— Слушай, Шмиль... Ты не мог бы сделать мне одолжение...
— Какое?
— Я очень устал,— проговорил Гилад,— ты не мог бы подежурить вместо меня сегодня ночью? А я подежурю вместо тебя на следующей неделе.
— Я тоже очень устал,— ответил Шмиль.— А ты не пробовал попросить Шалома?
— Все очень устали...— сказал Гилад.— А знаешь, ты ведь любишь конфеты, правильно? Я тебе отдам свои, когда Рон в следующий раз будет раздавать нам наши порции. Ну что, согласен?
Шмиль равнодушно пожал плечами. Его тело требовало отдыха. Но вдруг интересная мысль пришла ему в голову. Он повернулся к Гиладу и посмотрел на него горящими глазами.
— Я подежурю за тебя, если ты дашь мне две жемчужины.
— Что? — воскликнул Гилад, пристально посмотрев на веснушчатое лицо своего товарища.
— Ты хотел заплатить мне конфетами,— объяснил Шмиль.— Но я считаю, что плата должна быть больше.
Гилад был озадачен. Он не ожидал такого предложения. Но его смежающиеся веки жаждали лишь одного — немного поспать! Поспать, чего бы это ни стоило!
— Хорошо,— проговорил Гилад.— Мой сон дороже двух жемчужин.
Мальчики ударили по рукам, и Гилад поспешно поднялся в дом. Он свалился на матрас со вздохом облегчения. Довольный Шмиль улыбнулся и поздравил себя с замечательной идеей. Он повернулся спиной к песчаным дюнам и сел рядом с кухней. Всю эту ночь Шмиль делал расчеты, время от времени поднимаясь, чтобы обойти лагерь, подбросить топлива в костер или поесть немного супа. Но потом он снова возвращался на пляж, к своим расчетам. Короткой тонкой палочкой он выводил на влажном песке колонки цифр.
Если находить в море по двадцать жемчужин в неделю, считал Шмиль, то каждый будет получать примерно три. И если каждую неделю кто-нибудь мне будет платить по две жемчужины за ночное дежурство, то вместе с моими они составят пять. Таким образом, за месяц у меня скопится двадцать жемчужин. А если мы пробудем на Таршише еще пять месяцев, то у меня соберется сто штук.
А что, если не один, а двое ребят попросят меня подежурить за них? Тогда я смогу собрать семь жемчужин в неделю, а в месяц двадцать восемь, что за пять месяцев составит сто сорок штук! А за десять месяцев — двести восемьдесят!
Постепенно число жемчужин в расчетах Шмиля росло и росло. Наконец, он пришел к заключению, что если он будет дежурить каждую ночь в течение десяти месяцев, то соберет шестьсот жемчужин! А такое количество жемчуга, без сомнении, огромное богатство.
Но потом Шмиль понял абсурдность своих расчетов. Он никак не сможет дежурить каждую ночь. Он ведь тоже должен спать. И к тому же вряд ли друзья захотят платить ему за то, что он будет выполнять их работу. Возможно, кто-нибудь тоже захочет подработать и получить дополнительно несколько жемчужин.
Затем возник другой вопрос. А хочет ли он действительно оставаться на этом заброшенном острове так долго? Если бы его спросили, что бы он выбрал — собрать много жемчуга или поскорее выбраться отсюда? Что бы он ответил? Нельзя сказать, что Шмиль был абсолютно уверен в ответе. С одной стороны, он хотел немедленно вернуться домой, в Израиль, к друзьям и родителям. Но с другой, ему очень хотелось вернуться разбогатевшим. Он бы отдал деньги отцу и увидел бы огромную радость в его глазах: радость от возвращения потерянного сына и от получения такой огромной суммы денег. Как они нужны отцу, чтобы содержать семью! Разве родители не заслужили подобного сюрприза после многих месяцев волнений?
За эту ночь Шмиль принял решение — трудиться, не разгибая спины. Он должен собрать как можно больше жемчуга, золотых монет, если ему удастся снова пробраться в пещеру, и всего прочего, что только можно найти.
— Что ты здесь делаешь? — нарушил ход его мыслей чей-то голос.— Разве ты не дежурил на этой неделе?
