Мальчик почти всю дорогу рассказывал ей о Крыме, о тех местах, где он путешествовал на машине «Жигули».
Когда приехали в Артек, Анатолий выскочил первый, подал руку Вите, но тут она задумалась и снова отстала от своей группы. Её всегда поражали яркие краски. Вита умела разговаривать с любимым цветком, с деревцем, с книжкой. Всё, что нравилось ей, казалось живым.
Цветы, море, белые спальные корпуса, огромные, чуть не в рост Виты, камни, совсем необычные деревья с блестящими, точно лакированными листьями.
Ну как было не засмотреться, не замечтаться?!
С высокой площадки, на которой стоял приёмный корпус, перед Витой раскрылось всё, что она много раз видела в своих мечтах.
Вита стояла под пальмой с войлочным стволом, а листья над ней были больше распростёртого орлиного крыла. Не, листья, а одеяла.
Асфальтовая дорожка спускалась вниз к морю — синему, хотя называлось оно Чёрным.
Вита внимательно посмотрела под ноги и заметила только следы острых каблучков. Других следов не было.
«Но ведь папа говорил, что сапоги впечатываются в асфальт. Как же так?» И тут она сообразила, что никаких солдатских сапог теперь, в мирное время, не могло быть в Артеке, а мягкие тапочки и кеды не оставляют следов на асфальте.
Папа сказал правду. Теперь надо было увидеть главное: каменного матроса на скале.
Вита смотрела и смотрела на Артек, который как бы гигантскими ступенями-террасами спускался к морю. На этих террасах белели дома, похожие на теплоходы. Спускались дома-корабли к берегу, и Вите казалось, что вот-вот загудят теплоходы и соскользнут в синеву, отороченную белыми гребешками волн.
На мгновение Вита закрыла глаза и увидела идущего из моря каменного матроса. Точь-в-точь как на картинке к сказкам Пушкина выходят из моря тридцать три богатыря.
А закрытыми глазами Вита увидела и богатырей в шлемах, в кольчугах, с мечами за поясом. Но всё это виделось ей, пока веки её были опущены. А раскрыла глаза, и только море было перед ней — синее в белую полосочку. И совсем пустынное.
Скалы, правда, она потом увидела. Но это были известные ей по картинкам Адалары.
В тот первый артековский день у Виты не было времени особенно оглядываться по сторонам.
— Яшкова Вита, в душ!
— Бегу!
Оказалось, что все девочки из её группы давно уже под душем, а она, задумавшись, стояла как зачарованная и смотрела на то, что было перед ней и на то, что ей представлялось…
Когда Вита стояла под колючими, напористыми, острыми струями воды, она думала о том, как бы не забыть всё-всё увиденное за этот день. Ведь обо всём этом надо рассказать папе. Первым желанием Виты в Артеке было найти поскорее таких ребят, которые станут настоящими друзьями. Вот тогда-то можно будет всему радоваться по-настоящему.
ВОЖАТАЯ ВЕРА
Когда Вита помылась и переоделась в артековскую форму, она почувствовала вдруг какую-то необыкновенную лёгкость. Ей казалось, что стоит только взмахнуть руками, и они поднимут её, как крылья, на самую вершину Аю-Дага.
— Ты, девочка, о чём задумалась?
Вита ощутила жар на щёках и, опустив голову, посмотрела себе под ноги. Она почувствовала, что чьи-то тёплые руки обняли её. Теперь она подняла глаза и увидела девочку с таким же галстуком, как у неё, только девочка эта была постарше. И Вита подумала: «Разве здесь бывают старшеклассники?»
Только потом она поняла, что это вожатая. В первые минуты всё в Артеке казалось ей чудным, непонятным и удивительным.
На небольшом пятачке перед корпусом-распределителем, где аккуратным рядком стояли чемоданчики, рюкзаки, сумки и даже школьные портфели, Вита услышала громкое английское «о'кей», смех и сквозь него украинское «здоровеньки буллы»; кто-то торопил по-немецки — «шнеллер-шнеллер», в чьей-то быстрой речи всё время слышалась буква «ш», а смуглые кавказцы рокотали на своём гортанном и в то же время певучем языке.
Ребята международной смены, пока их не переодели в артековскую форму, выглядели очень пёстро: яркие джинсы, разноцветные блузки, причудливые шляпы.
