– Господи! И ты поверила этой дуре?
– К… какой?
– Галине!
– А… чего?.. Она же так подробно…
– Может, он и сболтнул где-то в школе про мой "Телефон в буераках", я ему как-то пересказывал сюжет. А кто-то подцепил, переделал по-своему, вот и докатилось до завучей… Но чтобы Елька наговорил на меня… Жанка! Да если бы я и правда звонил про бомбу и если бы он про это знал, он умер бы, но не сказал ни словечка! Хоть под пыткой!
– Ты уверен? – слабым голосом спросила Жаннет.
Митя пожал плечами. Она не понимала. Нет, она просто мало знала Ельку, хотя и познакомилась с ним в тот же день, что Митя. Ей до сих пор неведомо было, как он спасал Домового, как прощался с жизнью в больнице, как молился за Андрейку… По правде говоря, она даже не знала полностью, ч т о для него страна Нукаригва. Думала – так, фантазия…
Но этого Митя не сказал. Только буркнул:
– Я уверен… Хотя вообще-то он болтун. Я целый вечер сидел как на иголках…
– А почему сам-то не сходил к нему?
– Почему, почему… Потому что я суеверный, вот… Лечиться мне надо, наверно… Казалось, что если приду – узнаю, что какая-то беда там. Ну, будто подтолкну несчастье. А вот если он сам прискачет – тогда все в порядке… Я ему снимок египетских пирамид нашел, он хочет их приклеить в Дикой пустыне. Помнишь, там такая проплешина среди кактусов? Ну, вот… Он говорит, что под самой главной пирамидой есть неоткрытое подземелье, а в нем золотой шар. А в шаре спрятаны все разгадки вселенной. То ли они от атлантов, то ли от инопланетян, то ли прямо от Бога. Ничего себе проблемы у него, да? А ты говоришь – меньше нас!
– Мить…
– Что? – и сразу страх. Будто игла от затылка до пяток.
– Мить, я не хотела тебя расстраивать раньше времени…
– Жанка! Что с ним?!
– Его увезли в больницу… Я сегодня забегала к нему около часа дня, у нас пустой урок был, я хотела забрать экспонометр, который забыла там на той неделе…
– Ну?!
– Пришла, а у них заперто. А соседка, та, у которой он стремянку брал, говорит: "Елика увезли на неотложке, Татьяна с ним уехала". Я говорю: "Что с ним?" А она: "Я не успела узнать, машина приехала, я вижу – Татьяна несет его на руках. И укатили…"
"Господи, неужели опять э т о? Значит, он п о п р а в д е поменялся судьбою с Андрейкой?.. А может, не надо было клеить Нукаригву? Вдруг она т я н е т его в себя?.."
– В какую больницу-то увезли?
– Ну, откуда же я знаю? Да успокойся ты…
– Почему ты сразу не сказала!
– А зачем? – ответила она холодновато. – Чтобы одна проблема на другую? Чтобы ты там, на педсовете, думал не про себя, а про Ельку? Я тебя немножко знаю, ты там извелся бы раньше срока… А сейчас пойдем и все выясним…
2
Они не пошли, а побежали. По крайней мере, Митя. Помчался! Жаннет догнала его не сразу.
– Да подожди же ты!.. Ну, Мить. Ну, все равно же ты ему сейчас ничем не поможешь…
Поможешь или нет, а знать-то надо! Нет страшнее пытки, чем неизвестность!.. Бомба, педсовет, лицей, рыжий Кеша, кассета – всё будто скаталось в один маленький шарик и улетело за пределы сознания.
…Вот Елькин дом, лестница с запахом жареного лука, дверь – заново покрашенная, с коричневыми разводами под дерево. Звонка у Ельки и мамы Тани нет. Кулаком – трах, трах!
Тихо. Тихо… И ясно – никого там, в дощатой квартирке с облезлыми стульями и вязаными половиками, нет. Лишь на стене, раскинув свои пространства в неэвклидовой геометрии, живет своей неразгаданной жизнью страна Нукаригва…
Митя сел на верхнюю ступень. Жаннет – рядом.
