Ян Леопольдович Ларри
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
13 февраля 1958 года
Папа говорит: в сны и приметы верят только глупые люди. Раньше вот я и сама так думала, ну а сейчас просто не знаю даже: можно ли верить в сны и в приметы или же всё это самая настоящая чепуха?
Дело в том, что сегодня я видела сон. Особенный! Необыкновенный! Такой, про который говорят: этот сон в руку. Всю ночь мне снились какие-то странные лошади. Не то пёстрые, не то клетчатые. А в общем-то очень похожие чем-то на шахматные доски. Они скакали по аллеям парка Победы и всё ржали, словно в трубы гудели. Вместо хвостов у лошадей развевались по ветру огромные факелы, и они дымили так, что я стала чихать. Самая клетчатая лошадь вдруг подскочила ко мне и заржала нахально в самое лицо:
— Дура!
— Сама дура! — сказала я и проснулась.
Тётя Зина говорит: видеть лошадь во сне — значит, кто-то будет тебе лгать. Непременно! Обязательно! Ну, так оно и получилось. Но врать пришлось мне самой. И это, наверное, потому, что сегодня тринадцатое число, а тринадцатого, как говорит тётя Зина, всегда происходят какие-нибудь несчастья. У меня же произошло сразу два несчастья. Подралась с Вовкой Волнухиным. И хотя подралась довольно удачно, но эту драку нам записали обоим в дневник. И, конечно, пришлось соврать папе, будто бы я совсем и не думала даже драться, а только защищалась. Вообще-то Вовку надо было отлупить. И я нисколечко не жалею, что вмазала ему. Но врать папе мне самой противно. Всё-таки он мне всегда верит и сам никогда не обманывает меня, и поэтому очень неудобно как-то получается, когда приходится врать.
Папе очень не понравилось замечание о драке в моём дневнике. Даже больше не понравилось, чем мне самой. Он повертел дневник в руках, нахмурился и спросил недовольно:
— Ты это что же? Драться ходишь в школу или учиться? — Потом вздохнул грустно и сказал: — Как мне известно, ни бабушка твоя, ни мама твоя никогда не дрались, когда ходили в школу. А почему же ты дерёшься? Ну? Что хлопаешь глазами? Ты понимаешь, о чём я тебя спрашиваю?
А что ж тут не понимать? Конечно, я всё поняла. Если ни мама, ни бабушка никогда не дрались — значит, они были ужасными слабаками. Вроде нашей пискли Верочки Завьяловой. А разве такие могут драться? Да ни за что! Таких только бьют все. И мальчишки и девочки. Бьют, кому не лень и у кого есть свободное время подраться. Но, чтобы не огорчать папу, я сказала, что дрался Вовка, а я только нечаянно толкнула его. И, кроме того, он дёргал меня за косички, а этого я никому не разрешаю.
— Ну, ну! — сказал папа и покачал головою. — Не ожидал таких выходок от тебя, не ожидал!
— Я больше не буду! — сказала я и подумала: «И зачем я в самом-то деле побила Вовку в классе? Надо бы заманить его в парк и там отлупить спокойно. Чтобы никто не видел. Тогда никаких замечаний не было бы ни у меня в дневнике, ни у него. И мне было бы хорошо, и ему не плохо».
Папа воспитывал меня минут десять, потом начала воспитывать мама. По радио передавали в это время «танец маленьких лебедей», и я еле-еле могла удержаться на месте. Когда я слышу этот танец, мои ноги почему-то обязательно подпрыгивают. Я сидела и думала: «Хорошо ещё, что у нас не гостит моя бабушка, а то бы и она стала меня воспитывать». Вообще все взрослые любят воспитывать нас, как будто мы сами не понимаем, что можно делать, а чего нельзя. Ну разве я не знаю, что драться нехорошо? Конечно, знаю! Но что же поделаешь, если драка случилась всё-таки. Все взрослые знают, что попадать под трамвай или под машину не полагается, а сколько происходит несчастных случаев.
