— Ну что ж, — нерешительно сказал Ростовщик, — если он действительно пойдёт за мной, как… Ну вот! — И он подставил поросёнку под нос развёрнутую повестку с печатью.
Поросёнок подслеповато стал водить глазами по строчкам, видимо плохо разбирая.
— Он слегка близорук, — сказал Коко. — Бедняжка не соглашается носить очки просто из кокетства.
Тут поросёнок потянулся, точно для того, чтобы поближе рассмотреть буквы, и вдруг, с удовольствием два раза чавкнув, проглотил повестку.
— Он слопал повестку! — заорал Почётный Ростовщик. — Полиция!
— Неужели слопал? — пристраивая в чемодане между сапогами и спринцовкой красный помидорный светящийся нос с электропроводкой, невозмутимо удивился Коко. — Я просто краснею за этого поросёнка. Никак не ожидал. Похоже, что повестка ему пришлась по вкусу.
В ту же минуту полицейские ворвались в комнату, на ходу спрашивая, что произошло, и готовясь кого-нибудь стукнуть, повалить или связать.
— Ничего не случилось, — наваливаясь животом, чтоб придавить чемоданную крышку, ответил Коко. — У этого… (мяк!.. — с размаху животом на чемодан)… господина, оказывается, нет… (мяк!..) законного… (мяк!..) удостоверения. Вот и всё.
— Отчего вы не покажете ему удостоверение? — недоуменно спросил полицейский.
— Этот негодяй… кажется… его съел…
— Наконец-то закрылась! Беда с этими крышками, — отдуваясь, сказал Коко. В первый раз слышу, чтобы поросята питались канцелярской бумагой. Может быть, у вас был просто капустный лист вместо удостоверения? А, почтеннейший?
Полицейские, так и не придя к выводу, кого тут надо валить, вязать и тащить, нерешительно топтались на месте. Ростовщик встряхнул головой, останавливая не в меру разбегавшиеся во все стороны глаза, потёр руки и. прохныкав какое-то извинение, выскользнул из комнаты с самым жалким и подавленным видом. Но Коко, припав ухом к двери, успел услышать, как тот шёпотом приказывал полицейским охранять все двери и никого не выпускать из цирка.
Оставшись один, Коко с досадой стукнул себя самого по затылку:
— Скольких дураков я высмеял в своей жизни и всё-таки сам остался дураком!.. Я подал униженное прошение Тайному совету! Я надеялся, что моего Персика помилуют за его талант и музыкальные способности! Я надеялся! И вот теперь мы пропали!.. Понимаешь ты это, ветчинная морда, или нет? Плакать нам надо. Однако безвыходных положений не бывает! Я это твердо знаю. Но что делать, если всё-таки нет выхода?
Коко подхватил на руки поросёнка и заглянул ему в глаза:
— Мы спасёмся с тобою вместе или из нас сделают одно общее чучело. Прыгай! — Он раскрыл красивый кожаный футляр, вроде того, в каком музыканты носят большие трубы, и уложил туда поросёнка. — Сиди теперь тут тихо, как мышонок, или ты пропал.
Поросёнок понятливо глянул на него маленькими весёлыми глазками и лизнул в нос языком. Коко застегнул футляр. Потом он, стиснув кулаки, остался стоять посреди комнаты, напряжённо думая.
…Минут через пятнадцать у циркового подъезда, взвизгнув тормозами, остановилась полицейская машина. Борта её автоматически откинулись, и из нутра высыпались два десятка полицейских, готовых кого угодно валить, тащить, вязать и колотить. Последним из них выскочил Инспектор. А уже после последнего выполз, потирая руки, Почётный Ростовщик.
Полицейские в одно мгновение выстроились в линию и застыли. Они были очень похожи друг на друга, да и не удивительно: все они были одного выпуска и одной марки, с одного и того же завода. Только Инспектор был обыкновенный старший полицейский, и у него были даже когда-то папа и мама. о чём он, впрочем, совершенно позабыл за время службы в полиции.
— Внимание! — сказал Инспектор, и у механических полицейских навострились на приём уши-антеннки. — Начинаем операцию «Поросёнок».
В тот же миг из глубины цирка раздался громкий поросячий визг.
— Взять! — скомандовал Инспектор.
И полицейские толпой, сшибая все препятствия с пути, ворвались в подъезд с растопыренными, готовыми хватать руками.
Промчавшись через пустую арену, они с громким топотом ворвались в коридор и навалились всей кучей на дверь, из-за которой нёсся поросячий визг, капризное похрюкивание и взволнованный, успокаивающий голос Коко.
