Пришелец снял шляпу и склонился в поклоне. Удивленная незнакомым лицом и бедностью одежды, Сен-Фиоль приняла его за нищего и бросила ему золотую монету. Он поднял ее и улыбнулся:
— Я пришел к вам не за подаянием, ваше величество!
— За чем же? — спросила она.
— За счастьем, — ответил странник. — Всю жизнь меня считают чудаком, неудачником. Дела мои не удаются, я перепробовал множество профессий и ни в одной не преуспел, кроме последней — кузнеца. Но в моей стране я перековал всех лошадей, исправил колеса всех карет, надел обручи на все бочки, однако не почувствовал себя счастливым. Услышав о вашей стране, я решил прийти к вам.
— И в чем же вы полагаете счастье? — спросила Сен-Фиоль.
— Я не знаю. Люди говорят, в любви…
— А вы уверены, что любовь дарит лишь счастье, и умеете ли вы любить так, чтобы быть счастливым?
— Не знаю, но готов попробовать, — сказал кузнец.
— Ну что ж, оставайтесь в нашем королевстве. Я не могу предложить вам какую-нибудь работу, если вы сами не нашли ее. Придется вам побыть пока в должности королевского нищего. На монете, что вы получили, мое изображение, она откроет для вас двери любого дома и таверны. Входите и живите, пока не наскучит или пока у вас не проснется душа.
Кузнец поблагодарил королеву за доброту и собрался войти в город, но его остановили расторопные слуги. За несколько минут его одели в роскошный наряд, приладили шпагу на золотой перевязи и вручили посох, который украсили монетой с изображением королевы. Он пытался отказываться, но его убедили, что должность королевского нищего достаточно высока и обязывает носить подобающие одежды. В скором времени он сможет получить повышение, как только расцветут его таланты, и сменить платье, коли оно ему не по вкусу.
Но таланты нищего не расцветали. На турнирах его первым выбивали из седла, в блеске ученых бесед он не мог проявить остроумия, в играх и забавах двора не обнаруживал ловкости и находчивости.
Прошло время, и во дворце устроили бал в честь королевского нищего. Горели канделябры, звучала дивная музыка, придворные танцевали. В полночь Сен-Фиоль вышла в зал, и все склонились перед ее ослепительной красотой. Она нашла кузнеца и подозвала к себе:
— Сегодня вы будете моим кавалером и хозяином бала. В конце праздника вы сможете высказать свое желание, и я постараюсь исполнить его.
И они отправились к великолепным столам, уставленным яствами и винами, потом танцевали в ночном парке, освещенном тысячами фонариков, слушали музыку фонтанов и смотрели, как разноцветные огни фейерверка взлетали над кронами деревьев. И под утро нищий так влюбился в королеву, что вынужден был удерживать свое сердце, чтобы оно не выскочило из груди. И конечно же, он просил ее поцелуя — и получил его. Потому что и в ее глазах отражалось чувство, наполнявшее юношу.
Но бал кончился, и все вернулось на свои места. Через пару недель нищий опять удостоился аудиенции у королевы.
— Что с вами? — спросила Сен-Фиоль. — Вы бледны, печальны, в ваших глазах сверкают слезы…
— Я люблю вас и страдаю! — ответил он. — Но это все-таки лучше, чем жить и не испытывать ничего.
— Вы уверены, что боль предпочтительнее бесчувствия?
— Не знаю, но, может, вы подскажете мне, как научиться радости любви?
— Не ждите ответа и не требуйте взаимности! — прошептала Сен-Фиоль. — В вашем сердце источник всего, и лишь от него можно ждать чуда.
Прошло еще немного времени, и королеве доложили, что нищий ушел из страны, оставив золотую монету. На одной стороне было изображение Сен- Фиоль, на другой — профиль нищего.
— Он не захотел проститься со мной и поблагодарить за гостеприимство? — удивилась королева.
— Он сказал, что увидеть вас еще раз равносильно смерти, но, когда он поймет то, чем вы его одарили, он позовет вас к себе.
Это был неслыханный поступок. До сих пор ни один из подданных королевы не покидал ее по своей воле.
Прошло семнадцать лет. Как-то звуки рогов возвестили прибытие гонца с известием. Сен-Фиоль прочла письмо, написанное на тончайшем серебряном листке; буквы его сплетались вязью виноградной лозы. Это было приглашение от нищего.
Вначале Сен-Фиоль вспомнила обиду, нанесенную ей гостем, но потом любопытство победило. Одевшись в платье, в котором танцевала с нищим, она велела подать карету и отправилась в путь.
