Дверь мне открыла мама и, как всегда, посмотрела на мои руки. Она так делает всегда,
когда я прихожу с улицы. Мама глядит на руки и понимаёт, где я был, когда, а иногда, и с кем. Однажды мы с дедом припозднились. Мама схватила мою руку, понюхала ее и выдала дедуле: ”Возможно, ты считаешь очень миленьким делом угощать ребенка креветками. А нормальную еду буду есть я.”
Да я ведь тебе еще раньше сказал, что мать не работает в ЦРУ только потому, что
американцы не дали ей такой возможности, но разведчица она – высший класс.
Ладно, проехали. Мы остановились на том, что мама посмотрела на мои руки и увидела,
что они все в пятнах от фломастера. Вдруг она так побледнела, стала белой, как дверь, увидев мои фантастически изумительные перила. Она начала спускаться по лестнице, идя по следу моих перил. Думаю, она дошла до входной двери. Дуралей шел за ней, ведя пальцем по моим цветным линиям. Потом я услышал, как мама очень-очень медленно поднимается по лестнице. А когда моя мама делает что-нибудь очень-очень медленно, это значит, что вот-вот разразится Третья Мировая война. Когда через секунду подошла мама, я начал хныкать, посматривая, не смогу ли я избежать смертельного приговора. Я плакал, тихонечко всхлипывая, потому что кто-то сказал мне, что плакать нужно тихо, приберегая слезы, чтобы их запасов хватило еще часов на пять.
Да, ребята, интуиция меня не подвела. Когда матушка добралась до третьего этажа, она
дала мне подобающую случаю затрещину.
С матушкой не заключают контракт на третью часть “Малыша-каратиста” только потому,
что нет справедливости в этом мире. Но, мама в сотню тысяч раз лучше, чем Учитель Малыша-каратиста. Когда она дает затрещину, как я уже говорил, я думаю: “Ну вот, пусть это будет самая глупая затрещина.”
А через полчасика я начинаю ощущать в ушибленном месте такой жар, что разбей на
моем затылке яйцо, и получишь яичницу. Этим все сказано. И все же я тысячу раз предпочитаю подзатыльник словесной нахлобучке. Когда мама находит для ругани подходящую тему и оседлывает своего любимого конька, тебе хана. Это нудятина может длиться недели, иногда месяцы, и даже годы.
В тот день темой были мои художества.
- Нет, этот ребенок сведет меня в могилу, – сказала мама, – он изрисовал фломастерами
всю лестницу. Кроме того, мы не можем скрыть, что это был именно он, потому что вся эта мазня тянется к нашей двери. Соседи заставят нас заплатить за покраску, и мы останемся без денег…
Мама продолжала говорить. Она все говорила и говорила, и говорила, но я ее уже не
слушал. Теперь уже слезы лились из моих глаз от беспокойства и тревоги. Я представлял себя и всю свою семью на улице, как мы умираем от холода, в рваных рубашках, просим милостыню, чтобы съесть на полдник жалкий бутербродик с кремом, как те семьи, что жили когда-то на площади Пуэрта-дель-Соль. Они пели, чтобы получить подаяние. Дедуля дал им триста песет, чтобы они немного помолчали, потому что лично он не мог этого вытерпеть. Люди аплодировали этой невероятно умной дедулиной идее, потому что на самом деле эта семейка пела хуже всех известных мне семей. Дедуля говорит, что теперь эта семья зарабатывает себе на жизнь, бродя по паркам с плакатом: “Если ты не подашь нам, мы запоем (у нас есть флейта и четырехструнная гитара).”
Думаю, они довольно неплохо живут, огребают золотые горы. Люди наполняют их
бейсболку золотыми монетами. Мой дедуля выбивается из толпы и приводит в порядок людскую жизнь. Он прямо-таки Супермен, но с меньшими возможностями. Мы с Дуралеем называем его Суперпростатик.
А матушка все продолжала трындеть о своем:
- Скоро начнут приходить соседи и выговаривать мне: “Поглядеть только, руки бы связать
твоему Манолито” и “А кто теперь будет платить за ремонт?” А потом, вечером, придет твой отец и скажет: “Это все ты виновата, ты подарила ему фломастеры” и “Ты мне скажешь, как мы оплатим в этом месяце непредвиденные расходы?”
