О, с каким удовольствием я бы стукнула её по носу!
— А почему краснеешь? Ага, ага! Ну, посмотри мне в глаза. Я же всё видела! Ты стояла с Вовкой и разговаривала о дурацкой любви.
— Неправда, неправда! — закричала Павликова. — Я не стояла! Я шла. И он шёл! Потом остановились. Он спросил…
— Что спросил?
— Спросил… Просто спросил: «Ты куда?» А я… — И вдруг сказала со злостью: — Не понимаю… Пристаёшь, а сама не знаешь, что тебе нужно…
— Мне от тебя теперь ничего не нужно, Павликова! — сказала я спокойно, вежливым голосом. — И вообще освобождаю тебя от своей дружбы… И раньше никогда не навязывалась, а сейчас…
Слёзы душили меня так, что я не могла сказать больше ни слова. Толкнув её в снег, я побежала домой и целый час плакала от обиды.
Такая неблагодарная эта Павликова. Я для неё на всё готова. Хранила все её секреты и тайны, а она так поступила со мной. И с кем дружит? С Вовкой, который всем девочкам говорит: «Ну ты, явление природы, чего расквакалась! Катись, пока не получила путёвку!»
Поплакав, я села за стол и нарисовала Вовку с большим носом и кривыми ногами, а чтобы его не спутали с другими, внизу подписала: «Это Вовка Волнухин». Рядом с кривоногим уродом изобразила Вальку с торчащей, как метла, косичкой и огромным бантом. Бант получился похожим, но всё-таки для ясности (чей бант?) написала: «В. Павликова». Под рисунком поместила известные всем в школе стишки:
Тили-тили-тесто,
Вовкина невеста.
Тили-тили-тили-бом,
Стоит рядом с женихом.
«Прочти, распишись, добавь от себя и передай дальше».
Но, когда я приготовила дразнилку, чтобы завтра пустить её по партам в классе, мне стало самой смешно. Ведь так дразнятся только в первом классе. Даже самой смешно; и, конечно, своё художество порвала. Не такими рисунками нужно отвечать на свинские поступки тех, с кем дружишь и кому веришь. Их просто-напросто надо вычёркивать, не обращать на них внимания. Для меня с сегодняшнего дня Павликова не существует больше.
1 марта
День сегодня солнечный, весёлый.
В воздухе пахнет весной. Лёгкий пар поднимается от влажных тротуаров. И небо такое голубое и чистое, будто вымыли его и заново покрасили. Всё словно готовится к большому празднику. К весне! Всё весёлое, всё праздничное и в комнате. Солнечные зайчики вспыхивают на стёклах окон, на стенах, на зеркалах и люстре. Солнечные полосы лежат на полу, и живая, прозрачная пыль струится от потолка к полу и от пола к потолку.
Проснулась и с радостью вспомнила: «Мы всем классом едем в свой подшефный колхоз!»
Я вскочила, запела, но вспомнила Павликову, и всё моё чудесное настроение сразу испортилось. Впрочем, зачем мне теперь думать о ней? Она уже не существует для меня. В конце концов, я могу поехать вместе с Марго, буду её воспитывать по дороге, а на Павликову и не взгляну даже. Дня два назад мы договорились ехать на вокзал вместе, и я обещала зайти за Валькой. Обещала тогда, когда считала её своей подругой, а теперь, после всего, что произошло между нами, зачем же я буду заходить за ней? Пусть одна едет! Или со своим Вовкой!
Чем думать о ней, лучше скажу несколько слов о нашем колхозе «Новый путь». О том, как стал он нашим подшефным колхозом.
В прошлом году мы вместе с нашей воспитательницей Ниной Александровной побывали на некоторых фабриках и заводах, а во время весенних каникул поехали за город, чтобы посмотреть, как живут и работают в колхозе. Нина Александровна сказала: «Вы должны хорошо знать своё государство. Это ваш дом, где вы будете жить как хозяева, а хороший хозяин должен хорошо знать всё своё хозяйство: свои фабрики и заводы, свои шахты, рудники, колхозы и совхозы».
Мы с радостью поехали посмотреть, как растут хлеб и овощи, поглядеть на живых коров, на кур, на уток, и вообще нам интересно было узнать жизнь колхоза. Электричка довезла нас до станции, а потом на грузовике мы добрались до колхоза «Новый путь». Всё здесь нам очень понравилось. И мы не только смотрели, но с удовольствием и сами поработали немного. В колхозном саду. На птицеферме. В парниках. И, кажется, работали неплохо.
