ЧЕЛОВЕК ЗА БОРТОМ!
Мы стояли на палубе и смотрели вслед танкеру, с которым только что разминулось наше судно. В этот момент подошла наша пароходная служащая. Я называю ее «нашей», потому что эта девушка сразу прониклась к нам симпатией и относилась с особенной заботой.
Как дела? — спросила она с улыбкой. — Может, нужна моя помощь? — Потом, заметив, что с нами нет Мади, поинтересовалась: — А где же ваша подружка?
Ей так нравится в ее роскошной каюте, что она старается проводить там как можно больше времени.
А ваш замечательный пес? Я надеюсь, он не слишком скучает в одиночестве?
Я колебался, не зная, рассказать ей о том, что случилось ночью, или нет. В сущности, чего мне было бояться? Тем более что девушка, зная большинство, если не всех, членов команды, вполне могла найти происшедшему логичное объяснение. Я поведал ей о своих злоключениях. Внимательно выслушав, она не столько удивилась, сколько, как и Мади, возмутилась.
— Как же так?! Вы уверены, что это был член экипажа? Не понимаю, почему он вам запретил подниматься на верхнюю палубу. Конечно, во время шторма находиться там не рекомендуется, но ведь этой ночью море было спокойным!
— Нашего друга Тиду сильно заинтересовало то, чем занимался этот человек, — вступил в разговор Сапожник. — Он уверен, что там происходил сеанс радиосвязи.
— Не может быть! Если бы кому-нибудь понадобилось отправить сообщение по радио, он сделал бы это из радиорубки. Она находится рядом с капитанским мостиком.
— Я тоже так думаю, — кивнул я. — Поэтому мне и кажется, что речь идет о тайном радиосеансе.
Девушка улыбнулась.
— Вы подозреваете, что это был какой-нибудь юный офицер, который секретничал со своей невестой во Франции? Такое случается. Старший радист давно привык к таким вещам. Он закрывает на все глаза, вернее сказать, уши, но подобные сеансы всегда ведутся только из радиорубки… И уж абсолютно непонятно, почему вас ударили. Вы уверены, что это был член экипажа?
— Совершенно уверен. Взгляните на эту пуговицу, Кафи выдрал ее во время нашей ссоры.
Девушка взяла позолоченную пуговицу и принялась внимательно ее рассматривать.
— На вашем месте я пожаловалась бы помощнику капитана. Он провел бы расследование, не поднимая лишнего шума, и я уверена…
Тут пожилая дама, отдыхавшая в шезлонге, попросила принести чаю, и она отошла, не закончив фразы. Обслуживание пассажиров было ее обязанностью, тогда как выдавать шезлонги и пледы, обеспечивая максимальный комфорт, должен был дежурный по палубе матрос, стоявший неподалеку. Он спросил, обращаясь к нам:
— Не желаете ли расположиться в креслах, господа? Не угодно ли вам еще чего-нибудь?
Как и весь персонал судна, он был любезен и услужлив, однако подчеркнуто угодливые манеры отнюдь не вызывали к нему симпатии. К тому же он сразу понял, что мы не похожи на остальных пассажиров «Виль-дё-Нис», и, как нам показалось, стал держаться с нами, как высокомерный метрдотель, презирающий не слишком богатых клиентов.
— Мне действует на нервы, что он так задается, — тут же заявил Сапожник. — И совсем не нравятся все эти реверансы: «Как будет угодно мадам! Не соблаговолит ли мадемуазель меня извинить? Что желаете, мсье?»
Мади считала, что мы придираемся. Тем не менее ей, как и нам, дежурный по палубе показался малоприятным субъектом. Но, что бы мы ни говорили, вышколен он был превосходно. Когда мы отказались от его услуг, он отправился угождать какой-то молодой путешественнице.
— Ты слышал, что сказала девушка? — обратился ко мне Бифштекс. — Нужно подать жалобу помощнику капитана.
Я еще раз обдумал это предложение и решил, что действовать нужно по-другому.
— Нет, Бифштекс. Я ведь не могу обвинить никого конкретно. К тому же не хочется привлекать к Кафи лишнего внимания. Хотя помощник не слишком протестовал против его присутствия на борту, лучше не напоминать ему о собаке. Главное же — я не хочу превращаться в доносчика, хоть этот тип и повел себя очень странно и грубо. Может, я просто застал его за нарушением, этим все объясняется.
