— Нет, сэр. Конечно, нет. Девчонки не любят оружие.
— Да, девчонки, в которых стреляли, обычно не любят оружие.
Парк нашел Тхань, она сидела на корточках и выпалывала сорняки между плетей гороха. Красная бейсболка была сдвинута назад, мокрые от пота волосы прилипли к лицу.
— Фрэнк просил меня помочь.
Она подняла голову и посмотрела на Парка, глаза ее сверкнули.
— Ты мне помогать?
— Да.
— Я показать.
— Хорошо.
Он не позволит себе разозлиться на нее. Тхань поднялась.
— Делай тут, — она показала туда, где только что сидела на корточках. — Ты рвать все, что не цепляться за прут.
Мальчик кивнул и молча принялся за дело. Перед его мысленным взором стояли винтовки в стеклянном шкафу, ради них он мог полоть долго. Они словно ждали его.
Парк пришел на веранду гораздо раньше половины четвертого. Он слышал, как к воротам подъехала машина, залаял Джуп, миссис Дейвенпорт вышла поздороваться, в ответ послышался деловой отрывистый женский голос… потом голоса переместились в гостиную… женщина поздоровалась с кем-то около двери в дедушкину комнату… дверь закрылась.
В эту минуту из-за угла дома вышел Фрэнк. Парк открыл ему дверь на веранду.
— Вы не забыли.
— Я обычно держу слово, — тихо ответил Фрэнк.
— Я не это хотел сказать…
Дядя прошел мимо Парка в кухню. Мальчик услышал, как он открывает ящик, потом Фрэнк вернулся на веранду со связкой ключей в руке. Он перебирал ключи большим и указательным пальцем, пока не нашел нужный. Затем отпер стеклянный шкаф, взял самую маленькую винтовку и передал ее Парку.
— Это однозарядная винтовка двадцать второго калибра с открытым прицелом, — объяснил он. — Как раз твой размер.
И, словно почувствовав реакцию мальчика на последние слова, прибавил:
— С ней хорошо начинать учиться, но это далеко не игрушка. Ты можешь убить человека выстрелом из этой винтовки, если не будешь уважать оружие.
— Да, сэр, — пробормотал Парк, чтобы заверить дядю в своем уважении.
Вторым ключом Фрэнк открыл деревянные дверцы внизу и достал коробку с патронами. Потом закрыл оба замка, убрал в карман ключи и патроны и взял у Парка винтовку.
— Мишень уже в машине, — сказал он. — Лучше всего нам поехать на дальнее пастбище, там мы никого не потревожим.
У каждых ворот, не считая первых, дядя оставался за рулем, а Парк выпрыгивал и бежал их открывать и закрывать. Дорога была длинной и ухабистой. Когда наконец Фрэнк остановился, выключил зажигание и поставил машину на ручник,[35] они были за несколько холмов от дома у большого сарая, серого от старости. Овцы подошли и стали нюхать джип.
— Мы их разочаруем, — заметил Фрэнк. — Они думают, мы привезли соль.
Казалось, они никогда не начнут. Для начала дядя повторил, что «оружие не игрушка». Затем он разобрал винтовку и показал Парку, как ее чистить и собирать. Потом объяснил, как называется каждый выступ на стволе. Дальше научил мальчика заряжать и разряжать винтовку и заставил Парка проделать это несколько раз.
«Хорошо, хорошо. Я понял. Давайте уже стрелять».
Но произнести это вслух он не осмелился. Наконец дядя позволил ему упереть винтовку в плечо, но все еще на предохранителе.
— Сначала найди цель. Затем наведи на нее, убедись, что ты видишь передний прицел по центру прорези заднего. Понял?
Прицелы не совпадали, чтобы он ни делал. Фрэнк рассмеялся.
— Попробуй зажмурить левый глаз и целиться правым.
Парк покраснел и сделал, как сказал дядя. Сработало.
— Погоди.
Может, он почувствовал нетерпение мальчика?