И председатель колхоза и все колхозники нас хвалили, а самый высокий старик сказал: «С такими ребятами горы можно перевернуть! Богатыри!»
Все, конечно, были довольны, что мы понравились, а ещё большее удовольствие мы получили, когда нас угостили хорошим обедом. И не потому, что подавали какие-нибудь необыкновенные блюда, а потому, что обед устроили колхозные ребята и угощали так, как и дома не угощают. Приветливо очень. Что нам оставалось делать? Сказать спасибо и уехать? Мы посоветовались между собою, поговорили и с Ниной Александровной, а потом Таня Жигалова пригласила колхозных ребят к нам в гости. Когда будут каникулы. И ребята приехали. Им-то ведь тоже надо посмотреть, как живут и работают в городе. Они же тоже должны хорошо знать своё собственное государство.
Колхозные ребята пробыли в Ленинграде три дня. Мы осматривали вместе метро, Петропавловскую крепость, Ботанический сад, ходили в панорамное кино, смотрели стереоскопические картины.
Мальчиков взяли к себе наши мальчишки, а девочки гостили у наших девочек.
У меня тоже жила девочка. Толстенькая такая, как поросёночек Пуф-Пуф из сказки «Три поросёнка». Люся Богачёва.
Такая краснощёкая, что папа всё время спрашивал, нельзя ли прикурить от Люсиных щёк. А мама смеялась.
— Вот, — смеялась она, — смотри, Галчонок, какие бывают девочки! Попробуй-ка догнать и перегнать её.
Но ведь я тоже не особенно худая, хотя, конечно, не такая сильная, как колхозная Люся.
Когда папа и мама ушли, мы стали бороться, чтобы выяснить всё-таки, какие же у нас силы. Наша схватка кончилась со счётом 5:0 в пользу Люси. Но это не обидное поражение. В колхозе воздух всё-таки лучше, чем в городе, и поэтому люди там гораздо здоровее.
После борьбы я показала Люсе акробатический этюд. Знаете, что такое этюд? Это когда стоишь на голове и мотаешь для равновесия ногами. Я целых пять минут стояла на голове. Люся сказала: «Ничего особенного».
— Да? Ты уверена, что тут нет ничего особенного? Попробуй продержись хоть минуту! — предложила я.
Люся стала пробовать. Но, сколько раз ни вставала на голову, — ничего акробатического у неё не получалось. Она такая толстуха и у неё такие толстые ноги, что они всё время перевешивали её. Вместо этюда Люся делала такие смешные штуки, что я чуть не умерла от смеха. Кончились её упражнения тем, что она перевернулась через голову и своими толстыми ногами стукнула по буфету. Раздался ужасный грохот, зазвенела посуда. Любимая мамина чашка полетела на пол и, конечно, разбилась.
Я очень испугалась, но пугайся не пугайся, а чашки-то уже нет. Люся заплакала. Тогда я сказала:
— Ерунда! Скажем: чашку разбил Мурзик. Он ужасно непоседливый котёнок. Вечно гоняется по комнате, прыгает, как обезьяна, на стол, на буфет, на шифоньер. Так и так когда-нибудь он всё равно должен что-нибудь разбить. Я даже удивляюсь, почему он ещё не разбил до нас мамину чашку.
Люся захныкала и стала спрашивать, сколько стоит чашка.
— Я попрошу папу, чтобы он купил! Или заплатил деньгами.
Ну, этого ещё только не хватало!
— И не думай даже, — сказала я. — Ты у меня в гостях, а с гостей не берут денег. И кроме того, это же просто несчастный случай. Ну, и не будем говорить больше.
Люся сказала:
— А как же сказать твоей маме, что я разбила? Будем говорить, что делали упражнения или как?
А зачем маме знать, какая неуклюжая моя новая приятельница?
— Ничего тебе не надо говорить! Да и разве не всё равно, кто разбил? Скажем, что Мурзик! Мама знает, какой он проказливый. Да и что с него взять? Он же глупый, и ему всё равно что бить: хоть любимые, хоть нелюбимые чашки. Да и ничего хорошего не получится из твоего признания. Ни для мамы, ни для меня, ни для чашки!
