Дон Лопес распечатал письмо, прочёл и начал усиленно поглаживать свои тонкие седые волосы, лёгким пухом окружающие лысинку на макушке.
— Дурные вести, сеньор? — спросил Хосе.
— Нет, хорошие, — неожиданно ответил дон Лопес. — Вести такие, что, значит, я, старик, видно, ещё не совсем выжил из ума. Раскладывай вещи, Хосе: мы сегодня не едем.
Он долго шептался о чём-то с хозяином, потом отдал какие-то распоряжения Хосе. Через полчаса он опять сошёл вниз. Двор был уже пуст. Юноша, собиравший деньги за представление, один стоял у ворот и смотрел на улицу.
— Мигель! — тихонько окликнул его сзади дон Лопес.
Юноша быстро обернулся и с недоумением поглядел на старика.
— Однако я узнал тебя быстрее, чем ты меня! — рассмеялся дон Лопес и подошёл ближе.
— Это вы, дон Лопес?! — воскликнул Мигель и обнял учителя. — Как вы попали сюда?
— Вот этот самый вопрос я как раз хотел задать и тебе, мой друг.
Мигель покраснел.
— Пойдём со мной, Мигель, мне надо с тобой поговорить, — серьёзно сказал старик.
— Я знаю, о чём, и… не надо, дон Лопес, — смешался Мигель. — Мне надо идти к своим, мы сегодня на рассвете едем дальше.
— Идём, идём, — настойчиво сказал старик и взял Мигеля за локоть.
Он молча провёл юношу через двор, взял свечу у хозяина и по внутренней деревянной лестнице повёл его куда-то наверх, во второй этаж, потом выше.
— Куда вы меня ведёте? — испугался Мигель. — Неужели вам отвели комнату на самом чердаке?
Не отвечая, дон Лопес ввёл юношу в тесную комнатушку под самой крышей, с узким слуховым оконцем, заколоченным досками.
Мигель с удивлением посмотрел на две широкие резные деревянные кровати, застланные шерстяными одеялами, и неловко сел на одну из них.
— Вот так, — одобрительно кивнул дон Лопес. — А теперь мы сделаем вот что.
Он подошёл к двери, накинул засов, запер на внутренний замок и спрятал ключ на груди. Мигель вскочил с постели.
— Ты ведь не станешь нападать на меня, твоего старого учителя?
Дон Лопес стал на самом пороге и плотно прижался спиной к двери.
Мигель бросился к окну и затряс доски, набитые на раму.
— Пустите меня! — отчаянно закричал Мигель.
— Кричи, дёргай, сколько хочешь, — ничего не поможет. Через дверь ты не выйдешь, для этого тебе придётся поднять руку на меня. А через окно тебя никто не услышит… Никто!.. — повторил старик, подступая ближе к Мигелю. — Все в доме предупреждены, твоих актёров устроили на дальнем сеновале, все слуги будут глухи в эту ночь… Кричи, сколько хочешь, тебя никто не услышит.
Мигель повалился на постель вниз лицом.
— Ты молод и глуп, Мигель, и потому приходится так поступать с тобой. Садись на кровать, поговорим. Вот так.
Дон Лопес вздохнул и сел на постели рядом.
— Тебе девятнадцать лет, Мигель, и ты думаешь, что знаешь всё. Но ты не знаешь ничего. Ты думаешь, что у бродячих комедиантов ты научишься большему, чем из книг?
— Выпустите меня! — Глухо сказал Мигель.
— Послушай, Мигелито, ведь я хочу тебе только добра. Скажи по совести, тебе хорошо было с актёрами?
— Хорошо, — сказал Мигель. — Мы ночевали в открытом поле или на сене у крестьян и играли на постоялых дворах… Нас везде хорошо принимали, а если хозяин был скуп и плохо платил за представление, Бенито днём примечал, где у него висит копчёная свинина, а ночью приносил целые окорока…
— Святая монсерратская дева, помилуй нас! — схватился за голову дон Лопес. — Если бы твой отец знал!
— Выпустите меня отсюда, дон Лопес!
— Завтра выпущу, Мигелито.
— Завтра будет поздно. Рано утром актёры уйдут.
— Прекрасно! — обрадовался старик. — Ты поедешь со мною.