Начальник дружины, худой, подтянутый, в чуть дымчатых тонкодужных очках, говорил сначала по-русски, потом по-английски, иногда переходил на немецкий. Всё зависело от того, с ребятами из какой страны он разговаривал.
Он говорил об артековском распорядке дня: когда вставать, застилать кровати, делать зарядку, умываться, завтракать…
Тихо-тихо, было вокруг.
Но вот разговор дошёл до абсолюта, и тут возник шумок, будто пролетела стайка воробьёв.
Начальник дружины не старался перекрыть этот шум, он говорил так же спокойно, негромко. Если слышал вопрос по-французски, по-немецки или по-английски, отвечал на том же языке. На других языках детям объясняли переводчики.
Разноязычный шум нарастал, когда начальник дружины начал говорить о дежурствах по столовой и спальням, о кедах, которые надо очищать тут же после похода и потом сушить, о том, что в 10 часов 15 минут вечера все должны быть в кроватях, что купаться в море можно не более двадцати минут, и притом не заплывая за ограждение.
Тут ребячий шум стал нарастать. Слышались уже не воробушки, а грачи:
— Я не умею стелить постель!
— Сюда я не дежурить в столовой приехала…
— А я в десять часов вечера только ужинаю и потом ещё телевизор смотрю.
Начальник дружины молчал. Он вообще был, видимо, из тех людей, которые не перебивают и умеют слушать.
Когда все выговорились, начальник дружины сказал:
— Хорошо. Все высказались. Теперь послушайте меня. Вы что хотите — жить или существовать?! Я! Я! Я! В нашем алфавите эта буква последняя. Мы! Понятно?! Давайте с этого начнём. Не «я хочу», а «нам нужно». А эгоисты — самые несчастные люди на свете. Так и запомните. Ничего не дашь людям — ничего не получишь от них. Это не значит: «Я тебе — ты мне». Нет. «Я — всем, я для всех и все за меня».
Мы стараемся сделать так, чтобы у нас в Артеке было хорошо. А если что не понравится, приходите ко мне или к вожатому. Обсудим. Что у нас хорошо, вы к тому привыкнете, а что у вас лучше, мы тому научимся. Так-то…
Дети в пёстрой одежде стали расходиться.
— Ты откуда? — спросила Вита девочку со светлыми-светлыми волосами; она чуть окала, и Вите вспомнился родной Новгород.
— Я? — переспросила девочка. — Мы из Вологды. А ты что, архангельская?
— Новгород. — Она протянула руку вологодке: — Вита.
— Маша, мы…
Но больше девочка ничего не успела сказать. Чьи-то сильные руки обхватили Виту и Машу, чуть подтолкнув их к ворсистой пальме. Тут только Вита заметила, что мальчик в шортах и куртке с погончиками и золотистыми пуговицами нацеливается в неё и Машу из фотоаппарата.
Пожалуйста, сюда, фото делайт мой товарич.
Это сказала девочка, которую Вита приняла за нашу, если бы не иностранный выговор. Иностранка была выше и крупнее Виты, у неё были светлые глаза, её сильные руки были в то же время и ласковыми. Девочка эта как-то раздельно произносила слова, будто где-то в мозгу перебирала листки и строчки словаря.
— Мой имя Джен. А как есть ваше?
В это время щёлкнул фотоаппарат, и Джен сказала:
— Мой товарич — Гарри.
Маша с любопытством разглядывала иностранцев, а Вита снова, в который уже раз, вспомнила родной Новгород, где бывает так много иностранцев с фотоаппаратами, что иногда новгородцев и не увидишь в толпе.
— Вита, кто это? — спросила Маша, повернув голову в сторону курчавого темнокожего мальчика.
— Наверно, африканец… Смотри, Маша, наши строятся. Пошли!
Вместе с мальчиками и девочками своей дружины Вита пошла к корпусу, где ей предстояло прожить два месяца.
Вожатая оказалась совсем не такой, какой Вита представляла её себе в мечтах об Артеке. Это была худенькая девушка, которая казалась старшей подругой, а отнюдь не учительницей или каким-то там начальством. Ведь это она помогла Вите подобрать по росту артековскую белую блузку и голубую юбку. Вита надела голубую пилотку, повязала галстук и посмотрела на себя в высокое зеркало.
— Отлично, — сказала вожатая. — Виктория, а как тебя папа называет?
— Вита.
— Хорошее имя. «Вита» — это «жизнь».
При этом она снова обняла Виту, и Вита вспомнила папу — может быть, ещё и потому, что вожатая спросила именно о нём.