Пока мама меня воспитывала, музыка кончилась и начали передавать «Записки Пиквикского клуба». Мы все сразу повеселели, потому что это очень смешные передачи. Особенно мне понравился в первых передачах незнакомец в зелёном фраке. Он так забавно говорит и такой Мюнхаузен, что мы все хохочем до слёз. А мистер Пиквик очень добрый и очень глупый, хотя сам он думает, что умный.
Когда передача кончилась, папа сказал:
— После такой весёлой зарядки хочется петь, работать, горы перевёртывать! Споём, что ли?
Мы очень часто поём вечерами. А когда приезжает бабушка, папа организует «ансамбль семейных песен и плясок» на каждый вечер, пока гостит бабушка. Он шутит тогда, говорит, что наш ансамбль должны отправить на фестиваль, и мы будем выступать под управленьем бабушки. Но я думаю, наша бабушка и в самом деле могла бы выступить на любом фестивале. Голос у неё очень хороший, и она знает много красивых, старинных песен. Только все они какие-то грустные. Бабушка говорит: это потому, что жизнь раньше была невесёлая.
Мой папа любит петь пионерские песни. Он говорит: «Молодею, когда пою эти песни». Он ведь был пионером, потом комсомольцем, а сейчас уже коммунист. В нашей семье только бабушка беспартийная.
Папа запел старую пионерскую песню «Взвейтесь кострами, синие ночи», а мы с мамой подхватили и стали петь: я — первым голосом, она — вторым. И вот, когда мы пели, я вдруг подумала: «А ведь у нас в школе тоже очень весёлая жизнь, и если написать записки о разных похождениях наших ребят, — получится такая смешная книжка, которую любое радио, хоть ленинградское, хоть московское, с удовольствием передавать будет. Ведь если хорошенько постараться, — у меня непременно получится интересная книга». Мои сочинения по русскому языку хвалят и в школе и дома. А совсем недавно меня чуть-чуть не напечатали в «Ленинградской правде». Это когда я написала о скучных передачах по телевидению.
Вот здорово получится-то! Все мы сидим вечером, и вдруг по радио объявляют: «Сейчас будем передавать „Записки ученицы 5-го класса Гали Сологубовой!“» Представляю, какие у папы сделаются глаза! А мама побежит к соседям и скажет: «Включайте радио, сейчас моя Галка будет передаваться». И все будут слушать! И все будут весёлые! И каждый получит весёлую зарядку!
Нет, право же, это очень интересная мысль. И бабушка будет довольна, когда услышит в колхозе мои «Записки» по радио. Она всегда говорит: «Самые у тебя, Галушка, развесёлые, самые-то счастливые и радостные годы! Вот будешь такой, как я, и сама тогда поймёшь мои слова!»
А я и сейчас понимаю. Да и все ребята понимают.
Но как начать свои записки?
Сама я очень люблю такие книги, которые начинаются сразу интересно и уже после первой страницы хочется знать, что же будет дальше. У нас, конечно, тоже бывает много разных приключений, только наши приключения не такие интересные, как в книгах. И всё-таки я думаю, что и про нашу жизнь можно написать интересно. Только нужно хорошенько постараться.
Когда я стала думать о своих записках, мне захотелось посоветоваться с папой или с мамой, но потом я решила ничего не говорить им. Если у меня что-нибудь получится, — для них мои записки будут сюрпризом, а если ничего не выйдет, — так они и переживать не станут мою неудачу.
Завтра посмотрю, как начинаются мои любимые книги, и начну писать свои записки по-настоящему.
14 февраля
Сегодня больше часа читала начала в разных книгах. Оказывается, почти все книги в папиной библиотечке начинаются с описания погоды. А зачем же описывать погоду в моих записках, если ребятам интересно жить и летом, в жару, и зимой, в холод. Даже дождик и то любят все. После дождя появляется так много интересных луж и, кроме того, везде текут ручейки, и по ним можно пускать кораблики и устраивать плотины.
Не зная, как же всё-таки начать свои записки, я позвонила в редакцию журнала «Звезда» и спросила толстым голосом:
— Скажите, пожалуйста, если писатель задумал написать книгу о детстве, с чего он должен начать описание?
