Оскар Уайльд
Из сборника «СЧАСТЛИВЫЙ ПРИНЦ»
Великан-эгоист
Каждый день, возвращаясь из школы домой, дети заходили поиграть в сад Великана. Это был большой и красивый сад, весь в мягкой, зеленой траве, усеянной прекрасными, подобными звездам цветами. В саду росли двенадцать персиковых деревьев, покрывавшихся в раннюю весеннюю пору сплошной пеленой из нежных перламутрово-розовых цветков, а осенью радовавших обильным урожаем персиков. На ветвях деревьев любили сидеть птицы, и пели они так сладко, что, заслушавшись, дети забывали про свои игры.
– Как нам здесь хорошо! – не уставали они повторять друг другу.
Но вот пришел день, когда Великан вернулся домой. Он гостил у своего доброго друга, корнуэльского великана-людоеда, и пробыл у него семь лет. Именно семь лет понадобилось Великану, чтобы сказать другу все, что ему хотелось сказать, ибо слова всегда давались ему с большим трудом. А затем он решил возвратиться в свой замок, но, приехав домой, увидел, что в его саду играют какие-то дети.
– А вы здесь что делаете? – закричал он страшным голосом, и дети бросились наутек.
– Мой сад – это мой сад, – пробурчал Великан, – неужели это так трудно понять? Играть в нем не позволено никому, кроме, разумеется, самого меня.
И он воздвиг вокруг сада высокую стену, повесив на видном месте табличку с такой надписью:
Посторонним вход воспрещен.
Нарушители будут преследоваться по закону.
Вот каким эгоистом был Великан.
Теперь бедным детям негде было резвиться. Они пробовали играть на дороге, но там было пыльно и полно острых камней, и им там совсем не понравилось. Что ж, оставалось лишь бродить после уроков вокруг высокой стены да обмениваться воспоминаниями о прекрасном саде, скрытом стеною.
– Как нам было там хорошо! – говорили друг другу дети.
Наступила весна, все вокруг расцвело, и повсюду порхали птицы. Вот только в саду Великана-эгоиста по-прежнему стояла зима. Птицы там не хотели петь, потому что в нем не было больше детей, а деревья так и не вспомнили, что пора распускаться. Один красивый цветок собрался было выглянуть из травы, но, увидев табличку с надписью, так огорчился за детей, что поспешил вновь скользнуть в землю и тут же уснул. Единственными, кого это устраивало, были Снег и Мороз.
– Весна забыла про этот сад, – радовались они, – и мы можем теперь оставаться здесь целый год.
Снег набросил на траву большое белое покрывало, а Мороз разрисовал все деревья серебром, после чего они пригласили в гости Северный Ветер, и тот не замедлил явиться, плотно закутанный в меха. Целый день бушевал он в саду и сорвал с крыши замка все трубы.
– До чего же прекрасное место! – воскликнул он. – Давайте пригласим сюда к нам и Град.
Град тоже не заставил себя ждать. Каждый день по три часа кряду он барабанил по крыше замка, пока не разбил почти всю черепицу, а потом еще долго кружил по саду со всей прытью, на которую был способен. Одет он был в серое, и дыхание его было ледяным.
– Не могу понять, почему так запаздывает Весна, – удивлялся Великан-эгоист, сидя у окна и глядя на белый, обледенелый сад. – И все-таки я надеюсь, погода рано или поздно изменится.
Но Весна так и не наступила, Лето – тоже. Ну а Осень подарила спелые, золотистые плоды всем садам в округе и лишь сад Великана обошла стороной.
– Он такой эгоист! – объясняла она.
Вот и царила в саду Великана вечная Зима, и только Северный Ветер с Градом да Снег с Морозом кружились в ледяном вихре среди деревьев.
Однажды утром, когда проснувшийся Великан еще нежился в постели, он вдруг услышал звуки чудесной музыки. Они так ласкали его слух, что он подумал: не иначе как где-то рядом проходят королевские музыканты. На самом деле это была всего лишь маленькая коноплянка, распевавшая у него под окном, но он так давно не слышал птичьего пения в своем саду, что незатейливая песнь скромной пташки показалась ему самой прекрасной музыкой на земле. Вскоре Град перестал отбивать чечетку над его головой, а Северный Ветер прекратил свои жуткие завывания, и через открытое окно до Великана донеслось восхитительное благоухание.