Тут на палубе появилась Мади. На секунду она зажмурилась, ослепленная ярким светом.
Ты не слишком-то торопилась! — шутливо воскликнул Стриженый. — Интересно, чем это занималась мадемуазель вместо того, чтобы загорать? Мадемуазель путешествует в роскошной каюте и потому решила нас бросить? Теперь мы для мадемуазель неподходящая компания?
Перестань! Все равно по части хороших манер тебе далеко до дежурного по палубе! — со смехом сказала наша подруга. — Извините меня за то, что я вас забросила. У меня в каюте так хорошо и прохладно. Я читала потрясающий роман… Кстати, угадайте, кто мои соседи? Те самые полицейские, которые вчера следили за погрузкой багажа на наш корабль! Они занимают каюту 96! Я столкнулась с ними нос к носу в коридоре. Наверно, в полиции денег некуда девать, иначе ее сотрудники не могли бы позволить себе путешествовать в таких шикарных условиях!
Почему бы и нет, если тот, за кем они следят, предпочитает «люкс»? — пожал плечами Гий.
Кстати, как поживает Кафи? — перебила его Мади. — Вы больше ничего не выяснили о том, что произошло ночью?
Больше ничего. Кафи по-прежнему смертельно скучает. Не хочешь его навестить?
Пес и в самом деле выглядел несчастным. Тем сильнее оказалась его радость, когда он нас увидел. Я вывел его из каморки, чтобы прогулять по верхней палубе, где дул сильный ветер и никого, кроме нас, не было. Когда же, водворив овчарку на место, мы спустились вниз, то почти сразу же наткнулись на нашу девушку в голубом костюме. Мой рассказ о ночном происшествии все еще занимал ее мысли.
Я так и не понимаю, кто это был. Может быть, какой-нибудь радиолюбитель из членов экипажа? Только зачем ему понадобилось нарушать устав корабельной службы? Выходить на связь разрешено только из рубки, потому что иначе радиопомехи будут мешать работе судового передатчика. — Подумав, она добавила: — Пожалуй, кроме дежурного по палубе, среди членов экипажа нет радиолюбителей. Однажды я видела, как у себя в каюте он мастерил какой-то забавный приборчик из проводов, ламп и катушек. Но вряд ли это был он: он так корректен и слишком ответственно относится к своим обязанностям, чтобы нарушать правила. Во всяком случае, что касается работы, он безупречен.
И давно он служит на «Виль-дё-Нис»?
Нет, в нашу пароходную компанию он поступил совсем недавно. Это его первый рейс. Но почему вы задаете столько вопросов? Вы действительно его подозреваете? Вообще-то говоря, у него на рукаве тоже есть нашивки.
Мы никого не подозреваем, просто пытаемся понять, что же на самом деле произошло.
Меня очень огорчает, что я направила ваши подозрения на него. И мне не хотелось бы иметь из-за этого неприятности.
Не волнуйтесь, мадемуазель, — успокоила ее Мади. — Все, о чем мы говорили, останется между нами.
Наша собеседница благодарно улыбнулась и добавила:
— Только не говорите мне, пожалуйста, «мадемуазель». На борту принято обращаться к персоналу по именам. Меня зовут Соланж.
Она отошла. Часы уже показывали половину восьмого. Солнце, скрывшееся за легкими облаками, быстро клонилось к горизонту. Судовой колокол возвестил о том, что настала пора ужина. Мы спустились в столовую. Хотя на судне было немало разнообразных развлечений: настольные игры, кинофильмы, пинг-понг, музыкальные вечера, — туристы ожидали завтрак, обед и ужин с большим нетерпением и старались растянуть удовольствие. В девять часов, когда мы еще только подбирались к десерту, помощник капитана появился у микрофона и возвестил:
— С удовольствием сообщаю, что вскоре по левому борту нашего судна появятся Липарские острова[5]. Я рекомендовал бы нашим уважаемым пассажирам насладиться зрелищем вулкана Стромболи[6]. Мы почти полностью обогнем острова перед тем, как войти в Мессинский пролив[7].
После ужина почти все пассажиры, захватив свитеры и куртки, вышли на палубу.