Фрэнк подошел к машине, вытащил из кузова тюк сена и положил его на невысокий пенек. На верху тюка была закреплена выцветшая мишень с нарисованными один в другом кругами. В каждом из них стояла цифра. Парк разобрал пять на внешнем круге и двадцать пять в середине. Остальные цифры были испещрены дырками.
— Мы с твоим отцом славно поработали с этой мишенью, но, думаю, для первого раза она подойдет.
Мы с твоим отцом. Та самая мишень, на которой учился стрелять его отец. Парк затрепетал. Наверно, и винтовка та же самая. Та самая винтовка.
— Когда мишень стоит так низко, — объяснял Фрэнк, — удобнее всего лечь на живот. Так, теперь скажи, что самое важное в обращении с оружием?
— Не подстрелить себя самого?
— Молодец. Меня тоже не нужно, — усмехнулся дядя. — Теперь все проверь и аккуратно снимай винтовку с предохранителя, когда будешь готов стрелять. Подожди еще минуту.
Фрэнк пошел к овцам, которые стояли, словно зрители у восемнадцатой лунки[36] на турнире по гольфу.
— Ш-ш-ш-шу! Шу! Пошли прочь!
Дядя замахал на них руками, и овцы послушно затрусили прочь и вскоре скрылись за холмом. Фрэнк улыбнулся племяннику и, вернувшись к мальчику, продолжил урок.
— Предохранитель еще на месте? Отлично. Теперь снимай. Выровняй прицелы с центром мишени. Не торопись. Спокойней. Не торопись.
Дядя был за левым плечом Парка.
— Как только будешь готов, снимай с предохранителя и стреляй, — тихо разрешил он.
Количество патронов в коробке стремительно уменьшалось, а Парк только-только начал попадать в мишень. Фрэнк, казалось, не придавал этому значения.
— Хорошо, — подбадривал он, — на этот раз лучше. Хорошо, почти попал.
Наконец:
— Эй, подожди-ка стрелять. Кажется, у нас пять очков.
Он подошел к мишени и просунул палец в дырку.
— Точно! Новая дырка. Отлично!
От радости Парк промахнулся несколько раз подряд, а после второго попадания в пятерку дядя начал собираться.
— Пора доить, — сказал он. — Дам нельзя заставлять ждать. Теперь так. Мы с тобой знаем, что в этой винтовке может быть только один заряд, и ты уже им выстрелил. Но привыкай относиться к оружию так, как будто оно всегда заряжено. Так. Открой затвор и убедись, что патронник пуст. Правильно. Теперь закрой затвор и поставь винтовку на предохранитель. Молодец. Отнеси винтовку в машину, а я пока уберу мишень в сарай до следующего раза.
— Было здорово, — ответил Парк. — Можно, следующий раз будет завтра?
— Посмотрим, — произнес Фрэнк и кивнул головой в знак согласия.
Ночью Парк проснулся, впечатления сегодняшнего дня не давали ему уснуть. Он лежал в кровати и воображал, как целится в старую мишень отца. В этот раз первые три выстрела были в пятерку, потом пошли десятки. Наконец — в яблочко! «Молодец, сын!» Он обернулся на одобрительный возглас и увидел загорелого мужчину в фуражке пилота, который радостно улыбался мальчику.
Интересно, положил ли Фрэнк ключи от шкафа с оружием обратно в кухонный ящик? Заперев шкаф, дядя пошел на кухню, но мальчик задержался на веранде. Он не хотел, чтобы Фрэнк думал, будто Парк подглядывает, где хранятся ключи. Конечно, он не возьмет винтовку без Фрэнка, и все-таки он умирал от любопытства. Если дядя положил ключи на то же место, значит, он ему доверяет, ведь так?