– Кажется, пришла наконец Весна! – воскликнул Великан и, выпрыгнув из постели, бросился к окну.
И что же он увидел?
А увидел он нечто совершенно необыкновенное. Через небольшой проем в стене в сад забрались дети и сидели теперь на деревьях – по ребенку на каждом. Деревья так обрадовались возвращению детей, что тут же начали распускаться, приветливо покачивая ветвями над их головами. Повсюду порхали и весело щебетали птицы, а из зеленой травы выглядывали, счастливо улыбаясь, цветы. Зрелище было восхитительное. И лишь из одного уголка сада все еще не уходила Зима. Это был самый отдаленный уголок, и Великан с трудом разглядел там маленького мальчика. Он был так мал, что не мог дотянуться до веток и, горько плача, все ходил и ходил вокруг дерева. А несчастное дерево по-прежнему было покрыто снегом и инеем, и над ним продолжал завывать Северный Ветер.
– Карабкайся на меня, малыш! – приглашало дерево мальчика, склонив к нему как можно ниже свои ветви, но мальчик был слишком крохотный.
У Великана, неотрывно смотревшего в окно, понемногу начало оттаивать сердце.
– Каким же я был эгоистом! – ужаснулся он. – Теперь мне понятно, почему Весна не спешила в мой сад. Посажу-ка я этого бедного мальчугана на дерево, а потом пойду и разрушу стену, чтобы сад мой навсегда стал местом для детских игр.
Ему было по-настоящему стыдно за то, как он обходился с детьми.
Он на цыпочках спустился по лестнице, бесшумно отворил входную дверь и выскользнул в сад. Но дети, едва завидев его, так испугались, что бросились бежать куда глаза глядят, и в сад снова возвратилась Зима. Не убежал лишь один малыш: глаза у него были настолько заплаканы, что он попросту не заметил приближения Великана. А Великан подкрался к нему сзади и, осторожно взяв в руку, посадил на дерево. И дерево тотчас же расцвело, тут же откуда ни возьмись прилетели птицы и, рассевшись по веткам, принялись распевать, а малыш протянул к Великану руки, обнял за шею и поцеловал. Другие дети, видя, что Великана уже не нужно бояться, прибежали обратно, а вместе с ними пришла и Весна.
– Теперь это ваш сад, дети! – сказал Великан и, взяв в руки огромную кирку, снес стену.
А когда местные жители шли в двенадцать часов на рынок, перед ними предстало поразительное зрелище: Великан играл с детьми, да не где-нибудь, а в своем саду – самом прекрасном саду, какой им только приводилось видеть.
Так они играли весь день, а когда наступил вечер, дети стали с Великаном прощаться.
– А где же самый маленький из вас? – спросил Великан. – Тот малыш, которого я посадил на дерево?
(Великану этот малыш особенно полюбился – он так трогательно поцеловал его.)
– Не знаем, – отвечали дети, – он, наверно, уже ушел.
– Обязательно передайте ему, чтобы он пришел сюда завтра, – сказал Великан.
Но дети не знали, где живет тот маленький мальчик, да и вообще никогда его раньше не видели. И Великану стало ужасно грустно.
С тех пор дети приходили играть к Великану каждый день – как только заканчивались занятия в школе. Вот только полюбившийся ему маленький мальчик не появился больше ни разу. Великан был одинаково добр со всеми детьми, но не переставал тосковать о своем первом маленьком друге и любил о нем разговаривать.
– Как бы мне хотелось его увидеть! – не раз повторял он.
Прошли годы, Великан состарился и подряхлел. Играть он больше не мог и только и делал, что целыми днями сидел в своем огромном кресле, наблюдая за играющими детьми и любуясь своим садом.
– У меня много красивых цветов, – говаривал он, – но самые красивые из них – это, конечно, дети.
Однажды зимним утром Великан, одеваясь, выглянул из окна. Нужно сказать, он больше не испытывал ненависти к Зиме, понимая, что Зима – это всего лишь еще не проснувшаяся Весна и что цветы зимой просто-напросто отдыхают. Вдруг он удивленно протер глаза, а потом стал пристально всматриваться. И действительно, то, что предстало его взору, могло бы изумить любого. В самом дальнем уголке сада появилось дерево, сплошь покрытое прекрасными белыми цветками. Его золотые ветви были увешаны серебряными плодами, а внизу стоял маленький мальчик, которого так полюбил Великан.
