ГЛАВА XIII. ВЕЛИКИЙ ЗВЁЗДНЫЙ
Аксель, Кри и профессор, разинув рты, глядели в пустоту, не веря спокойным, по-змеиному шипящим звукам голоса. В глазах мальчика стояли восхищение и ужас, в глазах девочки — ужас и восхищение, а в горящих глазках Фибаха, очень похожего сейчас на своих цыпочек, — просто ужас. Зато какой!
— Скажешь, что ты уже разобрался со Шворком, — продолжал комиссар. — Осталось провести пробный полёт с тобой и детьми на борту. Между прочим, это и впрямь было бы неплохим испытанием верности пса… Но испытание не состоится, так как зловредные дети склоняют Шворка к измене! Скажи, что ты уничтожил обоих, а пуделя заставил помогать. Чтоб образумился! На деле же ты отпустишь Акселя и Кри и вернёшься… Как, неплохо?
— Да вы не поняли! — взвизгнул Фибах, мечась по комнате, как крыса в западне. — Он может просто запретить мне это! Услышит отчёт о бегстве собаки и запретит… Или использует запасной вариант, а я попаду в немилость! Не рискуйте же мною из-за каких-то сопляков!
— Оттянуть отчёт! — рявкнул Хоф.
— Невозможно! Вы не знаете Штроя!
— Тогда выкручивайся сам! Придумывай что хочешь! И помни: если дети улетят ещё до вечера — награда превзойдёт твои ожидания… Сделаю тебя старшим духом, когда мы тут всех убъём, и будешь как мой заместитель командовать новой Землёй! Но если с их голов упадёт хоть волос…
Фибах оцепенел. Такого он и впрямь не ожидал услышать.
— Да что в них такого, в этих?.. Простите, Ваша Вечность! Я совершу невозможное, лишь бы угодить вам! А сейчас… ещё раз простите, но я должен идти… приветствовать…
— Приветствуй, — разрешил комиссар. Фибах кинулся к двери. — Стой!
Профессор втянул голову в плечи и покорно повернулся.
— Вот таким ты мне больше нравишься… Я бы и сам поприсутствовал при твоём отчёте, — медленно произнёс Хоф. — Но Штрой может меня обнаружить…
— Непременно обнаружит! — с жаром заверил Фибах. — Он говорил, что чует чужого звёздного духа за сто миль… если у вас нет особой защиты!
— Защита есть, — обронил комиссар, — но рисковать ни к чему. И доверять тебе так сразу — тоже. С этой минуты всё, что видят и слышат брат и сестра Реннеры, буду видеть и слышать я. Возьмёшь мальчика с собой на отчёт…
— Штрой не позволит! — захлебнулся Фибах. — Он решит, что я сошёл с ума!!! Ещё никто… даже старшие духи… даже сам Главный Диспетчер…
— Как ни странно, я это знаю. Но кто тебе велит его показывать? Наоборот, ни в коем случае! Спрячь его где-нибудь поблизости, чтобы он всё видел и слышал. Человечка-то Штрой, я думаю, не чует так обострённо? А если и почует, скажешь, что он тебя дожидался.
— Человечка? Честно говоря, сам не знаю… — пробормотал Фибах. — Подобных случаев у меня с ним не было… Я слышал, что есть специальные заклятия от подслушивания, которые обнаружат даже муху. Если он их использует…
— Брось, профессор! Кого ему здесь бояться? Это приказ! А теперь иди, но не слишком быстро… Мальчик догонит тебя.
Фибах неохотно поклонился, метнул на Акселя полный ненависти взгляд и ткнул пальцем влево. Аксель понял, что надо идти за ним не к холлу, а в противоположном направлении — вверх. Судя по тому, что дверь за Фибахом приоткрылась, Хоф проверил, не подслушивает ли учёный муж снаружи. А затем в ушах детей раздался долгожданный — но теперь уже человеческий! — шёпот:
— Прости, Аксель, что впутываю тебя в опасное дело, но я не верю этому негодяю! Он может выдать нас в любую секунду, а твоё присутствие его хоть немного удержит. Я тоже буду рядом, но пригрозить этим Фибаху, как ты, наверное, понимаешь, не смогу…
— Почему? — перебила Кри.
— Тем сильнее будет его искушение предать! Если Штрой сразу уничтожит меня, пришедшего ему прямо в руки, у Фибаха будет надежда вывернуться. А вдруг я здесь один? Кроме того, с мощью Многоликого он уже знаком, я же для него — тёмная лошадка. Очередной смертник… А вот если я неизвестно где, но в то же время поблизости — я ещё, может быть, смогу наказать его за измену! Надеюсь, не предаст… Он так много разболтал, а я столько посулил ему… Ты, конечно, вправе отказаться, Аксель, только я, честно говоря, думаю, что терять тебе нечего!