Шмиль оглянулся и увидел Дани, который уже спустился из дома, чтобы умыться. Шмиль был слишком поглощен своими думами и не заметил, как наступило утро. Он вскочил и пошел вместе с Дани к озеру. По дороге Шмиль рассказал ему об их сделке с Гиладом. Дани отвернулся. Было видно, что он этого не одобряет.
— А что здесь плохого? — с вызовом спросил Шмиль, вешая полотенце на ствол дерева.
Дани умыл лицо холодной водой, посмотрел на Шмиля и проговорил:
— Охранять лагерь ночью — это обязанность. Каждый должен отдежурить раз в неделю. Здесь не может быть никакой купли-продажи.
— А почему нет? Гилад устал и согласился заплатить мне.— Что в этом плохого?
Дани собрал свои туалетные принадлежности и предложил узнать мнение других ребят. Шмиль согласился. Во время завтрака Дани спросил, что они думают по поводу того, что Шмиль дежурил вместо Гилада.
— Если Гилад устал,— проговорил Нафтали,— то было очень мило со стороны Шмиля подежурить вместо него.
— Ты видишь? — сказал Шмиль с торжеством.— Гилад должен заплатить мне две жемчужины.
— Что? — воскликнул Ашер.— Гилад хотел заплатить тебе за то, что ты его заменил?
— Да, он согласился заплатить мне,— произнес Шмиль.— Ведь правда, Гилад?
Гилад кивнул в знак согласия. Ребята замолкли. Подобная сделка их очень смущала.
— Это некрасиво,— проговорил Шалом задумчиво.— Я думал, ты хотел помочь Гиладу...
— А я ему и помог! — возразил Шмиль.— И каждый из нас от этого только выиграл. Гилад смог хорошо выспаться этой ночью, а я получил две жемчужины.
— Может быть...— пробормотал Ашер,— но это не правильно... Ты можешь помогать друзьям, но не ждать, что тебе за это заплатят. Что бы у нас здесь творилось, если бы все требовали платы за помощь, которую мы оказываем друг другу? Ты мог бы сделать Гиладу любезность.
— Все это звучит хорошо,— проговорил Шмиль с обидой,— но ведь вчера вечером все были усталыми. Почему тогда ты не заменил Гилада?
Наступило тяжкое молчание. Дани посмотрел на друзей и наконец проговорил:
— Вы видите, что здесь происходит? Я предлагаю запретить подобные сделки.
— Что? Это не твое дело! Гилад и я обо всем договорились!
— Он прав,— сказал Рон,— все могут поступать, как хотят со своими деньгами.
— Нет! — вскричал Дани, сжимая кулаки в карманах.
— Рон прав,— пробормотал Шалом.— Они имеют право заключать между собой любые сделки, а ты имеешь право считать, что так поступать нельзя. Но ты не можешь навязывать им свое мнение.
Дани был обижен. Он понимал, что другие не поддерживают его. Дани замолчал и отошел. Он вдруг почувствовал, что среди друзей он уже не пользуется таким авторитетом, как раньше.
Шалом озабоченно посмотрел на ребят и подумал: как бы приободрить Дани? Как убедить его в их уважении к нему? Как восстановить былую мирную атмосферу на Таршише?
И тут его осенило!
34. Бар-мицва
В то утро после молитвы Шалом решил попросить Дани провести религиозный урок. Каждое утро Дани помогал Шалому надевать тфиллин в преддверии бар-мицвы этого хрупкого начитанного мальчика. Накануне дня своего совершеннолетия Шалом вспомнил все, чему его когда-то учил отец, рассказывая о заповеди тфиллин. Но как следует надевать тфиллин и что находится в этих маленьких черных коробочках? Об этом ребятам должен рассказать Дани. Тот с улыбкой согласился. Так начал осуществляться замысел Шалома — вернуть Дани ощущение того, что он нужен детям Таршиша.
Дани сидел среди мальчишек и рассказывал им то, что помнил. Перед своей бар-мицвой Дани ходил с отцом в мастерскую, где изготовляли черные кожаные ремни и коробочки — батим. Оттуда они пошли домой к сойферу, писцу, который переписывает соответствующий текст Торы на тонких листках пергамента. Дани вдохновенно рассказывал о том, что он чувствовал при этом, ребята внимательно слушали его.
На следующее утро на острове царило праздничное настроение. Шалом проснулся на заре, надел тфиллин на руку и голову, губы его шептали молитву. Ребята с интересом наблюдали за ним и отвечали радостным «Амен». В то утро Шалом присоединился к тем на Таршише, кто уже достиг совершеннолетия, достиг возраста мицвот!