Тогда дедуля встал со стула, как будто он находился в Конгрессе депутатов, поднял руку,
словно желая сказать нечто очень важное, и произнес:
- Не волнуйтесь, потому что… я в туалет на минутку.
Дело вовсе не в том, что мы должны были волноваться из-за того, что он пошел в туалет.
Дело в том, что из-за проклятущего простатита дедулю приспичивает совершенно неожиданно, и он вынужден прерваться на самом интересном месте, не закончив лучшие в своей жизни фразы. Вернувшись, дедуля продолжил:
- Не беспокойтесь, потому что дед Николас все уладит.
Дуралей захлопал в ладоши. Для него-то все в жизни очень просто, а у меня, когда я был
маленьким, все проходило точно так же, как сейчас.
- Каталина, – продолжил дедуля со своего депутатско-конгрессменского стула, – ни слова
больше.
Когда мама ушла на кухню, чтобы прибраться, дедуля с таинственным видом попросил у
меня побольше фломастеров. Я пошел за портфелем и дал деду то, что он просил. Так же загадочно дедуля подмигнул мне и вышел за дверь, ничего не объясняя.
По-прежнему сидя на диване, я умирал от любопытства. Больше выдержать я не мог,
встал и также тихо, как дедуля, незаметно выскользнул за дверь. Увидев то, что увидел, я не мог поверить своим глазам. С тобой произошло бы то же самое. Мой дедуля рисовал фломастерами еще три полосы с третьего до четвертого этажа. Я очень быстро подкрался к нему и прошептал:
- Дедуля.
- Черт возьми, Манолито, ты меня напугал, я чуть не умер, – признался дедуля. Мы тихо
перешептывались, так же, как шепчемся, лежа в кровати.
- Дедуля, что ты делаешь?
- Я собираюсь нарисовать полоски до четвертого этажа. Так никто не сможет обвинить в
этом тебя. С тем же успехом они могут обвинять и тех, кто живет на четвертом этаже. Сколько бы тебя ни обвиняли, ты упорно все отрицай. А теперь ступай домой.
Суперпростатик снова принялся действовать. Я вошел в квартиру, но где-то минут через
пять мы услышали вопли, доносившиеся с лестничной клетки. Мама, Дуралей и я вышли на лестницу. Со второго этажа поднялась Луиса, и кто-то, кого я не знаю, как зовут, спустился с пятого.
- Да что же это такое? Я открываю дверь, и что я вижу? Дон Николас фломастерами
рисует полоски рядом с моей дверью. Разве я могу это терпеть? Конечно же, нет! И как только вы могли до этого дойти?!
Тут до соседей стало доходить, что известные тебе полосы тянулись по всей лестнице.
Мама молчала, а когда моя мама молчит, это значит, что Земля перестала вращаться вокруг Солнца, это доказано. Слово взяла Луиса:
- Дон Николас, это позволительно ребенку, такому, как Манолито, но, предосудительно
заниматься этим такому пожилому человеку, как Вы.
Думаю, это был удобный для меня случай сказать, что это сделал я, но дедуля меня
опередил:
- Дамы и господа, – произнес дедуля голосом умирающего. Так говорят актеры в фильмах,
когда умирают. – Думаю, я вот-вот потеряю сознание, у меня кружится голова.
Мама подхватила деда под руки, и они вдвоем вошли в квартиру. Соседи молчали, не
зная, что сказать друг другу. Луиса, которой всегда нужно было растопить лед в отношениях, тут же поставила диагноз:
- Это от недостатка кровоснабжения мозга. Мой дед тоже начал делать глупости от
недостатка кровоснабжения, а через три с половиной месяца помер.
Теперь зарыдал я. Луиса обняла меня и прижала к себе, вытирая мне слезы руками. Ее
руки пахли чесноком. В доме Луисы всё едят с чесноком, вплоть до десерта. Я видел это своими собственными очками.
Тот, с четвертого этажа не знал, куда ему деться, потому что теперь все считали, что
плохо кричать на деда с недостаточным кровоснабжением.
Из квартиры вышла мама, высвободила меня из рук Луисы и обняла. Руки моей мамы
пахли средством “Прил-лимон”, которое используется у нас дома для посудомоечной машины.
