Зрение золотого ястреба ослабело. Он всегда мог летать как угодно высоко и при этом различать каждую травинку на лугу. Но сегодня он видел внизу только зелёное расплывшееся пятно. И хуже того: он два раза за день принял за кролика простой камень.
В конце концов он схватил было белку, но та мазанула его хвостом по глазам и удрала. Никогда ещё он не терпел такого унижения.
Через три часа феи достигли реки и двинулись вверх по течению. Видия, летевшая впереди, заметила гряду стоячих камней, окружённых соснами.
Феи опустились на верхушки деревьев и стали осторожно приближаться к гнезду. Ястреб был в гнезде — тёмным силуэтом он выделялся на фоне звёздного неба.
Ястреб не спал. Он промёрз до костей. Он боялся свалиться с камня.
Видия потянула перо. Ястреб дёрнулся. Что это? Кто-то собирается его убить? Ничего-ничего. У него оставалась ещё защита — магическая способность разделять с обидчиком ту боль, которую испытывал он сам. Он постарался к этой способности прибегнуть.
Боль распространилась у Видии по руке. Она продолжала тянуть, хотя боль усиливалась. Перо никак не вытаскивалось. Она стиснула зубы и потянула сильнее. Перо стало поддаваться. Она потянула ещё сильнее. Потом дёрнула что было мочи.
Вспомните, когда у вас что-то болело. Закройте глаза и представьте это себе. Может, боль Видии и ястреба была слабее вашей. А может, сильнее. Но, во всяком случае, это была самая сильная боль, какую им до сих пор доводилось испытать.
Они оба закричали так пронзительно, что даже маленькая звёздочка на небе мигнула.
Потом боль отступила, и перо оказалась у Видии в руках. Феи полетели прочь так быстро, как только могли. Прилла обернулась и крикнула:
— Спасибо, мистер Золотой Ястреб!
Ястреб не услышал. Он сидел, раскачиваясь на своём камне. От только что пережитой боли у него кружилась голова.
Видия вскоре оставила Приллу и Рени далеко позади.
Ей бы самое время осознать, как больно, когда заживо выщипывают перо. Ей бы признать, как жестоко она не раз обходилась с Матерью-Голубкой. Ей бы понять, что боль — это боль, всё равно, твоя она или чужая. Ей бы поклясться, что больше она никому не причинит боли намеренно.
Но вместо этого она убедила себя, что это ястреб обошёлся с ней жестоко. Что он сделал так, чтобы ей было больней, чем ему.
Уже начинало светать, когда феи опустились на Площадь Фей. Видия вынула перо, которое прятала под своей блузкой. Рени и Прилла приблизились, чтобы посмотреть на него. Снаружи перо казалось коричневым, но оборотная сторона действительно была золотой. Прилла притронулась к нему, ощутив металлический холодок.
Видия положила перо рядом с мундштуком и разбитым яйцом. Феи, свернувшись калачиком, прилегли в сарайчике, где никакие ястребы им были не страшны.
«Мы преуспели дважды, — проговорила про себя Прилла. — Может, нам удастся спасти Мать-Голубку?»
Прежде чем заснуть, она вновь попыталась перенестись на Большую землю. Она закрыла глаза и опять представила себя в туннеле, а Большую землю — в самом его конце. Она полетела вдоль туннеля, рисуя перед мысленным взором девочку-неуклюжика, лежащую в постельке в обнимку с плюшевым моржом.
Ей и в самом деле удалось опуститься на подушку к настоящей девочке.
Только эта девочка обнимала плюшевого пеликана. Она открыла глаза и спросила:
— А ты знаешь, сколько будет девять целых и четыре десятых умножить на тридцать пять?
Прилла покачала головой. Математического таланта у неё тоже не было. Она вызывала разочарование даже на Большой земле!
Глава ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ.
Наутро земля возле боярышника подёрнулась льдом. Мать-Голубка чувствовала себя такой старой, будто прожила тысячу лет. Динь стала кормить её завтраком — ложечку за ложечкой. Проглотив пару ложек, Мать-Голубка сказала:
— Убери это.
— Ну ещё пару ложечек! — упрашивала Динь.
Мать-Голубка согласилась. Динь сделалась хорошей сиделкой. Право же, чудеса случаются, даже когда кругом царят ужас и разорение.
Когда три феи вышли из сарая, то обнаружили возле двери корзинку с едой. К ней была приложена записочка от королевы Ри:
«Я так горжусь, что вы и во второй раз достигли цели!