Охваченный радостью, Великан бросился вниз по лестнице к выходу, а оттуда в сад. Он не помнил, как добежал через всю лужайку до мальчика, но, оказавшись рядом, вдруг побагровел от гнева и вскричал:
– Кто посмел тебе нанести увечья?
Ибо на обеих ладонях ребенка были раны от гвоздей и такие же на обеих его ступнях.
– Кто посмел нанести тебе эти раны? – грозно повторил Великан. – Ты только скажи мне, и я возьму свой большой меч и убью негодяя.
– В этом нет нужды, – отвечал мальчик, – ведь это раны, причиненные Любовью.
– Так кто же ты? – спросил Великан, внезапно почувствовав благоговейный страх в присутствии младенца, и опустился пред ним на колени.
Мальчик улыбнулся Великану и промолвил:
– Как-то ты позволил мне играть в твоем саду, а сегодня я приглашаю тебя в свой сад, и имя этому саду – Рай.
А когда днем в сад прибежали дети, они увидели под деревом бездыханного Великана; он лежал, весь усыпанный белыми цветками.
Счастливый Принц
На верху огромной колонны, возвышаясь над городом, стояла статуя Счастливого Принца. Он весь был покрыт тончайшими пластинками из чистого золота, глаза у него были из сверкающих сапфиров, а на рукоятке его шпаги сиял большой красный рубин.
Все восхищались Счастливым Принцем.
– Он красив, как флюгерный петушок, – промолвил один из Городских Советников, стараясь поразить окружающих своим изысканным художественным вкусом. – Только вот не так полезен, – поспешил он добавить, чтобы никто не подумал, будто человек он непрактичного склада ума, а это было бы сущей неправдой.
– Бери пример со Счастливого Принца, – урезонивала рассудительная мамаша своего малыша, плачущим голосом требующего с неба луну. – Он никогда не плачет и никого ни о чем не просит.
– Приятно знать, что на этом свете хоть кто-то счастлив, – пробормотал какой-то горемыка, не сводя глаз с прекрасной статуи.
– Он совсем как ангел! – восклицали приютские дети, выходя из собора в своих ярко-красных накидках и чистых белых передничках.
– Почему вы так решили? – удивился учитель математики. – Ведь вы никогда не видели ангелов.
– Нет, видели, – они нам снятся, – отвечали дети, и учитель математики сурово нахмурился: ему не нравилась привычка детей видеть сны.
Как-то перед самым наступлением ночи над городом пролетала маленькая Ласточка. Ее подруги еще шесть недель назад улетели в Египет, она же задержалась, без памяти влюбившись в прекрасного Тростничка. Впервые она увидела его ранней весной, когда летала над речкой, гоняясь за большой желтой бабочкой, и столь пленилась его гибким, стройным станом, что решилась заговорить с ним.
– Ты мне позволишь любить тебя? – спросила Ласточка напрямик, не привыкнув ходить вокруг да около, и Тростничок ответил ей низким поклоном.
Тогда Ласточка принялась носиться вокруг него, то и дело задевая крыльями воду, отчего на ее поверхности вскипала серебристая рябь, – так Ласточка выражала свою любовь. И продолжалось это целое лето.
– Что за странное увлечение! – щебетали другие ласточки. – Он же совсем нищий, и у него такая многочисленная родня.
И в самом деле – вся река была в тростниках.
А потом пришла осень, и все ласточки улетели. Маленькая Ласточка почувствовала себя совсем одинокой, и любовь к Тростничку стала ее тяготить.
– Из него никогда и слова не вытянешь, – сказала она самой себе. – К тому же он постоянно заигрывает с Речной Волной.
И правда, стоило Речной Волне качнуться, как Тростничок начинал отвешивать ей грациознейшие поклоны.
– Нужно, конечно, признать, что он любит свой дом, – продолжала рассуждать Ласточка, – но я-то больше всего люблю путешествовать, а значит, и мужу моему должно было бы это нравиться.
– Согласен ли ты отправиться со мной в путь? – спросила она наконец у Тростничка, но тот лишь покачал головой – слишком он был привязан к своему дому.
