, — и не хочу жить!
«Ищи что-то большее, нежели то, чем ты владел», — шепнул ему внутренний голос, но он не услышал его или не захотел понять. Выбрав самую высокую скалу, он прыгнул с обрыва вниз, думая, что исчезнет так же, как его дом и сад. Но он не исчез, а опять оказался в саду Волшебника. Ни словом не попрекнул его Господин, а когда пришло время Нового года, цветок опять захотел на Голубую звезду. На этот раз он взял с собой солнечные облака, которые могли превращаться в животных. Теперь если б налетела буря, она не смогла бы уничтожить все. Да, беззащитные растения могли погибнуть, но животные умели передвигаться и наверняка убежали бы от опасности. И вот на Голубой планете появились стройные лошади, быстроногие собаки, миролюбивые коровы, козы и овцы. Снова человек с душой солнечного цветка был счастлив. Но однажды, будучи голоден, увидел, что молнией убило одну из его овец. Тогда он решил попробовать ее мяса. Оно ему так понравилось, что он стал убивать животных и есть их. Когда об этом узнали звери, их обуял страх и хозяин стал им ненавистен. Они хотели убежать от него, но человек отделил собак и обещал не трогать их, а давать им часть своей пищи, если они будут помогать ему. А потом, чтобы угнаться за своими жертвами, он также приручил лошадей… И раздор возник на планете, и однажды случилась великая война, в результате которой остался человек один, одинешенек, потеряв все, что имел. И снова, забыв заповедь «искать дальше себя и больше того, что имеешь», он бросился с обрыва.
В третий раз вернулся он на Голубую звезду. С ним был еще один цветок, который превратился в женщину и увенчал его жизнь любовью. Но увы, на Голубой звезде, в противоположность Солнцу, царствовал закон Времени, и Смерть прятала от всех живущих тайну Вечности. И однажды возлюбленная человека-цветка умерла. Он хотел расстаться с жизнью, но вдруг вспомнил и снова услышал слова Волшебника: «Ищи большего!» Тогда он понял, что за любовью к цветам, дому, животным, к женщине есть что-то еще… чья-то любовь, которая дарила красоту и ему, и тому, что создавали его руки, всему окружающему. Тогда он пошел искать Это. Солнечные лучи сгустились, образовав в воздухе сверкающую дорожку. Он шел по ней и не падал, а навстречу ему спускалась еще чья-то светящаяся фигура. Они сблизились, и он поклонился встречному, тот также склонил голову, и человек понял, что стоит перед солнечным зеркалом, а в нем отражается Великий волшебник.
— Кто ты? — изумился человек.
— Я — ты, и ты — Я, — ответил голос, — ныне ты достиг того большего, к которому Я тебя звал…
Ждущая
Мы привыкли отмечать свою жизнь сроками событий, заключенных меж рождением и смертью. Образ реки, текущей от источника и исчезающей в конце пути, так совпадает с нашими представлениями, что мы забываем рассмотреть его во всей полноте. Да, дни каждого подобны воде, бегущей лишь в одном направлении. Приходит время Вечера, гаснет закат, тьма проглатывает последние очертания мира, и наступает момент великого, хотя и кажущегося бессмысленным, конца. Страшную загадку вечной ночи задает судьба. Ясность дня всегда понятна и детям, и взрослым, и старикам. Она не вызывает вопросов, не требует объяснений, но приходит срок для Мрака. Далеки звезды, чтобы внушить нам надежду войти в миры сновидений. Тщетны усилия разума, открывающего законы материи, но неспособного продлить наше существование в вечности. И лишь странные, будто перевернутые, жизни иных людей обещают путь там, где нет дорог, где нет земли, воды, воздуха. В мертвой пустоте, лишенной времени и пространства, только огонь Духа, разгоревшийся за прожитую земную жизнь из искры Создателя, начинает творить собственный мир. В нем смешаны понятия начала и конца, прошлого и будущего, смысла и хаоса. В нем возникает возможность прожить еще раз свою жизнь, но в обратную сторону, повернуть судьбу, не противореча гармонии Вселенной, и обрести мудрость и опыт, не воплощаясь в материю. И ломаются привычные взгляды, когда мы встречаем рождение в смерти, начало в конце, формирование Человека, как величайшего Духа в момент, когда дни его сочтены. Головокружение испытываешь от слов мудреца из Эфеса Гераклита, когда он вещает, что «человек в смертную ночь свет зажигает себе сам; и не мертв он, потушив очи, но жив; но он соприкасается с мертвым дремля, потушив очи, бодрствуя, соприкасается с дремлющим».
Итак, не начинается ли жизнь в точке, где она кончается?