После чтения молитв ребята уселись за праздничную трапезу, во время которой Шалом встал, чтобы произнести речь.
— Дело в том,— начал он несколько смущенным голосом,— что мы, йемениты, не соблюдаем эту традицию... Мой отец говорил мне, что в Йемене никто из евреев не празднует день
— Я уже пытался это сделать...— пробормотал отец Гилада.— Я показывал все это одному богатому бизнесмену. Но он не поддержал меня...
— Может быть, стоит пойти к раввинам,— предложила мать Рона,— возможно, они помогут нам убедить людей?
— Может быть,— проговорил отец Шалома,— но это займет слишком много времени... А нам нужно очень много денег, чтобы оплачивать судно...
— Друзья,— сказала мать Дани.— Мой муж и я пришли сюда, чтобы сообщить вам наше решение. На минуту она сделала паузу, а потом продолжала: — Мы решили продать свой дом. Полученных денег будет достаточно, чтобы продолжать поиски еще два месяца.
— Нет! — запротестовал отец Шмиля.— Не продавайте свой дом! Что будет с вашей семьей? Где вы будете жить?
— Для нас наши дети дороже,— сказал господин Леей.— Зачем нам дом, если с нами нет наших детей? Мы сможем снять квартиру поменьше, А-Шем нам поможет...
— А что будет, если и эти деньги кончатся? — спросил отец Ашера.— Как мы сможем продолжать поиски, если не найдем их за эти два месяца?
— Тогда я тоже продам свой дом! — объявил отец Шалома.— Господин Леви прав! Если со мной нет моего Шалома, то и дом мне не нужен! Мы его продадим! Мы не прекратим поиски!
Родители замолчали, а потом заговорил отец Шмиля:
— Я предлагаю немного подождать. Мы продадим свои дома только в том случае, если не достанем никаких других средств...
— Правильно,— согласилась мать Рона.— Я уверена, мы сможем найти кого-нибудь, кто нам поможет. Мы должны попытаться.
Родители долго совещались и наконец решили искать спонсоров еще две недеда.
Вернувшись домой, родители Дани и Нафтали сели в гостиной и долго молчали.
— Я надеюсь, мы приняли верное решение,— вздохнула мать, вытирая слезы.
Далеко от них на пляже острова Таршиш сидел Шмиль и тоже думал о деньгах. Тот самый веселый и заводной Шмиль, который принес столько радости своей игрой на флейте, должен был принести в последующие дни много печали. Этот веснушчатый паренек, любивший петь и выкидывать шутки, иногда был не в силах справиться со своими эмоциями. С того самого момента, когда на острове были обнаружены золото и жемчуг, его не оставляла навязчивая мысль, как увеличить свое состояние.
Днем Шмиль нырял за раковинами в водах лагуны, а по ночам он часто подменял ребят на дежурстве, получая в качестве платы жемчуг. Напряженная работа днем и бессонные ночи не прошли даром: на лице Шмиля появились признаки глубокого утомления. Его глаза покраснели, лицо побледнело, щеки ввалились. В перерывах между работой Шмиль засыпал среди деревьев, а иногда даже стоя дремал во время молитв.
В результате Шалом обратился к товарищам с просьбой пореже обращаться к Шмилю, чтобы он подменил их по ночам. Ребята уже опасались за здоровье Шмиля и стали настаивать, чтобы он отдыхал как следует. Но тот не соглашался. По ночам, во время дежурств на пляже, он давал полную волю своему воображению. Ему казалось, что богатство растет и множится в его глиняном кувшине. Шмиль рисовал себе момент, когда вернется домой и вручит отцу золото и жемчуг! Отец станет недоверчиво протирать глаза, увидев кувшин, полный сверкающих сокровищ. А мать обнимет его и скажет: «Какой ты прекрасный мальчик, Шмиль! Ты не забывал о нас, несмотря на такое множество дел!» А братья и сестры потупят глаза от стыда и подумают: «А почему нам не пришла в голову мысль помочь маме м папе?» Но Шмиль подбежит к ним, горячо обнимет и скажет: «Не расстраивайтесь! Такие сокровища можно найти только на Таршише! Я привез драгоценности для всех!»