Ночь была свежей и ясной, хотя и безлунной, волны чуть слышно плескались о борт нашего судна. Вдалеке, с южной стороны, небо озарялось багровыми вспышками, которые становились все ярче по мере того, как мы приближались к острову. Вскоре уже можно было различить языки пламени, вырывающиеся из кратера вулкана и поднимающиеся к облакам. В самом деле, пропустить подобное зрелище было бы непростительно. Когда же «Виль-дё-Нис» подошел к островку на несколько кабельтовых[8], оно стало просто фантастическим.
— Потрясающе! — восклицал Стриженый. — Просто класс!
Потом и остров и вулкан растворились в темноте и далеко впереди, почти на уровне волн, показались новые огоньки — совсем крошечные.
— Берега Сицилии, — сказал кто-то из пассажиров. — Через час мы войдем в Мессинский пролив.
Несмотря на ночную прохладу, туристы не спешили покидать палубу. Последние из них разошлись по каютам лишь к часу ночи. Мы тоже были в числе полуночников. Как обычно, первым, едва коснувшись головой подушки, уснул Гий. Вскоре его примеру последовали Стриженый и Бифштекс. Ко мне же сон упорно не желал приходить, но вовсе не из-за возбуждения, вызванного видом действующего вулкана. Меня мучила тревога за собаку. Я упрекал себя за то, что не навестил Кафи перед тем, как спуститься в наш «подвал». Вдруг вчерашний незнакомец залезет в каморку, где сидит пес, и изобьет его? Впрочем, подобное предположение выглядело совершенно невероятным: сильная овчарка без труда справилась бы со всяким, кто напал бы на нее. И все же на сердце у меня было неспокойно. Я слез со своей койки и стал одеваться, стараясь производить поменьше шума.
— Куда ты собрался? — прошептал кто-то.
Это был Сапожник. Мои страхи вовсе не показались ему смешными. Более того, он предложил:
— Хочешь, я пойду с тобой, Тиду?
Корабль спал. В коридорах, как и прошлой ночью, не было ни души. Однако когда мы поднялись на верхнюю палубу, приятель схватил меня за руку:
— Смотри! Там кто-то есть!
Метрах в тридцати от нас какой-то мужчина — нельзя было разобрать — пассажир или член команды, — согнувшись, волочил по палубе что-то тяжелое.
— Наверно, помощник повара, — прошептал Сапожник. — Похоже, хочет выбросить за борт мешок с картофельными очистками.
— Не думаю. Кухня-то находится в задней части корабля.
Между тем мужчина добрался до леера и выпрямился, поднимая свой груз. Внезапно у меня кровь застыла в жилах. Тяжелый предмет, который неизвестный волочил за собой и сейчас готовился выбросить за борт, оказался вовсе не мешком, а собакой. Но ведь на судне был всего один пес!
— Скорее, Сапожник!
Мы кинулись к лееру, но было уже поздно. Раздался плеск воды. Незнакомец непостижимым образом исчез. Времени на раздумья у нас не оставалось.
— Поднимай тревогу!
Не раздеваясь, чтобы не терять ни секунды, я перемахнул через ограждение и бросился в море.
БЕЛАЯ ТАБЛЕТКА
Я слишком торопился, поэтому неверно рассчитал траекторию своего полета и вошел в воду не головой, как следовало бы, а почти плашмя, сильно ударившись животом и грудью. Боль была такой острой, что я едва не потерял сознание и испугался, что не сумею вынырнуть из глубины. Все же мне удалось выбраться на поверхность и сделать глубокий вдох. Теплоход удалялся, оставляя за собой пенный след. Мне было известно, что кильватерная струя изобилует водоворотами, поэтому я постарался поскорее отплыть в сторону. Теперь, уже не боясь утонуть, я набрал полные легкие воздуха и изо всех сил крикнул:
— Кафи!.. Кафи!..
Увы, я оказался за бортом на целую минуту позже, чем он. За это время наше судно прошло немалое расстояние. Я изо всех сил поплыл назад, делая короткие остановки, чтобы позвать пса и прислушаться, не отзовется ли он.
Вдруг меня охватил страх. Вдруг мой риск окажется напрасным?! Ведь Кафи ни за что не позволил бы дотронуться до себя чужому человеку. Вероятно, когда его волочили по палубе, он был уже мертв.
