Роберт Лоуренс Стайн
Почему мне вспомнилось это стихотворение?
Его, когда я была маленькой, частенько нашептывала мне мама. Я словно бы вновь услышала нежный мамин голос, голос, которого не слышала с пяти лет…
Мама умерла, когда мне было пять, и меня отправили жить к тете Грете. Сейчас мне двенадцать, и тетя никогда не читала мне этот стишок.
Отчего же он всплыл в моей памяти, когда мы с тетей Гретой вылезли из микроавтобуса и взглянули на наш заснеженный новый дом?
— Жаклин, ты выглядишь озабоченной, — сказала тетя Грета, положив руку мне на плечо. — О чем задумалась, милая?
Я поежилась. Не от прикосновения тети Греты, а из-за непрерывного холодного ветра, веявшего с горы. Я смотрела на хижину с плоской крышей, которой суждено было стать нашим новым домом.
Есть же и второй куплет, подумала я. Почему я не могу его вспомнить?
Интересно, сохранилась ли у нас старая книга стихов, которую читала мне мама?
— Какой уютный домик, — сказала тетя Грета. Она все еще держала руку у меня на плече.
Меня вдруг захлестнула такая печаль, такая беспросветная тоска! Но я заставила себя улыбнуться.
— Да. Уютный, — пробормотала я. Снег облепил подоконники, заполонил щели в черепице. Груда снега покоилась ни низенькой плоской крыше.
Обычно бледные щеки тети Греты разрумянились от холода. Она не сказать чтобы старая, но сколько себя помню, ее длинные волосы всегда были снежно-белыми. Она заплетает их в косу, спадающую вдоль спины.
Она высокая и изящная. И недурна собой: нежное округлое лицо, большие печальные темные глаза.
Я совсем не похожа на тетю. Я понятия не имею, на кого я похожа. Я не помню, как выглядела мама. И никогда не знала отца. Тетя Грета говорит, что он бесследно исчез вскоре после моего рождения.
У меня волнистые, темно-русые волосы и карие глаза. Я высокая и спортивная. У себя в школе, в Чикаго, я была звездой девчоночьей команды по бейсболу.
Я люблю болтать, танцевать и петь. А тетя Грета может за весь день не обмолвиться ни словечком. Я ее люблю, но она так сурова и молчалива… Временами мне хочется, чтобы она была более разговорчивой.
Мне нужен кто-то, с кем можно поговорить, печально думала я. Мы уехали из Чикаго только вчера. Но я уже тосковала по друзьям.
Как я найду друзей в этой крошечной деревушке у Полярного Круга?
Я помогла тете выгрузить чемоданы из микроавтобуса. Под моими сапожками поскрипывал снег.
Я посмотрела наверх, на окутанную снегом горную вершину. Снег да снег, куда ни глянь. Я не могла сказать, где заканчивается вершина и начинаются облака.
Крошечные домики, выстроившиеся вдоль дороги, казались какими-то нереальными. Будто их сделали из пряников.
Как будто я очутилась в какой-то волшебной сказке.
Вот только это была не сказка. Это была моя жизнь.
Моя непонятная жизнь.
Я хочу сказать, почему нам пришлось переехать из Соединенных Штатов в эту крошечную, промерзшую горную деревушку?
Тетя Грета не стала ничего объяснять. «Время перемен, — только и пробормотала она. — Время уезжать». Да и эти несколько слов я вытянула из нее с огромным трудом.
Я знала, что в точно такой же деревушке они с мамой провели свое детство. Но почему нам потребовалось переезжать сюда сейчас? Почему мне пришлось покинуть школу и всех друзей?
Шерпия.
Что это за название — Шерпия? Можете такое представить — переезд из Чикаго в Шерпию?
Повезло мне, да?
Черта с два.
Ладно бы это был лыжный городок. Но деревня практически безлюдна! Я надеялась, что здесь, по крайней мере, отыщется кто-нибудь моего возраста.
Тетя Грета разгребла ногами снег на крыльце. Потом принялась возиться с дверью.
— Древесина покоробилась, — пробурчала она. Ударила в дверь плечом и распахнула ее.