Ну, конечно, Мурзику попало от мамы. И мы с Люсей потом ревели обе, как дуры, потому что всё-таки не очень приятно смотреть, как за нас наказывают ни в чём не повинного глупенького котёнка.
Вспомнив, как пострадал за нас в прошлом году Мурзик, я наградила его сосиской, перед тем как поехать на вокзал.
— Бедненький ты мой, — погладила я его на прощанье. — Не повезло тебе тогда, но тут уж ничего не поделаешь. Кому-то надо же отвечать за разбитую чашку.
Прибрав комнату, я приготовила бутерброды, термос с горячим чаем и ровно в десять вышла из дома.
На Финляндский вокзал мы поехали вместе с Марго, но сели в метро нечаянно не на тот поезд и спохватились только через две остановки, когда увидели, что едем к Нарвским воротам. Пришлось, конечно, пересесть в другой поезд. Словом, на Финляндский вокзал мы приехали почти самыми последними.
Ребята уже собрались около билетной кассы, и у всех в руках были портфели, баульчики, свёртки с бутербродами. Мы ведь отправлялись за город на весь день.
Когда мы с Марго подошли к кассе, кто-то засвистел. Славка сказал, что из-за таких засонь, как мы, они пропустили уже два поезда. И всё-таки мы были не самыми последними. После нас примчалась, уже самой последней, Павликова.
Она растерянно уставилась на меня выпученными глазами.
— Галочка, ты же обещала… Почему же не зашла? Мы же договорились…
— Ах, да! — сказала я, обнимая Марго за плечи. — Действительно! — Я засмеялась и стала поправлять шапочку на голове Марго. — Представь себе, Маргошенька, я ведь совсем забыла, что собиралась зайти за Павликовой. То есть даже не забыла, а мне показалось, что за ней зайдёт Волнухин… Пойдём, Марго, я угощу тебя мороженым!
Я подхватила Марго под руку, и мы побежали с ней на перрон, где стоят продавщицы эскимо и пломбира. Не удержавшись, я оглянулась и увидела Павликову в самых растрёпанных чувствах. Она стояла с открытым ртом, глядя мне вслед такими удивлёнными глазами, будто видела меня верхом на крокодиле.
Ну и пусть! Пусть смотрит и удивляется! Для меня всё это уже безразлично.
Ой, даже пальцы свело от писания. Придётся отложить описание поездки в колхоз до завтра. А сейчас запишу для памяти — думаю, мне пригодится позже — кое-что о жизни.
По радио передавали о долгожительнице Кавказа, осетинке Тэлсе Абзиве, которая прожила 180 лет и недавно умерла.
Но если один человек может жить так долго, почему и мне не прожить хотя бы до 170 лет? Только как нужно жить, чтобы не умереть раньше такой старости? Я побежала к дяде Васе и спросила, слышал ли он о 180-летней осетинке?
— А что? — засмеялся дядя Вася. — Завидно? Хочешь тоже подольше пожить на свете?
— Спрашиваете! Конечно! Кто же не хочет? Но как?
— Ну, тётка, я не врач! Это не по моей специальности! Впрочем, — он снял с полки книгу, раскрыл её и сказал: — Вот что советовал когда-то великий мудрец и врач древних времён Гиппократ! Запиши на память!
И я записала слова Гиппократа:
Вот он, этот совет всем, кто хочет долго жить:
«Праздность и ничегонеделание приводят к ослаблению человека. Укрепляет же нашу жизнь работа, бодрый дух и устремленье ума к полезному».
Я верю Гиппократу. Ленивые и праздные и в самом деле мало живут на свете. Об этом же говорил и папа.
2 марта
Несчастье! С утра трудно глотать. И всё это после приключений с Пыжиком. Мама вызвала врача. Он поковырялся в моём горле ложечкой, выписал лекарство и сказал, что день-два можно отдохнуть от школы. Одеваясь, он подмигнул мне, как будто хотел сказать: «Ох, и рада ты, наверное!» Но я совсем не обрадовалась. Хотя и не всегда интересно учиться в школе, однако я не представляю, что стала бы делать, если бы не ходила в школу. Там всегда весело и так много разных новостей, интересных разговоров, событий и происшествий, что жизнь без школы я просто не представляю!
Вот и сегодня, как подумаю, что делают сейчас ребята в школе, мне уже хочется бежать туда и вместе со всеми переживать всё, всё!