Наши мысли всё время с вами».
«Королева гордится мной — подумала Прилла, — хоть у меня и нет никакого таланта. Мной гордится! Хотя мне всего четыре дня от роду».
Рени улыбнулась ей, и она тоже ответила улыбкой. После завтрака все трое полетели к лагуне. Рени всё время обдумывала план, как им добыть русалочий гребень. Как сделать, чтобы русалки обратили на них внимание.
Если хотите знать истинную правду о тамошних русалках, так я скажу вам: они зазнайки. Если у вас нет зелёного хвоста и вы не обладаете голосом сирены, то они не сочтут вас достойными внимания.
Они не общаются ни с неуклюжиками, ни с феями. Правда, они любят Питера. Он порой и сам ведёт себя как зазнайка. И он так ловко умеет притворяться, будто у него есть хвост, что русалкам даже кажется, что они этот хвост видят.
При приближении фей русалки всегда ныряют в воду. Весело хохоча, они уплывают в свой подземный дворец. Дворец такой ажурный, прямо как скелет золотой рыбки. У него нет стен. И он весь просматривается насквозь. От гостиной аж до комнаты служанок. Правда, есть во дворце одно огороженное стенами помещение. Русалки стараются это скрыть. Эта комната заполнена не водой, а воздухом. Дело в том, что русалки острова Нетинебудет не могут постоянно находиться под водой. Их жабры устают, и им требуется воздух. И если им неохота подниматься наверх, то они отправляются в эту, как они её называют, «ветреную комнату».
Когда феи оказались на берегу лагуны, они заприметили только двух русалок, которые загорали на Маронской скале. Те сплетничали на русалочьем языке — это такой язык, в котором во всём алфавите тридцать восемь гласных и ни одной согласной. Но когда русалки хотят, они прекрасно умеют объясняться с неуклюжиками и феями.
— Миленькие, — начала Видия, — они ведь тут же унырнут, как только мы...
— ...приблизимся к ним. Но что же нам ещё делать? — спросила Рени.
Прилле тут же захотелось, чтобы у неё открылся талант общаться с русалками.
— Сердечко моё, нам надо написать записку, — сказала Видия. Рени кивнула. Это была неплохая мысль. Русалки могли бы прочесть записку.
Но у фей не было ни на чём, ни чем писать.
Видия вызвалась слетать к Ри и попросить её написать записку.
— Я вернусь, вы даже не успеете...
— ...моргнуть, — договорила Рени.
— ...вздохнуть, — поправила её Видия и улетела.
— Давай пока попробуем с ними поговорить, — предложила Рени.
Рени и Прилла полетели над водами лагуны. Рени тронула Приллу за плечо, и они зависли как раз там, где русалки могли бы их заметить.
Прилла разинула рот от удивления.
Представьте себе, как нежно звучит флейта. Представьте себе, как бодряще пахнут сосновые иголки. Подумайте о холодном лимонаде, пузырьки которого щекочут вам горло. Ну вот, теперь вы поняли, что такое русалки.
Рени глядела, как одна из русалок плеснула водой себе в лицо. А другая нырнула глубоко-глубоко. Первая засмеялась, когда её накрыла волна. Ох, как Рени хотелось бы самой очутиться в прохладных волнах!
Прилла углядела трёх русалок, которые резвились, перекидывая друг другу огромный пузырь — то головами, то хвостами. Как интересно было бы присоединиться к их игре!
Прилла и Рени пролетели чуть дальше.
— Помогите нам! — крикнула русалкам Рени. — Останьтесь, не ныряйте!
Но русалки тут же нырнули в глубину. Рени и Прилла повернули обратно к берегу.
— Может, они прочтут записку, — сказала Прилла. — Вряд ли они так уж часто получают письма.
Феи достигли берега как раз в тот момент, когда Видия вернулась с запиской от Ри. Она была написана на лоскутке материи несмываемыми чернилами из малинового сока.
Динь растерялась. У неё не хватило бы сил устроить Мать-Голубку поудобнее. И рассказывать ей уже было нечего. Но тут она вспомнила про свою миниатюрную арфу. Она достала инструмент из кармана. Её пальцы так и тянулись сыграть траурную песнь, но она заставила их исполнить любимую мелодию Матери-Голубки «Песенка фейской пыльцы».