— Ты прав, — сказал Аксель, стараясь придать голосу твёрдость. — Тем более, что не ты меня, а я тебя впутал во всё это. Идём!
— Я тоже с вами! — застонала Кри, озираясь сквозь слёзы. Ей было одинаково страшно оставаться и идти. Первый страх, вероятно, победил бы, но комиссар не дал ему на это времени.
— Нет! Для тебя есть особое задание! Может, самое важное… Беги к Шворку… вернее, иди — спокойно и незаметно. Если остановят, сошлись на Фибаха! Поговори с псом. Включи ему речь. Только чтоб никто не подслушал… Это будет первое, что ты спросишь — нет ли у него защиты от подслушивания… Постарайся понять, готов ли он бежать отсюда ещё раз, и что для этого нужно. Словом, на чьей он стороне? Скажи, что профессор хочет убить этими Смертями и вас с Акселем, и свою бывшую жену, и всех людей! Про жену упомяни обязательно, пёс, видно, не забыл её… Скажи, что, если он нам поможет, мы найдём его прежнюю хозяйку, а Фибаха обезвредим, и он будет Шворку больше не страшен! Вообще выведай о пуделе всё, что сумеешь… Можешь назначить побег этой же ночью. Повтори мне всё!
Кри торопливо повторила, дрожа, но ничего не упустив. Аксель посмотрел на неё с гордостью. У кого ещё такая сестра! Дженни бы на её месте превратилась в слёзную лужу… или нет?
— И последнее… Сюда не возвращаться ни в коем случае! Особенно если в пути будут приключения. Останешься внутри пса. Мы придём, как только сможем. Если до двух… нет, до часу ночи нас не будет — беги одна. Нет-нет, плакать и обниматься некогда! Вперёд!
И все трое устремились к двери.
Кри поскакала вниз, как мячик, но у поворота опомнилась и пошла медленнее. Аксель с тоской оглянулся на неё. Мысли мальчика, как ни странно, были прикованы сейчас к ней, а не к самому грозному испытанию, которое ожидало его впереди. Что-то с ней будет? И не в час ночи, а через час? Через минуту? Он вдруг опять почувствовал дурноту, как в день похищения Кри. И опять твёрдая рука — на сей раз невидимая — взяла его за локоть, и твёрдый голос сказал:
— Осталось немного, Аксель. Чем бы всё ни кончилось… Соберись!
Они нагнали Фибаха метров через двести. Тот был уже не в халате и шлёпанцах, а во фраке с галстуком-бабочкой и ковбойских сапогах со шпорами. Сверкнув очками на Акселя, он молча сделал отстраняющий жест и торопливо пошёл вверх по угрюмому тёмному коридору. Ещё минуты через две впереди послышались тошнотворный скрежет и вопли: «Заходи справа! Огня сюда! Там кто-то прячется!» Но Фибах на сей раз не обрадовался своей выдумке, и уж подавно не стал прятаться. Грязно выругавшись сквозь зубы, он щёлкнул пальцами и пробормотал заклятие. Голоса смолкли, а вместо них послышался странный нарастающий свист, словно падала бомба с самолёта. Секунду спустя из-за поворота выехала, стоя вертикально, картина «Ночной дозор». Она выглядела точно так же, как на стене в Гобеленовой комнате. Молча проехав мимо профессора, опешившего Акселя и невидимого Хофа, почти оригинал Рембрандта устремился по коридору вниз, видимо, возвращаясь в королевские покои. На душе у Акселя стало чуть легче: теперь патруль ничем Кри не помешает…
Внезапно Фибах остановился. Он резко обернулся к Акселю и, опустив жилистые руки ему на плечи, — словно ему ужасно хотелось вцепиться мальчику в горло! — хрипло сказал:
— Ты в самом деле не знал про заговор Вселенной Хас?
— Н-нет, конечно… — пробормотал Аксель, но не отвёл взгляда. — Мы ведь только дети!
— Дети… Хороши детки! — прошипел Фибах. Он явно хотел добавить ещё много чего, но вспомнил, что за ним может наблюдать зловещий Тратануз, Отец Отчаяния и Белый Глаз Меданарфа. Самому профессору вполне подошла бы в данный момент роль Сына Отчаяния, а уж если какого-нибудь отца — то это был бы Отец Бессильной Злобы.