– Митя, давай пойдем ко мне. Или к тебе. Будем звонить по всем больничным справочным, узнаем в конце концов, где он…
Но заставить себя уйти не было сил. Опять новый страх: уйдешь – и подкрадется новая беда.
– Жаннет, тетя Таня придет, наверно, раньше, чем мы дозвонимся. Не положат же ее там вместе с Елькой… Ты иди, если тебе надо, а я посижу.
– Горюшко ты бестолковое, – вздохнула она в точности, как мама Таня.
И стали сидеть рядом и молчать.
Снизу пришел серый кот Емеля, Елькин одногодок. Потерся усатой мордой о Митину штанину. Митя взял его на колени.
"Что, лохматый, некому теперь таскать тебя на плечах?"
Емеля притих.
И так шло и шло время. Потом заскрипели ступени и стала подниматься мама Таня.
Емеля кубарем слетел с колен вскочившего Мити.
– Тетя Таня, что с ним?!
– Да что-что… – в голосе ее катались привычные слезинки. – Сидит теперь с гипсом и радуется: можно две недели в школу не ходить. Сколько говорила: лезешь под потолок, дак ставь все как надо. А он табуретку поставил на самый краешек стола, ну и вот… Сидит на полу, слезы ручьем: "Нога, нога…" Это еще вечером. Ну, я, дура старая, сперва подумала, что просто ушиб, припарки сделала, думаю: к утру пройдет. А утром гляжу – опухоль от пятки до колена…
– Сломал? – ахнула Жаннет
– Господь уберег, только трещина… Да сразу-то не узнаешь! Вызвала неотложку, поехали в травмопункт. Вот морока-то! Очередь там. А потом послали на рентген. А на рентгене говорят: пленки нет, езжайте, покупайте сами. Я его оставила там, а сама давай мотаться по магазинам, еле нашла. И последние деньги – на нее, на пленку эту… Снимок сделали, и опять к врачу. Он говорит: перелома нет, а гипс все равно надо… Ну, обмотали, облепили ногу, а обратно-то как? Они не везут, нету у них для этого машин. Оставила его опять, а сама сюда. Ладно, если Рая дома, займу у нее денег на такси…
Боже, какое лето сияет за лестничным окном! Какая рядом распрекрасная, разноцветная, как клумба, замечательная Жаннет! Какая добрая мама Таня у этого обормота Ельки!
– Тетя Таня, зачем такси! Давайте вашу телегу! Мы его доставим домой, как наследного принца в карете!
3
Когда выкатили тележку из сарая, Жаннет глянула на часики.
– Вот еще накладочка! Мне через десять минут надо быть в редакции "Школьной двери". Я обещала им сделать снимок двух гитаристов-шестиклассников из клуба "Солнечные струны". Говорят, виртуозы… Меня убьют… Ну ладно, поехали.
Митя сказал искренне, потому что хотел, чтобы всем было хорошо:
– Да иди, снимай виртуозов! Зачем усложнять жизнь? Что я, один не доставлю этого акробата?
– Наверно, тяжело все-таки…
– Да в нем тяжести в три раза меньше, чем в мешке с картошкой!.. А хочешь, я сперва тебя докачу до редакции?
– Представляю это зрелище! Нет уж, спасибо, береги силы.
…Потом катил Митя Ельку по Красногорской улице, по Заводскому бульвару, по Пушкинской, вдоль Центрального рынка. То по тротуарам, то по обочинам – там, где мало было машин. И солнечные пятна плясали на пыльном асфальте, и щекотал губы пух летучих семян, и дурачились в подорожниках воробьи.
И Елька дурачился. От души.
Он опять был в своем "морском" наряде – полинялом, но все еще ярком. Свежий гипс на ноге сиял, как сахар. Через ящик на телеге была перекинута доска, и Елька восседал на ней, задрав загипсованную ногу на фанерный край. Время от времени он возглашал:
– Господа пациенты! Ловите моменты! Пользуйтесь услугами травмопункта на улице Красногорской! Круглосуточное и почти бесплатное обслуживание!
– Елька, замолчи, дубина!
– Ага!.. Не верьте, что там кошмары! Лучшие врачи и санитары! Лучшие бинты и вата, если принесете их с собой!.. Покупайте в магазине "Квант" лучшую пленку для рентгена. Тем, кто купит много – скидка и подмога! Но для этого сперва поломайте себе ноги!..