Границы маленького королевства, о котором пойдет речь, проходили вдоль неприступного хребта и обрывались у скалистого берега моря. Извилистые глубокие фьорды, тесные ущелья, замкнутые горами долины располагались столь причудливо, что в любой точке страны, как бы далеко она ни располагалась от моря, всегда был слышен шум прибоя. Он напоминал дыхание спящего, а поскольку горы казались каменными драконами или другими фантастическими существами, улегшимися на покой, то места эти так и назывались — земля Спящих Камней. Хуже всего, что время от времени они просыпались. И страна сотрясалась от подземных толчков, а порой случались и извержения оживающих вулканов. Впрочем, с этим явлением можно было мириться, ведь из недр вместе с лавой выбрасывались и драгоценные породы камней, алмазы, изумруды, рубины и другие. Благодаря им королевство могло существовать безбедно. Однако жители не чувствовали себя счастливыми. Напряженная атмосфера природы вовлекала их в свою жизнь полную опасности земли, которая не давала чувства надежности. Только редко в этих местах встречались радостные улыбки, и даже пышность праздников не могла скрыть угрюмой замкнутости людей. Живя в замках, деревнях и в немногих городах, они всюду ощущали себя одинокими. И враждебное отношение к природе часто переносили друг на друга.
Возможно, еще одно обстоятельство играло свою роль. На земле Спящих Камней не было человека, в чьей судьбе не случались бы какие-нибудь чудеса, и будь они добрые или дурные, но никому не удавалась прожить обыкновенной, спокойной жизнью.
Среди многих историй, где повествовалось о колдовстве, мести, сражениях, встречах с гномами, выделялась одна. Она была о любви, но вызывала столько противоречивых толков, что рассказывать ее — значило вступать в заведомо жестокий спор, который мог окончиться серьезной ссорой. Потому о ней предпочитали умалчивать. Но тем не менее она была и в истории королевства, писавшейся с начала возникновения его. В огромной книге с голубым бархатным переплетом и золочеными страницами она была отмечена на 3313-й странице.
На южной окраине страны Спящих Камней стоял старый замок Высокие серые стены, высеченные прямо в скалах, располагались столь причудливо, что напоминали распростертые крылья. Зато башни, возвышающиеся над морем и сохранившие природные очертания, являли настоящую скульптурную композицию. В центре ее располагалась фигура великана, приложившего руку ко лбу. Он словно прикрывал глаза ладонью и напряженно всматривался вдаль. Другая башня, соседняя, являла собой вид человека, увенчанного короной, устало склонившего голову к морскому прибою. Еще несколько утесов, превращенных в башни и соединенных стенами, также могли будить фантазию, но уже не были столь выразительны. Эта необычность каменного гнезда, созданного природой и приспособленного людьми, нашла свое завершение, когда в нем появилась леди Алана. Никому не ведомо было знать истину ее души и ее жизни. Одно было несомненно — в ней воплотилось чудо остановленного времени. Проходили годы и годы, но ни один из них, сколь бы бурными событиями он ни сопровождался, не оставлял на лице ее и тени морщинки или усталости. Древняя богиня воплотилась среди людей с неведомой целью? Колдунья, нашедшая способ продлевать бесконечно свою жизнь ценою жизни других людей? Земное существо, сумевшее подчинить тело своему духу и устремить его к великим тайнам любви? И то, и другое, и третье приходило на ум тому, кто встречал леди Алану. И самые противоречивые мысли рождались от впечатлений уже о самой ее внешности. Да, она, несомненно, обладала редкой красотой дикого цветка. Буйство ее темно-русых волос управлялось прихотливыми ветрами эльфов, и они то золотым нимбом вздымались над высоким челом ее, то свивались, подобно змеям, вокруг смертельной красоты Медузы Горгоны. Никто не нашел бы сравнений для гармонии ее лица, в котором светоносная кожа хранила в себе столько дивных оттенков и красок, как песчаные дюны пустынь на восходе дня. Мягкость и плывущая выразительность черт выстраивались в неповторимый узор. В нежнейшем овале читалась простота и таинственность океанских раковин, являющих песню волн. Пылкость ее изменчивых чувств, как из кратера вулкана, выплескивалась наружу и претворялась в язык фей, объясняющих свой мир не словами, а жестами и мимикой. Вот, в загадке лица представала томная гримаса бордовой розы, следом печальная улыбка лилии, сверкающей сквозь слезы росы. Странный жест ириса и красноречивое многоглазие гиацинта, пышная торжественность георгина и сладостный призыв магнолии. Вопросы и разгадки — как детская игра, вовлекающая в волшебный круг, из которого не выйти. И над всем этим парение глаз! Да, в них словно всегда отражалось свое небо, свой летящий мир, в котором светит свое солнце и где-то незримо, в недостижимой высоте кружит белый орел. Его переполняет тоскливое, напряженное ожидание, жадная неутоленность вечного скитальца… И эта устремленность души заставляет дрожать воздух перед губами леди Аланы, словно в ней заключен призыв — дальше, дальше, дальше. Она гонит время, она торопит пространство сменить свои формы, но, как стержень в колесе, сама она остается недвижимой, застывшей красотой среди хаоса и безумия мира… Впрочем, в иной момент, чтобы удержать от сумасшествия собственный рассудок, становилось необходимым вырваться из пут, которые налагало ее обаяние. Тогда все менялось в небе глаз ее: серо-синие — они вдруг зеленели или становились янтарными, вихри и смерчи пролетали в них и низвергались на восставшего, и сулили горе и отчаяние. Но не гибель несли они на своих крыльях, а боль самой леди Аланы. И только тут возникало понимание, что душа ее недоступна простому смертному и проклятием может стать любая попытка судить ее и пытаться подчинить правилам обыденной жизни.