Но ничего! Уж как-нибудь день вытерплю. Буду сидеть и писать дневник. И поскольку времени свободного у меня много, постараюсь написать о нашей поездке в колхоз более подробно.
Колхоз обещал прислать за нами машину, но, когда мы вышли из поезда, на разъезде машины ещё не было. Да и людей не было видно. Только неподалёку от железнодорожной будки стояла у стога сена рыжая корова и помахивала хвостом. Солнце освещало её ввалившиеся бока, и ей, наверное, было очень приятно принимать солнечные ванны после долгой зимней жизни в сарае. Как видно, корову выпустили сегодня впервые, и она рада была солнцу, стогу сена и нам. Ну, конечно, за всю свою коровью жизнь она ни разу ещё не видела на разъезде столько городских школьников. Помахивая хвостом, она смотрела на нас добрыми, мокрыми глазами и как будто хотела сказать: «С весною вас, ребята! Ох, и надоело же мне стоять в тёмном хлеву!»
Над нами висело солнечное небо. Ослепительно сверкали под солнцем рельсы, и они убегали вправо и влево в голубую дымку весенних далей. Кое-где ещё лежал снег; в воздухе пахло прелой землёй, тающим снегом, речною свежестью.
Пыжик поклонился корове и спросил:
— Уважаемая корова, вы не могли бы сказать, где тут машина колхоза «Новый путь»?
Корова вздохнула и сказала:
— Му-у-у!
Бомба подбросил шапку вверх.
— Ур-р-ра! — закричал он. — Поедем на корове! Я сяду верхом, как египетский жрец, а вы пойдёте сзади и будете петь что-нибудь протяжное.
Лена Бесалаева сказала:
— Ну и неправда. Жрецы на коровах не ездили. У египтян коровы считались священными. Им дары приносили, а не ездили на них.
— Подтверждаю! — сказал Пыжик. — Поднесём же, братцы, дары священной «Му-114»!
Он развернул свёрток, достал пирожок и протянул его корове:
— Священная бурёнушка, прими в дар вот этот симпатичный пирожок с повидлом.
Корова заинтересовалась пирожком. Помахав приветственно хвостом, она потянулась к руке Пыжика и снова сказала: «Му-у-у!»
— Ребята! — захохотал Пыжик. — Она спрашивает: почему такие скудные дары? Нет ли чего-нибудь ещё у нас? — И он повернулся к корове. — Я правильно перевожу с коровьего языка?
«Му-у!» — замычала корова; она мотнула головою и слизала языком с руки Пыжика пирожок так ловко, что все захохотали.
Ребята обступили корову и принялись угощать её. Ну, принимала она наши дары с явным удовольствием, а глотала их почти не разжевывая. Мы, кажется, понравились корове, и поэтому она никого не хотела обидеть отказом от угощения. Она посматривала на всех добрыми глазами и ела пирожки Пыжика, бутерброд с сыром, предложенный Павликовой, потом ватрушку Тани Жигаловой. С аппетитом скушала корова и пару конфет, преподнесённых в дар Дюймовочкой, а кусок торта, который дала ей Лийка, священное животное жевало зажмурив глаза и кивая головою так, словно благодарила всех. Скоро выяснилось, что корова совсем уж не такое травоядное животное, как можно было предполагать до встречи с ней.
Пыжик поклонился до земли и сказал:
— Многоуважаемая священная скотина, мы поражены, мы восхищены вашими способностями. Если же вы скушаете вот эту котлету, мы тотчас же переведём вас из класса травоядных в класс всеядных и насекомоядных животных.
Пыжик посолил крепко котлету и сунул её под нос коровы.
— Не съест! — закричал Вовка.
— Посмотрим! — сказал Пыжик.
Корова вздохнула, но котлету съела, хотя и без особого, кажется, удовольствия.
— Мы сделали научное открытие! — засмеялась Нина Евтушенко. — Нашли всеядную корову. Предлагаю выяснить теперь, какую же пищу она не ест.
И мы стали выяснять.
Предложили корове копчёную рыбу. Корова съела. Нина Станцель протянула кусочек шоколада. Корова скушала шоколад не поморщившись.
— Ребята, — закричал Пыжик, — нет ли у кого в термосе кофе? Кажется, она не прочь выпить чашку крепкого кофе.
В это время сзади послышался шум.