– Значит, ты только играл моей любовью?! – воскликнула Ласточка. – Прощай же, меня ждут пирамиды.
И она улетела.
Летела она весь день и к ночи прилетела в город.
– Где бы мне остановиться на ночь? – сказала она. – Надеюсь, город готов меня принять подобающим образом?
И в этот момент она увидела статую на высокой колонне.
– Здесь-то я и расположусь! – воскликнула она. – Какое чудесное место! К тому же столько свежего воздуха!
С этими словами она опустилась к ногам Счастливого Принца.
– Какая у меня замечательная золотая спальня! – восхищенно прошептала она, оглядываясь вокруг, и приготовилась ложиться спать, но только собралась спрятать голову под крыло, как на нее упала крупная капля.
– Вот странно! – поразилась она. – На небе ни облачка, и звезды так ярко блещут, а почему-то идет дождь. В самом деле, климат на севере Европы просто невыносим! Тростничку, правда, нравился дождь, но он ведь всегда думал только о себе.
В этот момент упала еще одна капля.
– Какой прок от статуи, если она не в состоянии защитить от дождя? – пробормотала Ласточка. – Поищу-ка лучше себе подходящую трубу на крыше.
И она решила улететь в другое место.
Но прежде чем она распростерла крылья, на нее упала третья капля. Она посмотрела вверх и увидела… ах, в самом деле, что же она увидела?
Глаза Счастливого Принца были полны слез, и слезинки медленно скатывались по его золотым щекам. Лицо его в лунном сиянии было прекрасным, и сердце маленькой Ласточки дрогнуло от жалости.
– Кто ты? – спросила она.
– Счастливый Принц.
– Почему же ты тогда плачешь? – удивилась Ласточка. – Я из-за тебя вся промокла.
– Когда я был еще жив и в груди у меня билось человеческое сердце, – отвечала статуя, – мне было неведомо, что такое слезы, ибо жил я в то время во Дворце Блаженства, куда никогда не допускались ни грусть, ни печаль. Дни я проводил в саду, играя в разного рода игры со своими приближенными, а по вечерам танцевал в Большом Зале, неизменно открывая бал. Сад со всех сторон был окружен высокой стеной, но мне и в голову не приходило спросить у кого-нибудь, что там, за его пределами, – настолько прекрасно было все вокруг меня. Придворные называли меня Счастливым Принцем, и я действительно был счастлив, если, конечно, считать, что счастье заключается в одних лишь удовольствиях. Так протекала вся моя жизнь, так она и закончилась. И вот теперь, когда я уже не живу на свете, меня установили здесь на такой высоте, что мне видны все ужасы и бедствия, творящиеся в моем городе, и пусть сердце мое из свинца, я не могу сдержать слез.
«Вот как – он, оказывается, не весь из золота!» – подумала про себя Ласточка (она была слишком хорошо воспитана, чтобы произносить подобного рода личные наблюдения вслух).
– Далеко отсюда, – продолжала статуя негромким, музыкальным голосом, – вон на той маленькой улочке, стоит жалкий, обветшалый домик. Одно из окон открыто, и я могу видеть сидящую у стола женщину. Лицо у нее исхудалое и изможденное, а руки огрубевшие, красные, сплошь исколотые иголкой, – и неудивительно: она ведь швея. Бедняжка сидит и вышивает голубые страстоцветы на атласном платье для прекраснейшей из фрейлин королевы к предстоящему придворному балу. А в углу комнаты на кровати лежит больной мальчик. У него жар, и он просит дать ему апельсин. Но матери, кроме речной воды, дать ему нечего, и поэтому он плачет. Ласточка, Ласточка, маленькая Ласточка, прошу тебя, отнеси ей рубин – тот, что на рукоятке моей шпаги: ведь ноги мои наглухо прикованы к пьедесталу, и я не в состоянии сдвинуться с места.
– Но меня уже заждались в Египте, – отвечала Ласточка. – Мои подружки летают над водами Нила и беседуют с великолепными цветками лотоса. Вскоре они отправятся спать в гробницу Великого Фараона. Внутри, в богато украшенном гробу, покоится сам Фараон. Он запеленат в желтое полотно и пропитан благовонными веществами. На шее у него ожерелье из бледно-зеленого нефрита, а руки его похожи на увядшие листья.