Она худенькая, но крепкая.
Я понесла было в дом чемоданы. Но тут мое внимание привлекла кое-что в заснеженном дворике через дорогу. Охваченная любопытством, я повернулась и посмотрела туда.
Разглядев это «кое-что получше», я ахнула.
Что это?
Снеговик?
Снеговик со шрамом?
Когда я покосилась на него через дорогу, он зашевелился.
2
Я моргнула.
Нет. Снеговик не шевелился.
Только его красный шарф трепетал на ветру.
Снег поскрипывал под моими ногами, когда я приблизилась к снеговику и принялась осторожно его разглядывать.
Какой жуткий снеговик! Вместо рук — две длинные тонкие ветки. Одна торчит в сторону. Другая — поднята, словно он меня приветствовал. Каждая рука оканчивалась тремя длинными пальцами-сучьями.
Глазами ему служили два круглых черных уголька. Нос — кривая морковь. И рот из маленьких камешков, выгнутый дугою в глумливой усмешке.
И зачем его сделали таким зловещим? — недоумевала я.
Я не могла оторвать глаз от его шрама. Длинный и глубокий, он пересекал правую сторону лица.
— Жуть, — пробормотала я вслух. Мое любимое словечко. Тетя Грета всегда говорит, что мне не мешало бы расширить словарный запас.
Но что еще можно сказать о мерзком, усмехающемся снеговике с шрамом на пол-лица?
— Жаклин — иди помоги! — Крик тети Греты наконец заставил меня отвернуться. Я поспешила обратно через дорогу к моему новому дому.
Чтобы разгрузить микроавтобус потребовалось немало времени. Когда мы занесли в дом последнюю коробку, тетя Грета нашла котелок и сварила нам горячий шоколад на маленькой старомодной плите, стоявшей в кухне.
— Уютно, — снова сказала она. И улыбнулась. Но ее темные глаза неотрывно следили за моим лицом. Думаю, она пыталась прочесть на нем мои подлинные чувства.
— Хотя бы тепло, — добавила она, обхватив костлявыми пальцами белую кружку с горячим шоколадом. Ее щеки все еще розовели с мороза.
Я угрюмо кивнула. Я хотела поднять настроение себе и ей. Но это было выше моих сил. Из головы не шли оставшиеся дома друзья. Я гадала, будет ли у них сегодня игра против «Быков». Все мои друзья тоже играют в баскетбол.
Здесь-то в баскетбол особо не поиграешь, тоскливо подумала я. Даже если здесь в него играют, со всей деревни не наберется достаточно ребят для хотя бы одной команды!
— Там тебе будет тепло, — сказала тетя Грета, прервав мои размышления. И указала на низкий потолок.
В комнате имелась только одна спальня. Ее заняла тетя. Моя же комнатка находилась на чердаке, под самой крышей.
— Пойду погляжу, — ответила я, отодвигая стул. Его ножки заскрипели по твердому деревянному полу.
Единственным путем в мою комнату была металлическая лесенка, прикрепленная к стене. Я вскарабкалась по лесенке, толкнула дощатый люк и оказалась на чердаке.
Там было уютно, о да. Умеет тетя верное выражение подобрать.
Потолок был такой низкий, что я не могла распрямиться во весь рост. Бледный белый свет просачивался через единственное круглое окошко в дальнем конце комнаты.
Пригнувшись, я добралась до окна и выглянула на улицу. Снег припорошил стекло. Но я смогла разглядеть огибающую склон дорогу и два ряда маленьких домиков вдоль нее.
Я не видела никого. Ни души.
Бьюсь об заклад, все свалили во Флориду, мрачно подумала я.
Была середина зимних каникул. Местная школа стояла закрытая. Мы с тетей проехали мимо нее на пути через деревню. Маленькое серое здание из камня, немногим больше двухместного гаража.
Интересно, сколько в моем классе ребят? Трое, четверо? Или вообще я одна? И говорят ли они хотя бы по-английски?
Я с трудом сглотнула. И укорила себя за то, что так пала духом.
Не вешай нос, Жаклин, думала я. Шерпия — очень красивая деревушка. Может, ты встретишь здесь славных ребят.