Каково же было ее удивление, когда после долгого пути вдали показался дворец, как две капли воды похожий на ее собственный. Во всех подробностях повторялись интерьеры комнат, план парка.
Нищий за время их разлуки почти не изменился. С гордостью он показывал королеве плоды семнадцати лет тяжелого труда.
— У этого дворца должна быть хозяйка, — заметила королева, закончив осмотр.
— Она есть, была и снова есть, — ответил кузнец.
— Как понять вас? — удивилась Сен-Фиоль.
— Моя жена умерла, но ее жизнь продолжилась в дочери.
Они вошли в комнату, стены которой были убраны аметистами. Навстречу Сен-Фиоль встала прелестная девушка в таком же платье, как ее, но главное — они были похожи друг на друга, как если бы королева стояла перед зеркалом. Только дочь кузнеца несла в себе все краски юности, и в ней заключалась вся сила любви королевского нищего. Королева сняла с себя корону и надела ее на девушку.
— Это дар любви, — молвила она.
— Это дар любви, — эхом отозвался кузнец, протягивая Сен-Фиоль ключ с двумя искусными золотыми крылышками. — Он может возвращать людям мгновения пережитого счастья. Каждый, кому он вручен, вернется в свое самое прекрасное прошлое и переживет его снова, как в первый раз.
И Сен-Фиоль осталась в замке кузнеца, его дочь наследовала трон, а ключ стал принадлежать всем подданным и получил название ключа от королевства.
Вальс
Был поздний час, и на тускло освещенных улицах города царила пустота. Осень разбросала повсюду опавшие листья, и свет фонарей превращал их в старую золотую парчу, разодранную в клочья и разнесенную ветром по всем углам и перекресткам. С темного, ночного неба моросил дождь. Влажные камни мостовой превратились в сплошное черное зеркало, где тени и отражения домов сплелись в странный хоровод, будто повторяющий картины старых голландских мастеров. Вот, сейчас загремят барабаны, зазвенит сталь доспехов и оружия, в ярком пламени факелов выступят персонажи рембрандтовского ночного дозора… Но нет, прошла эпоха создателей бессмертной красоты. Лишь следы ее творений, как заповедные каменные сады, хранит дряхлеющая Европа. Обманчивым миражом предстает старинная архитектура городов, погруженная в неистовство современной жизни. Только в тишине ночей просыпается еле зримая дорога в прошлое, и в звоне колоколов, отмеряющих время, кружится древний дух гармонии, шуршит под ногами сухая листва, и за изысканным кружевом решеток загораются печальные огоньки лампадок. Увы, одинок их свет, никто не возносит жарких ночных молитв перед образом Пречистой Девы, ибо оскудела вера в сердцах и пусты огромные соборы, создавшие славу своим городам.
Глубокой ночью брел по улицам Мюнстера запоздалый путник. Он прибыл на вокзал с каким-то случайным поездом, не вошедшим в расписание. Стучаться в дорогие гостиницы или отсиживаться до утра на мокрых лавках не возникало желания, и потому знакомство с городом можно было начать сразу же, отправившись на прогулку. Звали ночного гостя Клод, и он не любил представлять свою длинную фамилию, в которую, как в римскую тогу, куталась вереница его седых предков. Какой-то определенной профессии у него не было, хотя он учился во многих университетах и являл собой странный тип вечного студента. Пожалуй, ближе всего ему было искусство, и, если б существовало такое определение, как гениальный зритель, то, без сомнения, именно Клод мог на него претендовать. Та страсть, которая владела им, когда он буквально сливался с произведениями мастеров, подавляла в нем все остальное. Деньги, карьера, семья не существовали для него. Он шел по жизни одиноким, восторженным путешественником, и единственная способность, которую отмечали его редкие приятели, заключалась в таланте заражать своим восторгом окружающих. Рядом с Клодом словно открывались самые сокровенные мысли художников, с которыми они приступали к своим творениям, и не существовало среди них неинтересных. Достаточно было хоть раз пройти с ним по выставке или музею, чтобы эта экскурсия навеки осталась в памяти. Верно, потому Клод получил прозвище Ключника. Его присутствие раскрывало те глубины, что скрывались под спудом столетий, и он, поворачивая время вспять, возвращал в жизнь давно ушедшие понятия, нравы и характеры.