Встречный народ веселился. А Мите хотелось провалиться.
– Елька! Брошу, честное слово! Вместе с телегой!
– Больше не буду… – И примолк.
Ну да, примолк. А почему у встречных прохожих все то же изумление и смех? Митя оглянулся.
Этот олух стоял на руках! Да, опирался ладонями о край ящика и о доску, а ногами писал в небе коричнево-белые кренделя. Рубашонка съехала на грудь, и Митя заметил почтовый конверт – он косо торчал за резинкой пояса.
Митя сделал зверское лицо. Елька перевернулся в воздухе и ловко уселся на доске. Гипс – опять на краю коробки.
– Сейчас врежу тебе от всего сердца…
– Я же инвалид!
– А я же не по ноге, а…
– Всё! Я пе-ре-вос-пи-тался.
– Что за конверт у тебя на пузе?
– Письмо… Я вчера из ящика достал и теперь везде с собой ношу… Я хотел тебе показать, только не тут, а дома…
"Смотри-ка, до чего быстро сработала почта!"
– Ну-ка, дай…
– Сейчас… Думаешь, почему я веселюсь? Что в школу ходить не надо? Нет! Мить, я из-за письма. На…
Все было как надо, и все же сидела в Мите виноватость. С этим чувством он и достал из конверта мятый бланк телеграммы.
На обороте были печатные слова. Одни – вырезанные из газеты целиком, другие – собранные из букв. Приклеенные желтым клеем. Так, что сразу ясно: письмо это человек спешно мастерил на какой-то сельской почте.
СпАсИбо тебе братишКа
МОЖЕТ КОгда нибудь ув?димся
Митя сложил бланк, затолкал в конверт. Покачал письмо на ладони. Адрес был написан корявыми печатными буквами. На месте обратного адреса – пусто. А на марке – штемпель почтового отделения "Остаткино".
Позавчера, по дороге в Мокрушино, когда проезжали через Остаткино, не так-то легко было уговорить дядю Сашу, отца и маму завернуть на площадь, к почте, чтобы Митя мог бросить приготовленное заранее письмо в ящик.
"Что за фантазии? Почему нельзя было отправить письмо в городе?"
"Папа, нельзя! Надо отсюда!"
"А что это за письмо?"
"Это секрет! У нас игра такая! Могут у меня быть свои секреты? Да не бойся, мама, тут ничего плохого!"
"Поехали, здесь всего-то пять минут", – решил дядя Саша, у которого был "такой же фантазер-придумщик".
Письмо ушло в ящик с коротким шелестом – будто со вздохом. И в этот же миг Митю ознобом тряхнула мысль:
"А может быть, это не я, а он отправляет письмо?"
"Как же так?"
"Или… он и я – это одно и то же… Он – это я через несколько лет!"
"Нет… Нет! Лучше уж… лучше уж как Жанкин брат Стасик!" – Это Митя крикнул себе с тем же, наверно, ужасом, что Елька свое: "Пусть живет Андрейка!"
"А ты уверен, что это л у ч ш е?"
"Я… не знаю… А может, и он, и Стасик, и я – всё одно?"
"Но п о ч е м у?
"А почему на свете вообще есть т а к о е?
Он передохнул, прислонился лбом к теплому железу ящика.
"Нет! Я Митя Зайцев. Я буду жить и писать сказки!"
"Да? – словно услышал он со стороны. – Ну… живи". – И пришло непрочное облегчение.
…Конечно, лучше было бы отправить письмо из какого-нибудь приморского города, но Остаткино годилось тоже. Ведь Елька слышал про эту станцию от Домового…
…Неизвестно, сколько продлится Митина и Елькина дружба. Может быть, всю жизнь. А может быть, разведет их судьба (не хотелось бы, конечно!). Но никогда, ни при каком случае, Митя не признается Ельке, к а к появилось это письмо. Тем более, что в письме – все равно правда!
Если Домовой жив – он обязательно думает так, как написано. А если… если нет его, то все равно они с Елькой когда-нибудь встретятся. На дорогах страны с придуманным названием Нукаригва.
1999 г.