Пригибая голову, я направилась к лестнице. Оклею весь потолок любимыми постерами, решила я. Чердак сразу станет посимпатичнее.
Может, это меня подбодрит.
— Давай помогу распаковываться? — предложила я, спустившись на кухню.
Тетя Грета отбросила с плеча длинную белую прядь.
— Нет. Над кухней хочу поработать сама. Почему бы тебе не прогуляться? Осмотрись немножко.
И спустя несколько минут я уже стояла на улице, потуже затягивая шнурки капюшона. Я поправила перчатки на меху и подождала, когда глаза привыкнут к ослепительному блеску снега.
И куда мне идти?
Я уже видела школу, магазин, церквушку и почтамт вниз по дороге. Поэтому я решила пойти наверх, к вершине горы.
Снег был жесткий и поскрипывал под ногами. Мои сапожки почти не оставляли в нем следов, когда я, пригнувшись, шагала против ветра. Посередине дорогу прорезали две колеи — следы от шин. Я решила двигаться вдоль них.
Я миновала пару домов, размером примерно с наш. Оба оказались темными и нежилыми. Возле высокого каменного дома был припаркован джип.
Во дворе я увидела детские санки. Старомодные, деревянные. У окна гостиной сидел черный кот и таращил на меня желтые глаза.
Я помахала ему рукой в перчатке. Он и усом не повел.
Людей было по-прежнему не видать.
Ветер свистел, и чем дальше я поднималась в гору, тем холоднее становилось. Чем выше, тем круче поднималась дорога, тем дальше друг от друга стояли дома.
Когда из-за облаков выкатилось солнце, снег засиял тысячами искр. До чего же это было красиво! Я повернулась и окинула взором оставшиеся позади дома — маленькие пряничные домики, утопающие в снегу.
Как чудесно, подумала я. Может быть, я все-таки полюблю это место.
— Ой! — вскрикнула я, когда у меня на загривке сомкнулись ледяные пальцы.
3
Я извернулась и высвободилась из ледяной хватки.
И увидела ухмыляющегося мальчишку в коричневом пальто из овчины и лыжной шапочке в красно-зеленую полоску.
— Что, напугал? — спросил он. Его ухмылка стала шире.
Прежде чем я успела ответить, из-за широкого вечнозеленого куста вышла девочка примерно моих лет. На ней был толстый лиловый пуховик и лиловые же перчатки.
— Не обращай на Илая внимания, — сказала она, отбрасывая волосы с лица. — Он еще тот поганец.
— Спасибо за комплимент, — усмехнулся Илай.
Я решила, что они, должно быть, брат и сестра. Оба круглолицые, с прямыми черными волосами и небесно-голубыми глазами.
— Ты новенькая, — заявил Илай и озорно прищурился.
— Илай считает, что пугать новеньких — очень забавно, — пояснила его сестра, закатывая глаза. — Прикольный у меня братец, да?
— А больше в Шерпии делать нечего, только бояться, — сказал Илай и его улыбка померкла.
Странные вещи он говорит, подумала я.
— Я — Жаклин ДеФорест, — представилась я. А их, как выяснилось, зовут Ролонда и Илай Браунинги.
— Мы живем здесь, — сказал Илай, показав пальцем на белый домик. — А ты где?
Я ткнула пальцем в сторону, откуда пришла.
— Там, дальше, — ответила я. Я хотела задать им еще какой-то вопрос, но остановилась, увидев снеговика, которого они слепили.
Одна его рука торчала в сторону, а другая была поднята вверх. Плечи повязаны красным шарфом. А правую сторону лица пересекал глубокий шрам.
— Этот сн-неговик… — выдавила я. — Он копия того, что я видела во дворе через дорогу от нас.
С лица Ролонды сошла улыбка. Илай опустил глаза и уставился на снег.
— Правда? — пробормотал он.
— Зачем вы слепили его таким? — спросила я. — Он такой странный! И зачем вы ему сделали этот шрам на лице?
Они нервно переглянулись.
Они не ответили.
Наконец, Ролонда пожала плечами.