Почётный Ростовщик, отстранив Инспектора с его молодцами, прошмыгнул к двери и плачущим голосом попросил открыть дверь всего на одну минуточку, на секундочку только!
Те двое за дверью и не думали ему отвечать, продолжали спорить, то ссориться, то шептаться. Поросёнок то примолкал, прислушиваясь к уговорам Коко, то опять капризно и непокорно взвизгивал, и Коко вздыхал, кряхтел и укоризненно бормотал, умоляя поросёнка успокоиться и не тратить зря нервы. Дверь оказалась железной, противопожарной, и сломать её было не так легко. По знаку Инспектора один полицейский подвинтил к животу другого трубочку, тот надулся, вспыхнуло пламя автогена, и не прошло десяти минут, как вырезанный запор брякнулся на каменный пол. Дверь отворилась.
На табуретке посреди совершенно пустой каморки стоял магнитофон, и из репродуктора нёсся капризный поросячий визг и уговаривающий голос клоуна Коко: запись их старого номера.
Глава 6. МЛЕКОПИТАЮЩАЯ МАМА
Вместе с тысячами других детей Малыш благополучно прошёл обучение на Скоростных курсах и теперь возвращался домой. Он мог гордиться тем, что отныне он уже Маленький Взрослый. В кармане у него лежал красивый новенький Диплом об Окончании Детства.
Поднявшись по лестнице на второй этаж, он тихонько притворил дверь квартиры, где не был уже несколько недель, и зажёг свет.
Старый приятель, толстый трёхцветный кот Мурр, выскочил к нему навстречу. Малыш быстро притворил за собой дверь, для того чтобы никто не увидел его постыдной слабости, и, присев на корточки, стал почёсывать за ушами кота, тихонько посмеиваясь от радости.
Кот, выгибая спину и громко мурлыча, с торжествующим видом маршировал вокруг. Тут вбежала мама, они радостно обнялись, и через несколько минут Малыш сидел в столовой и, облизываясь, ел яблочный пирог. Ноги у него по-прежнему не доставали до полу, и по старой привычке он иногда принимался ими болтать в воздухе, но тут же опоминался и крепко прижимал их к ножкам стула.
Мама, сияя от радости, смотрела, как он ест, и иногда, протянув через стол руку, поглаживала маленькую шершавую руку своего дипломированного взрослого мальчика. Он поднимал глаза, неуверенно улыбался в ответ и смущённо отводил глаза. У него были свои мысли.
— Ну, чему вас выучили на курсах? — весело спросила мама, хотя в голосе её слышалась тревога.
— Да та-ак… Выучили! — уклончиво протянул Малыш. — Разным правильным взглядам. Трезвому подходу. Научным названиям всяким.
Он подцепил на кончик пальца немного сладкого крема и. нагнувшись, протянул его коту. Мурр был страстный сластёна, сладкий сливочный крем приводил его в состояние упоения, он прижимал ушки, и урчание его почти переходило в пение. Но на этот раз он мерной походкой продолжал маршировать, в такт помахивая хвостом, и не обращал внимания на угощение.
— Не давай ему, — тихо сказала мама. — Он не станет есть. Разве вам этого не объясняли на ваших курсах?
— Про что?.. Ну конечно: например, в Зоопарке устарелые звери будут заменены новыми, потому что от них инфекция, грязь и они не автоматизированы… Да, нам объяснили, что слоны и… — Не договорив, Малыш застыл не отрывая глаз от кота.
— Так вот, значит, ты знаешь?
— Ну, это… слоны, они… Но наш Мурр — он же наш, и он маленький… Почему он такой странный?
— Слоны… — грустно сказала мама. — У нас нет слонов, поэтому ты думал, что нас это не касается? А то, что начинается с чужих слонов, потом быстро доходит и до твоего домашнего кота.
— Чего он теперь гудит как сумасшедший? Чего он хочет?
— Он ничего не хочет, — вздохнула мама. — Усилитель громкости у него не в порядке, я его уже два раза носила в починку… Чего же ты всё не понимаешь? К нам приехали приёмщики Чучельномеханического комбината и забрали нашего бедного Мурра, сколько он ни фыркал, ни царапался, и через неделю мне пришлось внести деньги, и мне выдали вот этого кота, это несчастное чучело, которое из него сделали. Ну вот, смотри, опять как дурак разорался! Придётся его выключить, а то он размурлыкается так, что просто голоса своего не услышишь. Из другой комнаты кажется, что десять котов передрались в пустой железной бочке…
— Можно, я возьму его за хвост и выброшу из окошка? — спросил Малыш, с отвращением глядя на марширующего кота.