- Я не хотела, чтобы кто-нибудь это знал, – сказала мама, – но… у моего отца старческое
слабоумие, поэтому он и разрисовал лестницу, потеряв голову. Мы заплатим, сколько нужно.
- Никоим образом, – сказала Луиса, – в конце концов, эти полосы никому не мешают.
Нужно быть милосердными по отношению к несчастным старичкам, которые скоро покинут нашу планету Земля.
У меня появились чертики в глазах – узнать, что твой дед – сумасшедший старик,
которому жить-то осталось всего три с половиной месяца – это слишком жестоко для такого внука, как я.
Все попрощались с нами довольно уныло, выразив нам соболезнования. Тот, с четвертого
этажа, сразу превратился в убийцу стариков и ушел к себе в квартиру, а мы вернулись к себе.
Я стоял в уголке и смотрел, что делал дедуля. Он спокойно размачивал черствый пончик в стакане с молоком.
Ему всегда нравилось все черствое, ну, хлеб там или булки, чтобы размачивать их в
молоке с сахаром. Он называет это “забавной похлебкой”. Мой бедненький дедуля вдруг показался мне таким странным: он был не совсем нормальным, потому что всегда предпочитал черствые булки, позавчерашний хлеб и всегда искал в холодильнике остатки вчерашней еды. Мама всегда говорит: “В моем доме никогда не выбрасывают еду в мусорное ведро, дед берет это на себя. Его можно использовать в качестве помойки”.
Мне очень-очень жаль, что дедуля сумасшедший, правда. Мне жалко и страшно – а вдруг
он нападет на меня вечером, в сумерках? Наступил вечер, а потом и ночь. Все так нелегко, когда ты должен ложиться спать с сумасшедшим дедом, но для всех это не имело никакого значения. Отец, как всегда, ворчал из-за ужина:
- Опять свекольная ботва, опять подножный корм. Каталина, ты хочешь меня убить? Ну,
надоело же!
Дуралей, как всегда, смеялся над глупостями деда, не понимая, что это были не простые
дурачества, а помешательство из-за недостаточного кровоснабжения мозга. Когда мама мыла мне ноги перед тем, как уложить спать, я спросил ее, могу ли я спать с Дуралеем.
- Сынок, какая муха тебя укусила? Ты никогда не хотел ложиться с ним. Нам пришлось
остеклить балкон, чтобы вы с дедом могли находиться там, а теперь ты говоришь мне, что хочешь спать с братом. Ты рехнулся.
- А безумие передается по наследству?
- А ты считаешь меня сумасшедшей?
- Не тебя, я сказал про деда.
- Ах, вот оно что, – сказала мама, загадочно смеясь. Ее смех звучал, как колокольчик.
Вот и наступил момент истины. Мы с дедулей закрылись в комнате, как закрывались
всегда по вечерам с включенным радио.
- Манолито, паренек, иди-ка сюда, погрей мне ноги, – позвал меня дедуля и дал двадцать
пять песет для моей свиньи, как и всегда. Я лег в его кровать. Вот ты был бы таким храбрым, чтобы отказать сумасшедшему с недостатком кровоснабжения? Когда ноги деда согрелись, он вздохнул и сказал то же, что и всегда перед сном:
- Какое облегчение, совсем другое дело.
Но, сегодня дедуля продолжил разговор:
- Сначала меня чуть не хватил удар, когда мужик с четвертого этажа открыл дверь и
застукал, как я разрисовываю полосы на стенах его лестничной площадки, а потом меня осенило, и я сказал, что у меня кружится голова, а уже потом сказал твоей матери о старческом слабоумии. Но ты же не скажешь, что мы все поступили плохо, Манолито?
Значит, мама соврала, дедуля прикинулся сумасшедшим, соседи проглотили эту сказку, а
я… я тоже поверил. Бывали случаи, когда я был глупее, чем казалось на первый взгляд.
- Так значит, ты не сумасшедший, и не умрешь через три с половиной месяца?
- Конечно, нет. Я измызгался, но мозг у меня чист, как у младенца.
Вот это денек выдался. Запас моих слез иссяк, и я надеялся, что завтра не произойдет
ничего плохого, и мне не доведется совершить никакого преступления. Но, одно мне было ясно – иногда я не понимал, почему я делал какие-то вещи.