— Будешь слушаться меня, — оскалился он, неохотно отпустив Акселя. — Беспрекословно! Спрячешься, где я скажу, и ни звука! Иначе…
Резко повернувшись, он устремился вперёд, мало заботясь, поспевает ли за ним мальчик. Акселю пришлось перейти на бег. Впрочем, бегал он отменно, и не Фибаху было по силам его утомить. Каменная спираль вела всё вверх. Судя по размерам скалы, в которой находился замок, они уже давно должны были выйти за её пределы и находиться сейчас высоко в небе. Аксель подумал, что никогда не сможет привыкнуть к чудесам Свёрнутого Мира. Ну как, скажите на милость, внутри маленького яблока можно спрятать большое?
Вдруг стены коридора разошлись, и над головами бегущих посветлело. Ещё шаг — и мальчика ослепили солнце и голубое небо, а в лёгкие хлынул свежий ветер. Все стояли на каменном балконе, который опоясывал большой зал обсерватории. То, что это была именно обсерватория, Аксель понял сразу. Внизу, в семи-восьми метрах под ногами, сверкали линзами мощные телескопы, нацеленные в зенит. Множество непонятных блестящих инструментов, весов и треножников было расставлено между ними. Крыша зала состояла из двух полушарий, усыпанных алмазными изображениями созвездий и сейчас раздвинутых под открытым небом. В углу обсерватории, разумеется, темнел зловещий колодец (впрочем, где его не было? Разве только в Гобеленовой комнате почему-то…). Но внимание Акселя сразу же приковали не телескопы и не мигающие звёзды на потолке, а непонятный предмет на мраморной площадке в центре помещения. Предмет испускал такое же сияние, как беловато-голубая, мертвенная луна где-нибудь над пустыней или в горах. Это, однако, был не шар, а овал, формой напоминающий бутон гигантского цветка. Высотой в три человеческих роста, он медленно вращался вокруг своей оси. И — если приглядеться — на его поверхности переливались золотистые нити, которые делили бутон на лепестки. А по стенам зала сверху вниз, словно капли воды по стенам пещеры, ползли холодные голубые искры огня…
Фибах молча ткнул пальцем в угол балкона, откуда Акселю даже не было видно, что делается внизу, сделал угрожающий жест и по винтовой лестнице спустился к площадке. Но мальчик вовсе не собирался довольствоваться одним только слухом! Он тут же лёг на живот и пополз к перилам балкона, высеченным, конечно же, в форме знакомых чудовищ. Чуть приподнявшись на локтях, он теперь вполне мог видеть всё, что хотел. Судя по шороху слева, то же сделал и Хоф, не пожелавший стоять, несмотря на невидимость. Затем Аксель почувствовал, как к его губам прижался незримый палец, и понял, что это значило: «Что бы ни случилось — ни шороха!»
Профессор тем временем уже подбегал к бутону, и матовый отблеск лёг на его лицо и руки, сделав его похожим на мертвеца. Вот его пальцы коснулись поверхности… погрузились в неё… медленно втянулись туда же локти, плечи, голова… и весь он исчез, словно оплетённый паутиной гигантского паука. Ещё секунда — и чёрная, непроглядная тьма космоса обрушилась на Акселя и Хофа, сверкнув им в глаза бесчисленными звёздами и окутав ледяным холодом! Аксель открыл было рот, чтобы крикнуть, но страшный мороз сковал его челюсти. Он понял, что умирает, — и тут ударила тысячерукая молния, потрясшая своды замка… Яркий, тёплый день вновь нахлынул на дрожащего мальчика. Аксель с трудом поднял заиндевевшие ресницы и глянул вниз.
Лунный бутон исчез! Вместо него по площадке медленно передвигался скрюченный Фибах, толкая перед собой тележку на колёсиках. На тележке стоял громадный цветочный горшок, а в нём высился исполинский колючий кактус. Размерами он не уступал пропавшему бутону и вырос, наверное, в какой-нибудь Мексике, не иначе! Ствол состоял из трёх сочленений: два больших — каждое чуть выше Фибаха — и верхнее, поменьше, словно голова. У среднего сочленения было два отростка, идущих вверх параллельно основному стволу и напоминающих человеческие руки.
— С благополучным прибытием! — скалился Фибах, угодливо наклоняясь вперёд, с риском заполучить в нос рыжий, твёрдый, как сталь, шип растения. — Не желаете ли чего-нибудь бодрящего с дороги?