Дон Лопес выдвинул из-под кровати деревянный дорожный сундучок, раскрыл его, вынул толстую коричневую книгу. Он приготовил свой последний довод.
— Ты ещё не забыл моих уроков итальянского, Мигель? Слушай! — сказал дон Лопес.
Особенным ритмическим напевом, взмахивая в такт рукой, дон Лопес произнёс первую строфу:
Героев ли тебе напоминать,
Пред очи вывесть славной вереницей
Дерзающих свой славный род венчать
Бессмертия лучистой багряницей?..
Мигель затих. Это был Роланд, великий Роланд, Роланд неистовый, странствующий по свету рыцарь.
Скользит ладья по зыби голубой,
Вращает кормчий опытно ветрила.
Зеландия мелькнула над волной,
На третий день к Голландии приплыла
Ладья. Сошёл Роланд на брег чужой…
Дон Лопес читал дальше. Роланд освобождал шотландского графа и спасал девицу Олимпию. Он бился с сарацином и уходил от козней Брюнеля. Прекрасная Анжелика блуждала по диким местам.
Где ж милая? Где ночь тебя застала? Где, одинокая, блуждаешь ты? Или без верного Роланда пала Добычей робкой злого волка ты?..
Мигель слушал с увлечением. Они оба не слыхали, как актёры запрягали лошадей, как звали Мигеля и, не дождавшись, съехали со двора. Утренний свет уже проник в щели между досками, когда дон Лопес отложил книгу.
— Песня девятая. Не довольно ли на сегодня, Мигель?
Мигель вскочил.
— А Роланд? Дон Лопес, что же Роланд?
— Роланд? — Дон Лопес потянул к себе книгу.
Никем не узнанный, в ночном походе, —
Вы помните, Альмонтов шлем он скрыл, —
До врат дошёл Роланд и воеводе,
Что те врата тем часом сторожил,
Шепнул: «Я — граф», а пропуск на свободе
Ему везде, как паладину, был.
Вот едет прямо в вражий стан проклятый.
Что дальше, в песне вам скажу девятой.
Дон Лопес захлопнул книгу и спрятал её в сундучок.
— Вот так. А теперь, Мигель, можешь ехать со своими актёрами.
— Я поеду с вами, дон Лопес, — сказал Мигель.
Глава четвёртая
В Мадриде
— Здесь неспокойно! — таинственно сообщил Мигелю дон Лопес в первый же день приезда. — Мы приехали в самую горячую пору: король окончательно поссорился с наследником, все ждут событий.
Старик поморщился и неодобрительно покачал головой.
— Беспорядок! — сказал дон Лопес. — В самом дворце беспорядок.
Занятий первое время не было, и Мигель целые дни бродил по улицам.
Двор, недавно переехал в Мадрид, и в городе было шумно. По пыльным, немощёным улицам тянулись возы, скакали конные, трусцой бежали ослы. Погонщики мулов, сидя на земле, считали доходы; андалузцы в цветных повязках, всесветные перекупщики и воры, пили и кричали под навесами. Низкие дома, сложенные из грубого камня, казалось, с удивлением смотрели на эту суету. Дома Мадрида ещё не привыкли к шуму.
Король Филипп хотел отметить своё царствование выбором новой столицы. Он мог бы выбрать Барселону, торговый город и важный порт, или Толедо, промышленный центр Кастилии, город сукновальных фабрик и оружейных мастерских, или, наконец, Алькала, город учёных и древнего университета.
Король выбрал Мадрид, географический центр полуострова, унылую деревню среди голых полей, в самом суровом и безотрадном месте суровой и безотрадной Кастилии.
На три четверти населённый придворными, королевской челядью, случайными, пришлыми людьми, город жил дворцом и дворцовыми слухами. А слухи о дворце ходили недобрые.
Король Филипп преследовал собственного сына, инфанта Карлоса. Говорили, что принц — тайный приверженец Лютера.[5] А «лютерову ересь» Филипп не прощал никому. Он преследовал её дыбой и смертью на костре.
Костром, пыткой и инквизиционным застенком Филипп пытался сохранить свою монархию, трещавшую по всем швам.
Всякое упоминание о том, что происходило во дворце, строго запрещалось. И всё же слухи и толки о дворе ползли из дома в дом.
Король держит принца Карлоса взаперти и никуда не выпускает.