— Даже и не думай об этом! — испуганно воскликнула мама. — Нас обвинят, что мы против Генерал-Кибернатора!.. — Она нагнулась и шёпотом добавила: Соседи говорили, что тех, кого в этом заподозрят, тоже отправляют в комбинат и там из них самих делают чучела!
— Из людей?
— Конечно! Техника до того шагнула вперёд, что из человека так же легко сделать чучело, как из попугая. Да это ещё пустяки. Говорят, теперь даже можно из человека сделать попугая!.. И вообще, мне кажется, при этом коте лучше поменьше разговаривать… Что ты так смотришь на меня?
— Так, ничего… — сосредоточенно думая всё о чём-то своём, рассеянно ответил Малыш, помолчал и немного погодя мягко дотронулся одним пальцем до руки мамы и печально спросил: — Мама, а это правда, что ты позвоночная?
— Что-о?
— Ну, ты… млекопитающая, мама?
— Боже мой! — с тихим ужасом сказала мама. — Какие странные вопросы ты задаёшь? Ну конечно, мы все, люди, — млекопитающие и позвоночные! Но почему ты об этом думаешь? Мне не хотелось бы, чтоб ты думал обо мне как о млекопитающей.
— Хорошо, я постараюсь, — покорно согласился Малыш. — Мне и самому это не очень нравится… А как ты думаешь, если бы ты была кондукторшей в автобусе и я тебя там встретил и не знал бы, что ты мама, ты мне тогда тоже показалась бы такой же красивой, как сейчас? И такой доброй?.. И что ты одна такая на свете?.. Ну-ну, ты только не расстраивайся. Я пойду посижу немножко во дворе. Что-то давно я там не сидел… Ничего, что дождик идёт, я надену что-нибудь, посижу под навесом… Я скоро вернусь, только выключи и убери куда-нибудь этого кота, а то я его придавлю!..
Через минуту он сидел на крылечке своего небольшого двухэтажного дома, сгорбившись как старичок, и уныло смотрел на дождь.
До чего весь мир опустел, полинял и похолодал для него с тех пор, как он получил свой диплом! Умолкли для него живые, весёлые голоса друзей: Петрушек, гномов и Братцев Кроликов. Их пёстрые подвижные фигурки теперь, ему казалось, лежали вверх лапками, точно обожжённые букашки, вокруг уличного фонаря…
Многие взрослые свысока полагают, что настоящее глубокое горе способен чувствовать только большой человек. Но Малыш, сидя на ступеньках крыльца, уткнувшись носом в кулаки, был погружён в горе, такое глубокое, что самый большой взрослый человек, окунувшись в него, ушёл бы с головой.
Ещё так недавно Малыш любил дождь и слышал в его весёлом шуме множество голосов «капельных человечков», плясавших вокруг него в лужах по всему двору. Они отчаянно барабанили в звонкие железные барабанчики на крыше, а там, где была черепица, колотили в глиняные горшочки. Малыш всегда старался разглядеть хоть одного из них в тот момент, когда тот. подпрыгнув в луже, успевал спеть свою единственную, насквозь мокрую, развесёлую песенку, прежде чем юркнуть к своим обратно в воду.
Его не смущало, что до сих пор ему никак не удавалось их хорошенько рассмотреть, — он знал, как ловко они умеют прятаться! Достаточно того, что он слышал, как они кругом барабанят и подпрыгивают, и каждый хороший дождик был для него праздником…
Конечно, это было прежде, когда он ещё не выслушал пояснений учёных инструкторов на курсах, когда он был ещё мал и глуп.
Теперь-то он твердо знал, какая это чепуха. Маленькие гномики не любили и не спасали Белоснежку и не рыдали над её хрустальным гробом, вытирая распухшие носы клетчатыми платками, потому что все гномы — это… ха!.. дурацкая выдумка! И никакой Белоснежки… ха-ха?.. никогда и не было! Ни Красной Шапочки, ни Золотой рыбки, ни Буратино! Ни Кота в сапогах, ни Конька-горбунка!..
И вот теперь Малыш смотрел скучными глазами на дождь и думал о сырости, о плесени, о насморке, дождевых червях и галошах, до тех пор пока не начал чихать.
Уже совсем стемнело. Скоро нужно будет идти спать, а он боялся опять увидеть во сне толстую поваренную книгу, которая будет строго бубнить: «Всех их надо выпотрошить, обвалять в сухарях, просеять, процедить и покрошить!..»