На башнях Домского собора часы пробили три раза, и вслед за ними зазвучала старинная мелодия. Где-то на колокольнях других храмов также раздались мелодичные звоны. Очарованный путник, уловив ритм, повернулся на каблуке и взмахнул руками. Тотчас усилился дождь, и кроме его капель сверху кружась полетели листья. Клод, получив порцию влажных поцелуев, поднял воротник и продолжил путь. Внезапно рядом с ним очутился какой-то старик Раскрыв огромный зонт, он услужливо предложил место рядом с собою…
— Я провожу вас, — раздался низкий голос.
— Да. Спасибо, но я гуляю и не имею цели в эту ночь, — возразил Клод.
— Тем лучше, — ответил незнакомец и, взяв студента под руку, решительно зашагал по лужам.
Мог ли Клод предполагать, что за этим последует? Старик сухо представился мэтром Флорианом, сообщил, что он скульптор, и предложил отвести путника в свою мастерскую. Дорога оказалась дальней, поскольку мэтр счел своим долгом показывать Клоду достопримечательности города. Они подходили к соборам, любовались их архитектурой, напоминавшей какие-то древние корабли, застывшие в ожидании отплытия среди тонущего города. Они находили в нишах часовен и гробниц выразительную скульптуру времен барокко, и Флориан, засветив старинный фонарь, направлял его лучи на мрамор фигур. Только под утро они добрались до незаметного дома, затерянного среди стен одного пустынного монастыря. Впустив гостя в дом, старик сослался на дела, передал ключ Клоду и исчез. Изнемогший от усталости и впечатлений, студент бросился на ложе и уснул. В сновидениях путь его продолжался до бесконечности. Парки, улицы, мосты над узкими речушками и бесчисленная толпа скульптур, то возвышающаяся среди фонтанов, то глядящая из-под подворотен, то прислонившаяся к стенам соборов.
Под вечер Клод пришел в себя и с интересом стал разглядывать студию. Работы хозяина воистину оказались достойными. Мэтр был большим мастером и мог претендовать на признание. С любопытством Клод оглядел фигуры стреляющего из лука, флейтистку, распятого на кресте и другие. Да, они впечатляли, но в то же время ощущалась их статичность, приземленность. Они только выражали движение, но застылость их поз не могла изменить самая пылкая фантазия. Солнце скрылось за черепичными крышами домов, когда Флориан вернулся в студию. В ответ на вопросительный взгляд хозяина Клод откровенно высказал свое мнение о скульптурах Флориана.
— И что бы вы предложили, если б я спросил вашего совета? — хмуро молвил хозяин.
Клод смущенно молчал, потом сказал, что, пожалуй, убрал бы лук у стрелка. В одно мгновение его совет был воплощен в жизнь. Фигура стрелка превратилась в коленопреклоненного юношу. В жесте воздетых рук читалось разом и сомнение, и вера. Это был вызов небу и молитва воина, который требует и ждет ответа. Следующий совет Клода превратил флейтистку в девушку, нюхающую цветок, а распятого, лишенного опоры креста, — в человека, парящего в небе на своих руках. Флориан молча выполнял советы дилетанта. Некоторое время он взирал на скульптуры, потом внезапно темный гнев исказил его лицо.
— Признайся, что ты подслушал мысли Клодель! Ты знаешь ее работы и несешь ее принципы! — почти закричал он.
— Нет, я не знаю даже этого имени! — отвечал напуганный студент.
— Зато она знает тебя. Давно! Еще с той поры, когда тебя не было на земле. Убирайся прочь отсюда, пока я не разбил твою голову!
Бледный Клод опрометью выскочил из дома мэтра, не понимая, что случилось, и чувствуя, что встретился с сумасшедшим. Эта мысль как-то объясняла происшедшее. Кстати, он уже слышал, что в городе существует дом призрения душевнобольных, которых опекают монахи Алексианского ордена. Видно, старик был больным, сбежавшим из-под присмотра. Прошло три, четыре дня, и снова среди ночного мрака мэтр Флориан нашел Клода. Пробормотав извинения, он униженно просил Клода не сердиться, а вновь принять его гостеприимство.