- Дедуля, – спросил я, – я не понимаю, зачем я это сделал? Ну, разрисовал стены лестницы
фломастерами.
Тогда дедуля мне ответил, что человек не всегда понимает, зачем он делает то, или
другое. А еще сказал, что с тех пор, как существуют фломастеры, во всем мире многие дети разрисовывали стены, и никто из них не знал, зачем.
- А когда фломастеров не было, дедуля? – задал я следующий вопрос.
- Когда не было фломастеров, на стенах рисовали карандашами, – ответил дедуля, – а до
карандашей – красками, а еще раньше тем, что под руку подвернется.
После долгих размышлений я сказал:
- Скорее всего, дети, которые рисовали животных в альтамирских пещерах, тоже
получали нагоняй.
- Скорее всего, так.
- И обрати внимание, – от возбуждения я даже привстал на кровати, – теперь люди платят,
чтобы увидеть эти рисунки.
- Как видишь.
Я заснул довольный и счастливый. Думаю, это была самая счастливая ночь в моей жизни,
потому что я избавился от самого худшего в жизни нагоняя, потому что мой дедушка не сумасшедший, потому что он будет жить и не умрет до 1999 года, и потому, что через пять веков ученые со всего мира приедут сюда, чтобы посмотреть на полосы в карабанчельском доме. И во всех школьных учебниках будущего напечатают фотки.
На следующий день перед тем, как пойти в школу, я снова достал один из фломастеров
“Счастливой Пасхи. Рыбный магазин Мартин” и в самом уголке лестницы написал крохотными буковками: “Манолито-очкарик. Февраль 1993”.
Так я хотел облегчить ученым XXV века их исследования, и хотел, чтобы мое имя
красовалось на фотках, которые напечатают в книгах. Конечно, дедуля мне помог, но, в конце-то концов, изобретателем и исполнителем был я.
* “вязанка слов” – игра наподобие нашей игры в города, когда первый участник называет слово, следующий говорит слово, начинающееся на последнюю букву или слог предыдущего итд по очереди
Глава 9. Мир во всем мире
Десять дней и столько же ночей тому назад моя сита Асунсьон вошла в класс ровно в
девять утра, лишив нас тех пяти минут, которые мы каждый день тратим на взаимные упреки за вчерашние обиды друг на друга.
Сита Асунсьон набрала в грудь побольше воздуха, и почти все мы зевнули, поскольку
был слишком ранний час для выслушивания ее речей. Наша сита сказала следующее:
- Я хочу, чтобы в этом году мы подготовились к карнавалу так, словно это будет самый
последний карнавал в нашей жизни. Мы будем выступать на конкурсе Евровидения по маскарадным котюмам. Он будет проходить на карабанчельской дискотеке в следующую субботу. Там будут выступать дети из всех школ нашего квартала, и вы должны показать всему миру, что вы такие дети, как велит Господь, а не преступники, какими кажетесь. Мы не дали ей закончить. В классе поднялся такой гвалт, какого ты и не видал. Джихад вскочил с места, чтобы крикнуть:
- Предупреждаю: я переоденусь Суперменом и говорю об этом, чтобы больше никто не
нарядился им, потому что в этой галактике есть только один Супермен, и этот Супермен – я, и я не хочу набить кому-нибудь морду. Повторяю: это предупреждение.
- А кем мне переодеться? – вмешался Ушастик. – У меня есть только костюм Супермена,
и мама не захочет покупать другой.
И понеслось: “А я.. и я… и я тоже…” – эхом раздавалось по всему классу, потому что у
всех мальчишек из века в век были одни и те же костюмы Супермена.
Джихад всех предупредил. Он вышел из себя и бросился на первого, кого поймал. В
такие минуты высочайшего напряжения ему все безразлично и все нипочем. Не понимаю, зачем ему нужно было хватать меня. Моя мама, скорее всего, права, когда говорит, что я, как четверг, вечно посередке. Хорошо еще, что у меня развиты рефлексы, и я быстренько защитился:
- Нет необходимости разбивать мне очки и на этот раз, Джихад. Все знают, что я
предпочитаю быть Человеком-Пауком.
Тогда вышел один чувак из класса и сказал, что это он будет Человеком-Пауком, а одна