Мальчик больше не мог оставаться в постели. Он беспокойно вертелся, словно его собственный старый хомяк, который по ночам раздражал маму бесконечной беготней в маленьком колесе: клик-тити, клик-тити, клик-тити. Она заставила отдать хомяка. Потом почувствовала себя виноватой и купила Парку взамен золотую рыбку. Вы когда-нибудь пробовали поймать руками золотую рыбку? Она умерла. Не потому, что ее часто ловили, скорее потому, что никто о ней не заботился.
Парк вылез из-под одеяла и натянул толстовку[37] — ночью было прохладно. В городе летом жарко даже ночью. Иногда по ночам он лежал, мокрый от пота, и с трудом мог дышать. На цыпочках мальчик спустился вниз.
Вдруг, когда он был на последней ступеньке, послышалось нечто, что пригвоздило мальчика к полу. Он никогда не слышал крика взрослого человека, разве что в кино, но это было другое.
Парк подкрался к спальне и приложил ухо к двери. Точно. Старик внутри рыдал, душераздирающе рыдал. Почему? Ему больно? Одиноко? Он рассержен? Что случилось такого ужасного, чтобы человек, всю жизнь прослуживший в армии, — полковник, ветеран (Парк в этом не сомневался) многих сражений — что может заставить солдата и героя громко рыдать посреди ночи?
Второй раз за день он стоял за дверью и слушал, как внутри кто-то плачет.
10. Странствующий рыцарь
Ему было холодно. Так холодно, что уже никогда не согреться. Он хотел встать и достать из шкафа второе одеяло, но не мог заставить себя пошевелиться. Если он высунет голову из-под одеяла, то снова услышит этот вопль.
Он застыл.
Хаааа. Хаааа.
Так тихо, что непонятно, не кажется ли ему. Парк засунул голову под подушку и накрылся сверху одеялом.
Хаааа. Хаааа.
Он знал, что не должен был смотреть. Не должен был открывать дверь. Не должен был заглядывать. Но он заглянул. Он увидел то, что никто не может увидеть и жить дальше.
Холод снова сжал его сердце. Он свернулся клубком, но ничего не помогало. Он увидел, и теперь он проклят. Зачем, ну зачем он открыл эту дверь? Зачем пошел бродить ночью? Зачем спустился вниз? Зачем, Господи, зачем только он приехал в это ужасное место?
Мама не хотела, чтобы он ехал. Она пыталась его защитить, но ему не терпелось узнать. О некоторых вещах лучше не знать, но он был слишком глуп и упрям, чтобы понять это. Прикоснувшись к сверкающему на февральском солнце черному камню, он решил, что все будет прекрасно — что тайна скрывает сокровище, как Грааль, и мама просто ревнует. Ведь если он увидит его хоть раз, то станет богатым и благородным, освободится и улетит из ее тесной, маленькой, невзрачной жизни. А ведь она его любит. И совсем не собиралась его неволить, хотела просто защитить.
От ледяного страха Парк забыл, что мама не могла знать, насколько сильно дед болен, насколько он похож на ходячий труп. И даже, если бы вспомнил, было уже неважно. Мама мудра. Она знала, что прошлому лучше остаться запечатанным. Разве она не старалась его остановить? Ему стоит сказать ей спасибо.
Мальчик хотел заснуть, но мысли бежали одна за другой. Только это были не привычные картинки с приключениями и битвами, а клубок слов и страхов без четких очертаний — одно лишь мрачное согбенное привидение — хааааа.
Может, ему утром сказаться больным? Ему на самом деле плохо. Надо собраться. Что, если кто-нибудь видел его?
Кто-то точно его видел. Теперь он никогда не сможет войти в ту комнату. Он никогда не увидит Паркинтона Уадделла Броутона Третьего. Его дед умер, а вместо него осталось это. Эти крысы убили его отца. А потом что-то или кто-то еще ужасней превратил деда в развалину. И каким-то образом (интересно, каким?) все случилось по его вине. Как только у него родилась такая мысль, Парк сразу понял, что это правда. Он их уничтожил. Вернее, Бог их уничтожил, но Он так сделал из-за Парка.