Он подсылает к нему шпионов, не допускает друзей и перехватывает письма, которые Карлос в отчаянии шлёт иностранным дворам.
Не смея убить сына-отступника, король всеми способами доводит его до помешательства и самоубийства.
Так шептались в городе.
Молодые идальго бродили по улицам в зелёных и чёрных бархатных камзолах, в шляпах с перьями. Идальго подолгу стояли на углах и, встречаясь, церемонно приветствовали друг друга; они клялись сердцем Иисуса и пресвятой девой и поминутно, по любому поводу, хватались за шпагу.
Мигелю указали на нескольких дворян знатного рода — на дона Фадрике Альвареса, старшего сына герцога Альбы, на Луис де Басана, на Антонио де Сигуру, племянника маркиза де Иварры.
Антонио де Сигура, капитан королевской охраны, стройный кабальеро в алой ропилье с откидными рукавами, проходил, волоча шпагу и не глядя ни на кого. Как-то раз Мигель столкнулся с де Сигурой лицом к лицу в тесном переулке.
— Извините, сеньор! — Мигель отступил и дал пройти де Сигуре.
Де Сигура, не благодаря, как на пустое место, посмотрел на скромно отступившего Мигеля. Мигель прочёл презрение в глазах капитана.
Уже четвёртый месяц жил Мигель в Мадриде, но ещё ни разу не видел короля.
Как-то утром он очень рано вышел на улицу и ещё издали увидел на площади странный кортеж. Казалось, там были одни монахи — туча монахов в белых, чёрных и коричневых рясах. Когда толпа приблизилась, Мигель разглядел двух всадников посередине и закрытую карету позади.
Всадника слева Мигель знал хорошо. Это был дон Карлос. Принц учился в Алькала, и подростком Мигель не раз видел его. Очень худой, с синеватым, болезненным цветом лица, принц неловко, сгорбившись, сидел в седле и растерянными глазами смотрел в сторону.
Человека рядом с принцем Мигель видел в первый раз. Он сидел в седле выпрямившись и не поворачивая головы ни вправо, ни влево. Короткий чёрный плащ, без всяких украшений, свисал с острых приподнятых плеч. Безобразно вытянутый обезьяний подбородок упирался в белый стоячий воротник. Глаз не было видно — их скрывала бархатная шляпа. Только неприятно бледные, мертвенные щёки разглядел Мигель.
Кортеж направлялся к собору, к ранней мессе. У входа оба всадника спешились, и монахи окружили их. Карлос спорил о чём-то со своим спутником; он ступил назад, словно хотел уйти. Второй что-то резко сказал и, схватившись за рукоять шпаги, повернулся к принцу. Тут Мигель увидел его глаза: светло-серые, подслеповатые, равнодушные.
Это был король, тот самый, который незадолго перед тем на последнем аутодафе скрипучим голосом на всю толедскую площадь крикнул:
— Я сына своего первый толкну на костёр, если он изменит делу веры!
Глава пятая
Кахита
Мигель шёл домой. У каменной ограды сада кружком стояли люди. Мигель подошёл и увидел цыганку лет пятнадцати. Девушка стояла у стены и неуверенно озиралась. В чёрных спутанных косах, брошенных на грудь, блестели серебряные монетки.
— Попляши, цыганочка, дам денег! — сказал кто-то.
Девушка неуверенно улыбнулась, потом подбоченилась и притопнула ногой. Вскидывая руки, как крылья, цыганка закружилась на месте. Пёстрые рваные юбки надулись пузырём. «Гей-ха!.. Браво, браво!» В толпе били в ладоши.
— Ещё! Ещё!..
Девушка устала. Она закружилась медленнее, остановилась, потом понуро протянула руку.
Но толпа уже расходилась. Цыганка стояла, как нищенка, с протянутой рукой.
Мигель не утерпел. Он вынул все свои деньги.
— Ты хорошо танцевала! — сказал Мигель и высыпал серебряные монетки на ладонь цыганки.
Девушка пересчитала монеты. Десять бланок, кварта, две кварты, реал!..
— Спасибо! — крикнула цыганка. Она уже смеялась.
— Прошу, сеньорита! — Мигель вежливо поклонился девушке.
Цыганка смело посмотрела на него.