«Про маму она, наверно, знает», — подумала Вита и спросила:
— А вас как зовут?
— Меня зовут Вера Васильевна, а проще говоря, — она улыбнулась, — Вера. Но вот совсем недавно, когда я была такая, как ты, меня дома называли тоже сокращённо — Вер.
— Просто Вер?
— Ага. — Вера засмеялась. — Смешно, правда?
Вита промолчала. В какое-то мгновение ей стало грустно-грустно. Она с Верой стояла в большой, очень светлой комнате. Солнечные лучи пронизывали насквозь, и воздух был здесь такой же, как на пляже, по которому они только что проходили. Это был морской воздух с запахом водорослей и рыбы, особый воздух, которым Вита дышала впервые в жизни. Она облизала высохшие губы и почувствовала на них соль. И что самое удивительное, соль эта и все запахи были очень приятными, хотя была в них и горечь, и смола, и дыхание раскаленных солнцем камней.
Окон в спальне не было. Просто вся стена была из стекла. Стёкла эти огромные раздвигались, и море как бы входило в комнату прямо к Витиной кровати. Такой вид был сквозь одну стеклянную стену, а сквозь другую были видны такие же, как этот, спальные корпуса Артека.
— Как же тут не заблудиться? — подумала, а потом спросила Вита. Сквозь заднюю стенку спальни Артек представился ей флотилией одинаковых корпусов-кораблей.
— Заблудиться? — переспросила Вера. — Да, Вита, в первый день ты будешь здесь, как в лесу, но это может пройти даже завтра или послезавтра. Номеров у нас здесь нет, но зато посмотри: на том корпусе-корабле ветка ландыша, и корпус называется «Ландыш». А рядом — стань ближе ко мне — видишь: «Фиалка», «Ангара», «Волга», «Енисей», «Севан», «Байкал», «Тополь», «Клён», «Василёк»…
Вита, конечно же, не могла увидеть и тем более прочитать названия всех этих корпусов. Она увидела только первые три, но то, что дома в Артеке называются как цветы, ей понравилось. И она подумала о том, как хорошо было бы, чтобы и в городе дома назывались не по номерам, а тоже как цветы. Тогда каждый дом был бы розой, ромашкой или лилией.
Свои мысли она высказала вслух, но вологодская Маша возразила:
— Домов больше, чем цветов. На все дома названий не хватит.
— Ну и пусть не хватит. А всё равно какие-то дома можно назвать цветами…
— А какие-то? — запальчиво спросила черноволосая, смуглая девочка Роза.
Вожатая подошла к смуглянке:
— Ты почему не в артековской блузке? — Мне в моей лучше. И вообще…
Джен подошла к Маше и Вите, и теперь они стояли, взявшись за руки. Никто из трёх девочек ничего не сказал, но было видно, что все они поражены.
— Так что же «и вообще»? — спросила вожатая.
Роза ничего не ответила.
МЕДВЕДЬ-ГОРА
Артек был для Виты чем-то вроде загадочной картинки. Бывают же такие в журналах: охотник, речка, лес. А где собака охотника? Ищешь, ищешь… В ветвях деревьев — нет собаки. В облаках — тоже нет. И обнаруживается собака совсем неожиданно где-то между сумкой охотника и его ружьём.
Вита смотрела на изгибы горной гряды, что была как бы за спиной Артека, разглядывала скалы, будто выросшие из моря, всматривалась в буйную поросль вокруг. Ей казалось, что в этих очертаниях лесистых гор и скал она увидит хотя бы силуэт каменного матроса, его бескозырку, бушлат…
Нет. Даже самое сильное воображение не могло помочь Вите. Только белые гребешки бегущих волн синего моря напоминали о матросской тельняшке. Волны эти разбивались об Аю-Даг и, шурша галькой, откатывались обратно, чтобы тут же снова вернуться белоголовым валом.
«Ведь так оно, море, движется вечно, — подумала Вита. — Иногда только медленнее, тише, а иногда шумнее и стремительнее. Но безостановочно, вечно. Навсегда…» Эти слова и слово «никогда» стали для неё какими-то особенными, значительными, главными, огромными с тех пор, как не стало мамы. И вот теперь, у подножия Аю-Дага, она смотрела в тёмную чащобу горы, похожей на медведя, припавшего к воде. Аю-Даг казался большим мохнатым мишкой с куцым хвостиком, какой бывает только у медведя. Что скрывается в этой тёмной курчавой чаще леса? Не к этой ли горе приплыл израненный храбрый моряк Соловьёв? Не здесь ли разгадка тайны каменного матроса?