Он кинулся искать логическое объяснение. В конце концов, ведь он был совсем маленьким, когда отец погиб. Так не получается… и все же… Доказательством его вины было мамино поведение. Она хотела его любить, и она его любила, Парк это знал, но внутри ее всегда чувствовался холодок: она не могла простить ему то, что он сделал с отцом. А с дедушкой все произошло из-за того, что Парк сделал с отцом. Старика убило горе, тоска по своему первенцу. И все это каким-то образом было на совести Парка.
В чем он мог быть виноват? Как? Как? Это она виновата. Она одна из них: отца убили в ее стране, наконец. Это она виновата, не он. Или Фрэнк. Фрэнк остался дома, цел и невредим, и позволил брату уйти на войну. А потом еще и женился на одной из убийц брата. Так что Фрэнк вполне может быть виноват. Или Рэнди. Почему она не уговорила отца остаться дома? Никто не обязан служить во Вьетнаме два срока. Почему она отпустила его второй раз? Если отец воевал во Вьетнаме в тот год, когда родился Парк, его никак не могли убить в семьдесят третьем, только если она позволила ему туда вернуться. Может, виноват сам отец? Вдруг он хотел вернуться? Нет, невозможно. Во всем виноват лишь Парк.
Но я не хотел. Не хотел. Не хотел. Он заставил себя замолчать на случай, если прямо в эту минуту Бог захочет сказать ему: «Все в порядке. Все будет хорошо». Бог должен знать, что он не хотел делать того, что, кажется, наделал. Бог, пожалуйста, пошли мне знак, что все в порядке и Ты на меня не сердишься. Пусть, например, миссис Дейвенпорт сейчас зайдет узнать, все ли со мной в порядке.
Никто не пришел. Но посреди ночи вряд ли кто-то будет о чем-то спрашивать. Плохой пример. Надо придумать другой знак. Пусть утром зазвонит телефон, и мама спросит, как дела. Нет, не утром. В любое время. Нет. Не мама. Пусть кто-то, кто угодно скажет, что все в порядке. И тогда я буду знать, что все хорошо.
Наверно, он заснул, и, проснувшись, резко сел в кровати. Интересно, который час? Солнце было высоко, а рядом с кроватью стояла ухмыляющаяся Тхань.
— Ты спать в этом? — она ткнула пальцем ему в грудь. Он дернул одеяло на себя, чтобы оно закрыло его тонкие пижамные штаны, потом опустил взгляд на толстовку. На нем была толстовка Друзей Национального зоопарка с мартышкой и надписью FONZ.[38] Слава Богу, он не спал раздетым.
— Что ты тут забыла?
Она пожала плечами.
— Здесь можно где-нибудь побыть одному?
Она снова пожала плечами.
— Я идти тебя будить. Ты опоздать.
У Парка похолодело внизу живота.
— Где миссис Дейвенпорт?
— Не знать, — ответила она. — Может, у дедушки? («Мозет у дедуськи» — так она произнесла).
Так все было в порядке? Правда? Ничто не нарушало обычный порядок. Парк осмелился спросить:
— С ним все хорошо?
— Не знать. Мне не рассказывать. Может, не хорошо. Она звать Фрэнка прийти.
У мальчика все внутри оборвалось. Вдруг они узнают о прошлой ночи? Нет, не может быть.
— Ты когда встать?
— Когда ты уйдешь, — резко ответил Парк.
Господи, что же он наделал?
Тхань скривила рот в своей обычной дерзкой манере, повела маленьким бедром и важно вышла из комнаты. Он подождал, пока та спустится в гостиную, выскочил из кровати и с размаху захлопнул дверь. И тут же подумал, что не стоило так сильно хлопать, одна надежда, что внизу не так слышно. Если тяжелая дверь в спальню закрыта, то никто вообще не мог ничего услышать. Парк натянул джинсы. Дрожащими руками с трудом застегнул молнию и еле-еле справился с застежкой.