— С детства! — ответил мне голос в трубку.
Ну, вот я так и начну.
До четырёх лет я совсем не помню, как жила, и если бы мне не сказали, что я всё-таки что-то делала и что-то говорила, никогда бы мне и в голову не пришло, что я могла жить с папой и мамой. Так, что-то такое припоминается иногда, но всё будто в густом тумане плавает. Хорошо я начинаю помнить себя только с четырёх лет и с того почему-то дня, когда папа принёс мне первую в моей жизни книгу и сказал:
— Развивайся!
И я стала понемножку развиваться.
Помню: в книге были нарисованы собаки, кошки, птицы и какие-то непонятные животные, похожие на лошадей. И самыми забавными у них были хвосты. С кисточками, понимаете? А на головах что-то вроде вешалки для пальто. Такие же, как в комнате у тёти Шуры.
— Ой, какие смешные лошадки! — закричала я.
Папа сказал:
— Это не лошадки! Это коровы!
Я засмеялась, потому что слово «коровы» показалось мне смешным и потому ещё, что я совсем не знала, что такое коровы. С лошадьми я была уже знакома немного. Одна знакомая лошадь привозила к нам на детскую площадку нашу няню — тётю Пашу. Но чем могли заниматься коровы и кого куда они возили, — этого я не знала, потому что ещё не встречалась с ними.
— А ты уверен, что это коровы? — спросила я.
— Вполне! — сказал папа.
— Ну и что же они делают? — спросила я. — Зачем они?
Папа сказал:
— Коровы дают молоко и мясо!
Как это у них получается — с молоком и мясом — я не представляла. Ведь мне было всего четыре года, и я думала в то время, что молоко делают в магазинах из молочного порошка, а мясо — из костей и мясных консервов.
Вот какая глупая была я восемь лет назад.
Сейчас я учусь в пятом классе и скоро перейду в шестой. А в шестом никто вообще не может быть слишком глупым. Хотя, конечно, среди мальчишек встречаются довольно неразвитые. Вовка Волнухин, например, дёргает постоянно девочек за косички. Ну а разве можно назвать умным или развитым мальчишку, который устраивает глупые развлечения с чужими косичками?
15 февраля
Сегодня произошёл несчастный случай. Я получила двойку. Первую двойку за всю свою жизнь.
Вот как это случилось.
Нам задали очень непонятную задачку о двух пешеходах, которые вышли из пункта «А» и направились в пункт «Б». Что им там было нужно, — неизвестно. Но пешеходы должны были пройти тридцать восемь километров и прибыть на место в такое время, которое сошлось бы с ответом в задачнике.
Эту задачу я решала час, решала два часа и, наконец, решила, что пешеходы — ужасно глупые люди. Подумайте сами: идут пешком тридцать восемь километров и не догадаются сесть на электричку или подъехать на попутной грузовой машине. В общем-то, несообразительные пешеходы шагали и шагали и дошагались до того, что запутали мне всю задачку.
Чтобы лучше понять, как всё-таки передвигаются они от пункта «А», до пункта «Б», я нарисовала одного пешехода впереди, а другого сзади. Но ничего хорошего из этого не получилось. Тогда я выкрасила переднего пешехода в зелёный цвет, а заднего разукрасила, как зебру, разными красками, но ответ всё равно не получился.
— Дикари какие-то, а не пешеходы! — сказала я и поставила им по единице. За поведение! И за глупость!
И вот за этих несообразительных пешеходов я и схлопотала двойку.
Ну, где же справедливость?
Пешеходы не умеют ходить по дорогам, ничего не понимают, а я должна почему-то умножать, делить и складывать разные числа да получать двойки.
Терпеть не могу математику и с удовольствием не учила бы её, но папа и мама сказали, что примут меры, если у меня появится хоть ещё одна двойка по арифметике. Какие они примут меры — ещё неизвестно, только я думаю, что ничего хорошего они, конечно, не примут. Подозреваю, что папа тогда ни за что не купит мне часы, о которых я мечтаю с первого класса, а мама не сделает мне летний сарафанчик.