Эта мысль парализовала меня. Ощущение было таким, будто во мне сломалась какая-то пружина. Я едва мог шевелить руками и ногами, с трудом удерживаясь на плаву. Неужели я не только не спасу своего пса, но и утону сам?! Единственный шанс — отдаться на волю волн и дожидаться помощи. Увы! «Виль-дё-Нис» был уже далеко. По слабому свету его огней можно было предположить, что с момента моего прыжка он прошел уже более мили и по-прежнему продолжает удаляться. Что же Сапожник так медлит?! Почему не поднимает тревогу?!
Я был уже близок к отчаянию, как вдруг ночную тьму прорезал луч прожектора. Меня искали! Оказавшись на гребне волны я замахал рукой, чтобы меня заметили. Но луч всякий раз проходил надо мной, освещая море далеко позади того места, где я боролся с волнами. Едва затеплившаяся в моей душе надежда вновь сменилась страхом. Слишком уж быстро убывали мои силы. К счастью, море оказалось достаточно теплым. Мне часто приходилось купаться в реке, где вода была куда холоднее, но тогда меня успокаивала близость берега. Сейчас же, вдобавок ко всему, мои движения сковывала мокрая одежда.
Но вдруг мощный луч света ослепил меня и замер. Наконец-то меня заметили! Я услышал далекий шум мотора, ко мне приближались голоса.
— Не бойся! Держись!
Мне бросили спасательный круг, и я ухватился за привязанную к нему веревку. Две пары сильных рук вытащили меня из воды и положили на дно шлюпки. Я был в безопасности, но не мог лежать спокойно. Едва придя в себя, я вскочил на ноги и изо всех сил закричал:
— Там моя собака! Пожалуйста, спасите мою собаку!
Ну уж нет! Раз она оказалась в море, то тем хуже для нее, — проворчал какой-то матрос. — Скажи спасибо, что тебя успели вовремя выловить!
Умоляю, найдите моего пса! Может, он еще не погиб!
Боцман, командовавший шлюпкой, получил приказ спасать только меня. Однако мои мольбы не оставили его равнодушным. Шлюпка начала медленно кружить вокруг того места, где я был обнаружен. Но сколько мы не вглядывались в темноту, ничего, кроме волн, различить не могли. Боцман уже собирался отдать приказ о возвращении на судно, как вдруг один из матросов крикнул:
— Вижу что-то по левому борту! Мое сердце заколотилось. Это мог быть только Кафи! Несколько секунд спустя он был, в свою очередь, извлечен из воды. Он был едва жив и еле-еле смог поднять голову на звук моего голоса.
Пока наша шлюпка двигалась по направлению к судну, я ощупывал мокрую шерсть собаки. Никаких следов крови. Похоже, пес не был ранен. Но что же в таком случае с ним приключилось? — Кафи, мой бедный Кафи!.. Тут мои нервы не выдержали, и я как мешок свалился на дно шлюпки. Как в тумане, я видел, что наше суденышко поднимают на талях на теплоход, с трудом различал мелькавшие в толпе лица друзей. В голове у меня все смешалось. Тем не менее я явственно расслышал чей-то неодобрительный голос (как выяснилось на следующий день, он принадлежал капитану):
— Я могу понять любовь к животным, но не до такой же степени, чтобы среди ночи бросаться за ними за борт! Так ведь и утонуть можно. Полнейшая глупость!
Кто-то (очевидно, судовой врач), пощупал мне руки, ноги и грудь, удовлетворенно хмыкнул и приказал отнести меня в каюту.
… Когда я вновь открыл глаза, друзья были рядом. Мне казалось, что я спал всего час или два, на самом же деле было уже больше одиннадцати. Моя первая мысль была о собаке.
Кафи!.. Где Кафи?
Мы не хотели оставлять его в каюте. Боялись, как бы он тебя не разбудил.
Где он?
У Мади. Успокойся, с ним все в порядке. Ты-то сам как?
Выспался и чувствую себя вполне прилично. — Да уж, тебе есть чем гордиться! — воскликнул Стриженый. — Ночью ты напустил на всех такого страху! Когда теплоход замедлил ход, а потом стал разворачиваться, все пассажиры повыскакивали на палубу. Сегодня утром многие спрашивали, как вы с Кафи себя чувствуете. А капитан и помощник просто в ярости! Представь себя на их месте. Из-за тебя им пришлось устроить самый настоящий аврал! К тому же теперь наше судно опаздывает на целый час. Я не говорю о том, как мы из-за тебя переволновались!