— Честно, не знаю, — пробормотала она. И покраснела.
Неужели врет? Почему она не хочет мне отвечать?
— А куда ты идешь? — спросил Илай, потуже затягивая шарф на снеговике.
— Просто гуляю, — ответила я. — Вы, ребята, не хотите со мной? Я думаю взойти на вершины горы.
— Нет! — выдохнул Илай. Его голубые глаза расширились от страха.
— Тебе нельзя! — крикнула Ролонда. — Тебе нельзя!
4
— Прошу прощения?
Я уставилась на них, разинув рот. Да что с ними такое?
— Почему это мне нельзя на вершину? — спросила я.
С их лиц мгновенно сошел испуг. Ролонда откинула черные волосы. Илай демонстративно принялся возиться с красным шарфом снеговика.
— Гора закрыта на ремонт! — ответил, наконец, Илай.
— Ха-ха. Напомни потом, чтобы я посмеялась! — фыркнула Ролонда.
— А настоящая причина? — настаивала я.
— Э… Ну… Мы просто никогда не ходим туда, наверх, — сказала Ролонда, бросив взгляд на брата. Она ждала, что Илай что-нибудь добавит. Но он предпочел промолчать.
— Это вроде как традиция, — продолжала Ролонда, избегая моего взгляда. — Я имею в виду… просто мы туда не ходим.
— Так слишком холодно, — подхватил Илай. — Вот почему. Там слишком холодно, чтобы человек мог выжить. Ты там превратишься в ледышку за тридцать секунд!
Я понимала, что он врет. Я понимала, что это не истинная причина. Но тему решила закрыть. Мне вдруг показалось, что они очень встревожены и напуганы.
— Откуда ты? — спросила Ролонда. Она засунула руки в перчатках глубоко в карманы пуховика. — Из соседней деревни?
— Нет. Чикаго, — ответила я. — У нас там был дом на озере.
— И вы переехали сюда?! — вскричал Илай. — Из Чикаго в Шерпию?! Как же так?
— Хороший вопрос, — пробормотала я, закатив глаза. — Я, видите ли, живу с тетей. И тете Грете вдруг взбрело в голову перебраться сюда. Ну и вот… — Я не смогла скрыть горечи.
Мы еще несколько минут поболтали. Выяснилось, что в Шерпии они прожили всю жизнь.
— Не так уж и плохо. Привыкаешь видеть мало людей, — сказала Ролонда.
— И особенно хорошо, если любишь снег, — добавил Илай. — Тут его дофига и больше!
Мы дружно рассмеялись.
Я сказала:
— Увидимся позже, ребята! — И направилась вверх по дороге.
— Ты же не пойдешь на вершину, да? — окликнул меня Илай. В его голосе снова звучал неподдельный испуг.
— Нет! — крикнула я в ответ. И покрепче стянула капюшон. — Что-то ветер разгулялся. Я только еще немножко пройдусь.
Дорога сделала вираж вверх. Снег хрупал под ногами, когда я пробиралась через широкую рощицу, обильно поросшую сосняком — каждое деревце было толщиной едва ли не с карандаш. Сосны торчали под самыми невообразимыми углами. Ни одна не росла прямо.
На снегу я заметила следы какого-то животного. Енот или белка? Нет. Слишком велики. Может, олень? Я не могла сказать наверняка.
Я подняла глаза — и вскрикнула от неожиданности.
Еще один ухмыляющийся снеговик с кривым носом-морковью пялился на меня угольно-черными глазами.
Его красный шарф трепетал на ветру.
Я смотрела на длинный, глубокий шрам, прорезающий его лицо.
От ветра руки-сучья помахивали, словно он был рад меня видеть.
— Зачем лепить таких жутких снеговиков? — спросила я вслух.
Я повернулась — и обнаружила еще одного во дворе через дорогу. Такие же руки-сучья. Такой же ярко-красный шарф. Такой же шрам.
Должно быть, это какое-то популярное в деревне украшение, решила я.
Но почему тогда Илай и Ролонда не хотели об этом говорить?
Тяжелые серые тучи закрыли солнце. Тень снеговика потянулась ко мне, окутала меня.