Размышляя так, Вита лежала на тёплой гальке пляжа, обнявшись с Машей. Девочки всматривались в тёмно-зелёную, почти чёрную спину Аю-Дага. В этот день было прохладно — дул северный ветер, — и потому никто не купался; все ребята просто лежали у самой кромки моря.
— Дать бы этому мишке по загривку! — неожиданно сказал Толя и стал швырять камушки в море.
— А что? — спросил Василь.
Вита уже заметила, что парень он был покладистый и добрый. И никогда не вылезал вперёд, а Толя вот и сейчас сказал с какой-то злобой и заносчивостью:
— Тоже мне защитник Артека Аю-Даг! Когда б я ни бывал в Крыму, всегда слышал одно: Аю-Даг защищает Артек от ветров. В Артеке всегда солнечно и тепло. Видали?! А сегодня и купаться нельзя. Погодочка…
— Так это ж исключение. — Василь протянул руку к морю: — Смотри, барашки совсем маленькие. Скоро их совсем не будет, и мы искупаемся.
Джен выпалила вдруг длинную фразу и, как с ней уже бывало, не совсем к месту:
— Один дня горе не беда.
Она любила к месту и не к месту употреблять русские поговорки.
Что-то сказал и Гарри, но его поняла, должно быть, только Джен.
Выглянуло солнце и как бы утихомирило своими лучами ветер. В воздухе стало тепло и ласково, и совсем не хотелось ни о чём говорить, а просто хотелось нежиться, слушая шёпот моря, и греться на солнышке.
Вита и Маша так глубоко погрузились в свои мечты и мысли, что не слышали шуршащих по гальке шагов Веры.
— Девочки!
— А…
— Вы что-то увидели там?
— Я хочу увидеть, но ничего не получается, — сказала Вита.
— И я, — повторила за ней Маша, привыкшая уже к тому, что Вита знает больше.
— Что ж вы хотите увидеть? Юношу, которого волны выбросили на тот берег?
Вита вскочила, и при этом десяток камушков шумно разбежались из-под её ног.
Теперь она стояла в кругу ребят, балансируя руками на зыбкой гальке. Камушки как бы уходили из-под Витиных тапочек, а ей казалось, что она вот-вот упадёт.
Что с тобой, Вита?
— Вы сказали, что сюда, к подножию Аю-Дага, волны выбросили юношу?
— Да, ну и что ж? — Вера улыбнулась.
— Его фамилия была Соловьёв? — спросила Вита.
— Что ты, это было так давно, что никто не знает никакой фамилии. И были ль тогда фамилии вообще? — Когда?
— Ну, в те времена, когда возникла легенда о Медведь-горе. Кто знает, может быть, пятьсот лет тому назад, а может, тысячу… Давайте, ребята, поближе в кружок.
Вера села на большой плоский камень. А дети лежали вокруг, упёршись локтями в гальку и подбородками в ладони, раскинувшись во все стороны, словно лучи.
Тень от Аю-Дага медленно переместилась, и светлозелёное море стало вдруг густо-синим. Медведь-гора сделалась вдруг плоской, изменила свои очертания. Так бывает, когда солнце светит сбоку и виден только силуэт. Вот этот-то силуэт и был совсем-совсем медвежьим.
Вита уже поняла, что Вера говорила о юноше из старинной легенды, и каменный матрос тут ни при чем. И вот сейчас, упёршись подбородком в сжатые кулаки и погрузив локти в камешки пляжа, она слушала легенду о Медведь-горе, Аю-Даге.
— Это было не знаю сколько веков тому назад, — рассказывала Вера. — В общем, давным-давно здесь, в горах Крыма, обитали одни лишь дикие звери. А у самого берега моря, здесь, где сейчас лежим мы с вами, поселилось стадо зверей-великанов.
— Ихтиозавры, да? — спросила Вита.
— Бронтозавры, — тихо подсказала Вите Маша.
— Нет, нет, — отмахнулась рукой Вера, — как назывались звери, не знаю, ведь это же легенда, сказка. Только известно, что вожаком у них был старый и грозный медведь. Думаю, что ихтиозавры к тому времени уже все вымерли… Так вот, однажды этот зверюга медведь-великан обнаружил здесь на берегу обломки корабля, а среди них кого бы вы думали?..