Мать-Голубка прислушалась к звукам музыки и постаралась не думать о своём искалеченном теле и о своём погибшем яйце.
Два часа прошло, но русалки всё не показывались. Феи начали терять надежду. Надо заметить, русалки на этот раз вовсе и не важничали. Они просто ничего не поняли. И трудно их в этом винить. Ну представьте себе, что вы — русалки. К вам на дно падает нечто перевязанное ленточкой. На что вы прежде всего обратите внимание? На обёртку? Или на то, что в неё завёрнуто?
Русалкам и в голову не пришло присмотреться к обёртке. Они развязали ленточку и увидели красивый голубой камешек. Они залюбовались им, стали передавать из рук в руки. А потом отнесли его в свою сокровищницу. При этом записка так и валялась на дне, пока морская звезда не приспособила её вместо одеяла.
А на берегу Прилла сказала:
— Как плохо, что мы не можем спуститься на дно и всё им растолковать.
Она думала: «Вот бы мне талант докрикиваться до русалок сквозь водную толщу».
Слова Приллы натолкнули Рени на одну мысль.
— Дорогушечки, давайте перестанем терять... — начала было Видия.
— ...время, — закончила за неё Рени. — Помолчи, Видия. Я думаю.
Рени стала перекатывать в уме неожиданную мысль.
Получится ли у неё? Сможет ли она принести такую жертву? А если нет, то как поступить?
Время шло. Русалки не появлялись. Ничего другого не приходило Рени в голову.
Она достала кинжал, который дала ей Динь, и заплакала. Потом протянула кинжал Видии.
— Я нырну к русалкам на дно, — сказала она. — Я выпрошу у них гребень. Обрубите мне крылья.
Глава ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ.
Видия взяла кинжал из рук Рени.
— Обрубить тебе крылья?! — Первый раз в жизни в её голосе не звучала издёвка. Рени храбро кивнула:
— Я всю жизнь мечтала поплавать.
Видия — та скорее бы согласилась умереть, чем лишиться крыльев.
— Милочка, но ведь они могут и не отдать тебе свой гребень!
— И тогда ты попусту утратишь крылья! — в отчаянии ломала руки Прилла. Это уж было похуже ястреба или пиратского капитана.
— Не говорите мне того, что я и так знаю! — крикнула Рени. Прилле хотелось воскликнуть, что уж лучше она сама откажется от крыльев, но слова как-то не шли у неё с языка. Вместо этого она спросила:
— А не будет ли тебе...
— ...больно? Нет, это не больно.
Вообще-то Прилла и сама знала. Она просто так, бездумно спросила. Крылья фей на острове Нетинебудет не подвержены боли. Если их отрезать, то это не больнее, чем постричь волосы.
Видия взмахнула кинжалом. И тут же его опустила. Опять подняла. И опустила снова. Она не могла выполнить просьбу Рени. Самая быстрая летунья, она была не в силах лишить кого-то крыльев. Она протянула кинжал Прилле.
— Дорогуша, лучше ты это сделай.
— Я? Нет! Только не я!
— Видия! — это был голос Рени.
— Я не могу, солнышко, я не могу!
— Прилла, — сказала Рени, — руби! Прилла покачала головой.
— Немедленно! Я тебе приказываю! — крикнула Рени.
Прилла взяла кинжал. Слёзы застилали ей глаза, она почти ничего не видела. Она взялась за крыло в том месте, где оно соприкасалось с лопаткой. Потом опустила кинжал на крыло и тут же отскочила.
— Правильно, — сказала Рени. — Продолжай.
Прилла стала пилить кинжалом то, что походило на древесную ветку с ободранной корой.
Хорошо хоть, не было крови. Пилить было трудно, крыло оказалось очень плотным, дело продвигалось медленно.
Видия не могла вынести этого зрелища, она поднялась в воздух и стала летать взад- вперёд вдоль берега.
Рени крикнула ей:
— Пригони сюда тележку с воздушными шариками. Тележка будет нужна, чтобы доставить обратно гребень и её,
Рени. Ведь без крыльев она больше не сможет летать.
— Продолжай, Прилла, — подбодрила подругу Рени. Крыло начало поддаваться.
— Я надеюсь, у меня нет таланта отрезать...
— ...крылья. — Рени засмеялась сквозь слёзы. — Погоди. — Она обернулась и обняла удивлённую Приллу. — У тебя талант быть доброй и милой. Давай, продолжай.