В другой раз ему ещё приснился телефонный справочник, из которого сыпались тоненькие, как рыболовные крючочки, очень мелкие цифры, цепляясь и путаясь друг с другом.
Сон был до того нудный, что от скуки Малыш чуть не заснул, не досмотрев, на самой середине. А прежде он так любил смотреть сны.
А после справочника опять снилась поваренная книга, и он увидел присыпанную мукой Золотую рыбку, обвалянного в сухарях Буратино, потрошёного Петрушку и Конька-горбунка — они лежали такие бледные, печальные и жалкие, что он заплакал во сне, позабыв, что ничего этого никогда на свете не было, потому что не могло быть!..
Хорошо ещё, что свои сны ты видишь только сам, один! Вот позору-то было бы, если б кто-нибудь другой, хотя бы даже и Ломтик, поглядел, как он ревел во сне над потрошёными героями сказок.
Тут он услышал коротенький свисток, поднял голову и увидел, что приятель Ломтик спускается во двор по пожарной лестнице.
Никто не мешал, конечно, Ломтику спускаться по обыкновенной лестнице или даже в лифте, но пожарная лестница больше подходила настоящему мужчине.
Он спрыгнул в лужу, подошёл и сел на ступеньку рядом с Малышом и минут пять не мог выговорить ни слова, так у него рот был набит пирогом. А у него было такое правило: прежде чем подойти к приятелю, всё, что есть съедобного, до последнего ломтика, на всякий случай запихать в рот, тогда уж наверняка не придётся делиться.
— Ух, и налопался же я, когда вернулся домой! — невнятно выговорил Ломтик, когда опасность задохнуться пирогом перестала ему угрожать. — А ты тоже смылся из дому?
— Да, — сказал Малыш. — Как-то нечего делать в первый вечер. — Ага, убеждённо кивнул Ломтик. — Вот мне тоже как-то нечего. Налопался — и стало нечего. Да! А как твой Мурр?
— Здорово, — сказал Малыш. — Мурлычет, как грузовик.
— Верно, автоматический кот лучше?
— Ясно. Кормить не надо. Меняй только батарейку раз в год, и всё. Можно купить ему искусственных мышей, он их ловить будет.
— Шикарно!.. Может, сходим к Капитану?
— А что там делать? Головастику сахару теперь не нужно.
— Ты думаешь, что его… уже? Ах ты чёрт!.. Хорошо ещё, что мы теперь всё понимаем, а то прежде нам жалко бы его было, верно? А теперь даже смешно!.. Вообще-то он был ничего, этот Головастик. Здорово умел сопеть.
— Да, — сказал Малыш. — И всё свой носище толстенный прятал. Такой стеснительный был пёсик.
Они помолчали немного, сбившись с правильной линии разговора. Потом Ломтик придвинулся поближе, оглянулся опасливо и шёпотом спросил:
— Слушай-ка, а как твоя мама?.. Как она тебе показалась?.. Чего глаза выпучил?.. Ну, ничего ты в ней не заметил?
Малыш насупился, опасливо покосился на приятеля и нехотя буркнул:
— А ты?
— Нет, ты скажи.
— Не скажу. Ты скажи.
— Ну ладно, — сдался Ломтик. — Мне что-то кажется. Это про отца. Он какой-то странный сделался. Раньше смеялся, даже ругал некоторых многоэтажников, а теперь он ходит как-то… ровно. И говорит, что надо слушаться и восхищаться Генерал-Кибернатором. Ну, я восхищаюсь. А он говорит мало! Давай ещё. А я уж больше не знаю как.
— Ну, тебе показалось! — испуганно проговорил Малыш. — Этого не может быть. Он же не кот и… вообще не животный… а человек!
— А ты что, не знаешь, что каждого, кто нарушит чего-нибудь, могут очучелить? Мы же позвоночные!.. Вот я и прислушиваюсь. И мне кажется, немножко тикает!
— Что тикает?
— У него что-то тикает. Внутри… Ох, не автоматизировали ли его, пока мы были на курсах? Уж очень стал послушный и аккуратный… А теперь говори, как твоя мама? Что тебе показалось?
С широко открытым ртом Малыш задумался, мучительно нахмурив лоб. Он совсем запутался и не знал, что отвечать, что думать.
— Ну-у, что ты! — пробормотал он не очень уверенно. — Она меня обнимала и…
— Это ничего не доказывает, — задумчиво покачал головой Ломтик.