— Я вас знаю, — сказала она. — Вы дон Мигель.
— Откуда ты знаешь? — удивился Мигель.
— Я часто бываю на этой улице. Вы отсюда. — Она указала рукой в сторону сада дона Лопеса.
— А ты кто? — спросил Мигель.
— Кахита, — ответила девушка.
— Откуда ты?
— Из табора.
— А далеко ваш табор?
— Шесть миль отсюда, за городом.
— И много вас там? — с любопытством спросил Мигель.
— Много-о! Девятнадцать семейств. Мы с отцом часто бываем в городе… Он и сейчас, верно, заждался меня на рынке.
И девушка побежала прочь. Мигель смотрел ей вслед.
— Приходи к нам! — крикнула Кахита, отбежав. — У нас весело. Приходи смотреть, как мы поём и пляшем и жжём костры.
— Я не знаю дороги! — смущаясь, крикнул Мигель.
— Я приду за вами, — остановилась Кахита, — обязательно приду, завтра или послезавтра. Прощайте! — Она церемонно присела, придержав кончиками пальцев свои цветные рваные юбки, и скрылась за углом.
Дон Лопес в это утро надолго заперся у себя в библиотеке с сеньором Саласаром, своим влиятельным другом. Мигель пошёл в сад дожидаться его. Но после разговора с Саласаром дон Лопес вышел расстроенный. Сухой и маленький, он долго бегал по дорожкам вокруг своих клумб, потом сел на скамейке рядом с Мигелем.
— Какие времена настали! — покачал головой дон Лопес и огорчённо сложил на коленях белые сухие ручки.
«Что случилось?» — хотел спросить Мигель, но воздержался. Он знал, что, если не спрашивать, учитель сам расскажет гораздо больше.
Но на этот раз дело было действительно серьёзное и тайное, потому что старик только ёрзал на скамейке и качал головой.
Белое здание королевского дворца виднелось отсюда углом: часть главного фасада и почти весь боковой.
— Видишь, Мигель, — схватил ученика за руку дон Лопес, — в боковом фасаде, наверху, под крышей, два круглых окна без решётки?
— Да, вижу.
— Это кабинет принца.
Больше на этот раз дон Лопес не сказал ничего.
Мигель прошёл к себе. День был пасмурный. Он до вечера просидел дома, читал Саннадзаро.[6] Потом вынул листки с начатыми стихами… Пастух Элисио, с зелёных берегов Тахо, полюбил прекрасную пастушку Филену, рождённую на тех же берегах. Это была недавно начатая большая поэма «Филена». Мигель попытался набросать несколько строк. После изящества и лёгкости саннадзаровых строф испанский стих казался отрывистым и жёстким. Нет, «Филена» сегодня не писалась.
Мигель взял с полки Амадиса Галльского.
Рыцарь Амадис встретился с сарацином в горном ущелье. Предстоит бой. У Амадиса закрыто лицо.
— Я узнал бы тебя из ста воинов по твоей гордой осанке, — говорит дерзкий сарацин.
— Смотри! — отвечает Амадис. — Я поднимаю забрало! Ты сейчас узнаешь, что моя храбрость соответствует моей славе!..
Они пришпоривают коней и бросаются друг на друга; оба ударяют друг друга в забрало, и сарацин старается стащить Амадиса с седла, чтобы задушить, но падает сам, запутавшись в стременах. Конь сарацина мчится через леса и равнины; ослеплённый страхом, он уносит своего господина, который уже не в силах управлять им. Конь несётся всё быстрее; вдруг он бросается со своим всадником в широкий и глубокий ров и ломает ноги об острые камни…
Мигель не заметил, как стало темно. Он читал о прекрасной Ориане. Обманутая колдуньей, Ориана отвергла Амадиса.
Бедный Амадис! Он удалился в пустыню, ел траву и тосковал по своей прекрасной даме.
— Назовись Рыцарем Льва, верный Амадис, возьми свой меч и заколдованные доспехи! Садись на коня и выезжай рубить головы драконам, стерегущим твою даму…
Мигель захлопнул книгу. О, если бы можно было, как Амадис, назваться паладином!.. Достать заколдованный меч и странствовать по свету, как Рыцарь Льва, среди опасностей и битв. Спасти Бриолану из лап чудовища и сразиться с дерзким сарацином.