— Вы все поймете, когда я покажу вам Клодель! — закончил он. Заинтригованный студент согласился. Они подошли к дому Флориана. На этот раз хозяин предложил юноше не подниматься в мансарду, но спуститься вниз в подвал. Тяжелые двери долго не поддавались усилиям открыть их. Наконец с ржавым скрипом, заставившим сжаться сердце студента, они растворились. Старик зажег свечи, а затем, решив разогнать сырость, растопил камин. Стоявшие по углам скульптуры озарились красноватыми отблесками пламени. Тени их вздрагивали и шевелились, словно пытаясь проснуться и сойти со своих мест. Поразительно живы были их позы. Той статичности, что царила у скульптур в мансарде, не было и в помине. Фигуры, исполненные самого непосредственного движения, летели, бежали, плыли, вращались… Вопреки законам тяготения, они нарушали равновесие и буквально нависали над землей, подобно деревьям, склоняющимся над пропастью. Трудно представить, на какой точке они держались. Напряжение поз и жестов достигало такой степени, что взгляд невольно продлевал их шаги и уши ожидали услышать немедленный удар от падения. Любопытна была и кажущаяся незавершенность скульптур, но именно она и создавала нечеловеческую динамичность и выразительность. Растянутые до немыслимых пределов жесты грозили вывернуть или переломать тело! Живая боль мышц и связок наполняла пространство вокруг с интенсивностью, вызывающей судороги в членах самого зрителя. В то же время проработка деталей тела с аристократической небрежностью забывалась, и фигуры представлялись увеличенными эскизами, над которыми должно было еще трудиться и трудиться… Однако они уже существовали в материале и красноватая бронза свидетельствовала об их законченности.
Клод переводил взгляд с одной работы на другую, чувствуя едва ли не головокружение от резко нахлынувших впечатлений. Скульптуры, их движущиеся тени, переполнившие сердце чувства и мечущийся огонь в камине вовлекали его в какой-то дикий хоровод, и он стискивал зубы, чтобы не закричать. Меж тем хозяин, с усмешкой взглянув на студента, подвел его к какой-то нише и отдернул занавес. Перед глазами явилась фигура грациозной женщины. Одна рука ее с робкой нежностью застыла в воздухе на уровне плеча, словно легко прижимая к себе или опираясь на какое-то видение. Другая — воздета в сторону и вверх. Голова бессильно склонилась на длинной шее, как увядший цветок Тело изогнулось и падало, не упадая. Этот бронзовый льющийся образ рождал в душе музыку, слышимую сердцем, и под нее кружилась эта удивительная танцовщица. Что значил ее смертельный танец, ибо ее поза явно парила меж двумя мирами и только мгновение отделяло ее от гибели? Так явно ощущался этот прыжок в небытие, этот взлет перед падением. Была ли она олицетворением волны, ударившейся о скалистый берег, огня, вспыхнувшего от последнего дуновения ветра, чтобы затем потухнуть навсегда? Навряд ли возможно уложить впечатление в какой-то один образ.
— Кто это? — едва прошептал студент.
— Клодель посреди своих работ! — ответил старик, кусая губы.
— Но здесь должна быть еще одна фигура, — заметил гость. — Девушка явно обнимает партнера и вторую руку ее поддерживает в воздухе какая-то опора.
— Все так Ты угадал. И кажется, пришло время вернуть Клодель ее партнера. Скоро зазвучит осенний вальс и соединит тех, кому суждено быть вместе.
Старик внезапно рассмеялся, а затем его смех неожиданно перешел в рыданья. У Клода не оставалось сомнений, что Флориан безумен. Меж тем мэтр заговорил, и его исповедь казалась горячечным бредом, если б не пробудила в душе студента какое-то странное эхо. Его собственная судьба оказалась вплетенной в судьбу скульптора.
На поле любви встретились Флориан и Клодель, и, верно, были бы счастливы, если бы обоими не владела еще одна страсть — к искусству. Флориан, как более старший, уже считался мэтром, и известность его работ не нуждалась в подтверждении. Много учеников стекалось в его студию, и одно его имя открывало пути для тех, кто у него учился. Клодель, так же как и другие, пришла к Флориану, чтобы получить знания. Ее красота и несомненный талант пленили сердце скульптора. Он посвящал все свое время занятиям с Клодель и рьяно использовал ее как натурщицу для своих работ. Девушка, в свою очередь, изображала мэтра в своих скульптурах, и его внимательный взгляд с удовлетворением находил свои черты в произведениях ученицы. Однако прошло немного времени, и Флориан вдруг почувствовал, что Клодель не только вдохновляет его творчество, но и явно превосходит его. Взять хотя бы самые знаменитые его произведения. Он не мог не сознаться себе, что именно советы ученицы придали удивительную выразительность и смысл таким его работам, как стрелок из лука, флейтистка, распятый… И достигнуть этого было достаточно, лишив стрелка его оружия, музыкантшу — флейты, распятого — креста. Может быть, душа Флориана выдержала испытание соперничеством, но Клодель вдруг отвернулась от принципов своего учителя. И действительно, сама ее натура требовала иных путей. Флориан, следуя традициям, строил тело в пространстве как архитектурную модель, и любимым материалом его был камень. Симметрия и уравновешенность воплощали в его работах законы земной стихии…