— А что у вас есть? — живо спросил кактус приятным баритоном.
— Коллекционный коньяк! — вскинул профессор руку с пузатой, тёмной бутылкой, похожей на ручную гранату. — Из погребов баварского королевского дома…
— С удовольствием! — сказал кактус. Фибах уже закатил его под самый балкон, в мягкий полумрак, наклонился к нему и с бульканьем начал лить в горшок жидкость из бутылки. Видно, она была очень крепкой — аромат долетел даже до Акселя. Смотреть ему теперь было неудобнее, зато слышно гораздо лучше.
— Ещё? — спросил Фибах, разгибаясь.
— Спасибо, хватит… С моей печенью лучше соблюдать осторожность. Я не хочу злить моего врача. Садитесь, профессор, и позаботьтесь лучше о себе…
Неизвестно, вложил ли кактус в последние слова какой-то мрачный намёк или просто любезничал, но Фибах предпочёл истолковать его фразу буквально. Он опустился в кресло, и на коленях его прямо из воздуха возник серебряный подносик со скромной одинокой рюмочкой.
— Так Ваша Вечность, стало быть, позволяет себе иметь самочувствие? — игриво хихикнул он. — В таком случае, ваше здоровье!
— Почему бы и нет? — ответил кактус. — Если ваш дух, как я слышал, любитель чая, отчего и мне не побаловаться чем-нибудь? Не облейтесь… Поверьте, мой дорогой, нет ничего полезнее, чем болеть и лечиться. Это приучает нас ценить время, даже когда оно кажется бесконечным! Древние египтяне, как вы знаете, выставляли на своих пирах череп с надписью «Помни о смерти». Здесь я лишён такой возможности, но там, дома, в моей спальне постоянно живёт очередная хорошая болезнь, грозя отнять у меня недельку-другую… А какие они собеседницы! Не все из нас понимают радость болезни, но если вы соберётесь пополнить наши ряды, почему бы вам не быть умнее средней массы? Хотите, я заражу вас проказой? Эта дама ещё умнее бубонной чумы, я столько вынес из общения с нею…
— Э-э… как-нибудь в другой раз, — пробормотал Фибах, чуть отодвинувшись. — Сейчас нет времени…
— Да, вы правы. Главный Диспетчер позвонил мне на Проксиму Центавра и сказал, что ваш пёс сбежал. Я его правильно понял?
— Как вам сказать… — потупился профессор. — Сбежал — это сильно сказано! У моего пуделька повышенная возбудимость…
— У меня тоже повышенная возбудимость, — тихо заметил кактус, — но я вот, в отличие от вашего пуделька, никуда не сбежал. Да и у вас временами чего только не заметишь, однако, если вдуматься в ваши обещания, то вы — сама ответственность. Не так ли?
— Б-безусловно, — сказал Фибах, утирая пот со лба белоснежным платочком, извлечённым из нагрудного кармана фрака. — Но, во-первых, Шворк вернулся! Сам вернулся, заметьте, мы с девочками встретили его на полдороге к дому…
— А где у вас дом? — уточнил кактус без малейшей шутливости. Профессор поперхнулся, но попытался улыбнуться.
— Ну конечно же, здесь! Я больше не представляю себя без этих стен, Ваша Вечность… Да, и во-вторых, я уже разобрался в причине этой небольшой нервозности. Изложить?
— Я бы предпочёл, чтоб вы вообще не нервничали, — вздохнул космический гость. — Но если иначе нельзя, то я очень интересуюсь…
— Вы меня не поняли! — прижал руку к сердцу профессор. — Речь идёт не о моей нервозности, а о мыслях и чувствах нашего пёсика! Понимаете, в своей прошлой жизни он привык, что у него не один хозяин, а два…
— Распространённая привычка! — вставил кактус.
— Согласен! Однако Шворк — простая душа. Он, видимо, соскучился по своей прежней хозяйке, моей супруге. Мне трудно его понять, но собака есть собака. И вот, не найдя моей жены…
— Простите, как вы сказали? — перебил кактус. — Возможно ли, чтобы пёс, специально тренированный на поиск и похищение незнакомых ему людей, не нашёл свою бывшую хозяйку?
— Вероятно, она уехала! Куда-нибудь в Штаты… — злобно сказал Фибах. — И потом, Шворк не хотел чересчур удаляться от меня.
— Так-так…
— Да! И вот, не найдя моей жены, он выбрал себе в хозяйки понравившуюся ему девочку. А та потребовала перенести сюда и своего брата! Смешно, конечно…