Да, придётся отложить писание книги и сесть за арифметику. Всё-таки неизвестно ещё: получится у меня книга или не получится, а двойка непременно получится, если я не решу сегодня все задачки.
16 февраля
Ну, с задачками всё в порядке. Две решила сама, три списала утром у Нонки. Между прочим, списывать лучше всего, конечно, у Нонки. Она решает все задачки правильно и никого ещё ни разу не подвела.
А теперь продолжу свои записки и, чтобы было интереснее их читать и слушать по радио, расскажу немного о себе.
Мне двенадцать лет и семь месяцев, но выгляжу я гораздо старше. Некоторые дают мне тринадцать и даже четырнадцать лет. Наверное потому, что у меня густые, чёрные волосы, высокий лоб и сильная воля. Силу воли я воспитываю уже две недели. Утром делаю гимнастику и обтираюсь холодной водой, а твёрдый характер закаляю уборкой комнаты и мытьём грязной посуды.
Какая я? Хорошая? Плохая?
Папа говорит: каждый человек считает себя хорошим, но хвалит себя сам только тот, кто знает, что его не похвалят другие. А дядя Вася сказал недавно: «Только пустые и глупые люди кричат о том, что они всех умнее, всех лучше».
Я про себя ничего не скажу. И не потому, что боюсь, как бы не подумали, будто я глупая, а потому, что, честно говоря, сама не знаю, какая я. Да и, кроме того, разве это так просто угадать, кто плохой, кто хороший.
Наши учителя, например, очень хорошо относятся к зубрилам и тихоням, всегда хвалят их, ставят всем в пример. Конечно, ничего удивительного в этом нет, потому что каждому учителю интересно, чтобы у него в классе было побольше отличников и поменьше шума.
А для наших ребят нет ничего хуже зубрилы, потому что каждый раз, когда не успеешь выучить урок и когда приходится «плавать» и «пускать пузыри» перед столом учителя, он всегда кивает на зубрилу и спрашивает:
— Почему же вот он (или она) знает, а ты не знаешь? Потому что он прилежный, а ты ленивая! Потому что он думает об уроках, а ты, наверное, по улицам гонялась весь день!
Конечно, учителя не говорят так грубо, но в общем-то их надо так понимать, а уж двойку они ставят без всякой жалости.
Не любят ребята и тихонь, а не любят потому, что знают их сверху донизу. Вот, например, учитель видит перед собою тихого, вежливого мальчика, который сидит и смотрит умильно в глаза учителя, словно ждёт, когда он ему шоколадку в рот положит. Учитель, конечно, радуется, что у него такой внимательный ученик. Радуется потому, что видит его сверху и только глаза. Ну, а мы-то знаем, чего стоит образцово-показательное поведение этого тихони. Мы видим, как он старается достать ногою сидящего впереди, как левой рукой щиплет соседа, а правой укрепляет в парте кончик пера, чтобы потом «играть на нервах», как говорят ребята. Такого показательного тихоню надо бы выставить вон из класса, а учитель смотрит на него с удовольствием и, может быть, думает: «Ах, какой чудесный мальчик! Ах, если бы все были такими!»
Притворяться послушной и внимательной совсем не трудно, но я никогда не буду притворяться хорошей, а стану жить такой, какая уж есть. Хотя, признаться откровенно, я иногда и сама себе не нравлюсь.
Вот иной раз мне очень хотелось бы держать себя так же серьёзно, как держится Света Дерябина, а иногда я хотела бы быть весёлой, как наша Тоня Тимофеева. А в общем-то, и сама не знаю, что мне хочется. Иногда хожу совсем серьёзная, серьёзнее даже Светы, и вдруг чувствую, что мне ужасно хочется опустить кому-нибудь за воротник паука, например, или кузнечика. Чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Ещё интереснее было бы сунуть за воротник жука, но, к сожалению, это невозможно, потому что я сама боюсь брать их в руки.