— Чего мы мучаемся? Давайте взорвем эту дурацкую сежу!
— Нельзя, — возразил Юрию Петровичу Филипп, — на берегу люди сидят: задеть их можно.
Старик что-то пошептал приятелям. Они стали расходиться — кто в деревню, а кто пошел по берегу.
Так и родился слух о беспощадных инспекторах рыбнадзора.
По берегам Демина нам все время попадались колхозные стада. Еще никогда не приходилось раньше встречать таких любопытных коров и телят. Стоит только им заметить наши лодки под парусами, как все словно по команде идут к самому краю берега и с любопытством таращат глаза на плывущее «чудо». А пастухи еще любопытнее. Пастухи стоят перед стадом и держат у лба ладони «козырьком», как честь отдают. И нам кажется, что мы проплываем мимо коровьих войск.
В середине четвертого дня путешествия мы пристали к берегу, чтобы сварить уху и пообедать. Дежурили по лагерю Филипп и Андрейка. Соломко с капитаном измеряли по карте пройденный путь, мы с Колькой пошли ставить жерлицы, а Борис взял этюдник и отправился писать «любопытных телушек», которые паслись на лугу.
Поставив жерлицы, мы решили взглянуть, как работает Борис. Но раньше нас к Борису подошел огромный черный бык с курчавым лбом. Бык остановился позади Бориса, наклонил голову и стал смотреть. Борис спокойно размахивал кисточкой. Бык, видимо, фыркнул, и художник обернулся. От испуга он упал на землю и побежал на четвереньках — быстро так. А бык постоял, постоял около этюда и вдруг стал его лизать. Что было бы дальше, трудно сказать, но к быку подбежал пастушонок и отогнал его к стаду. Мы спрятались в кустах, чтобы понаблюдать за дальнейшими событиями. Вскоре на луг с дубинками в руках вышли Борис, Соломко и Филипп. Только в сопровождении телохранителей Борис подошел к этюднику.
Все трое долго стояли и смотрели на произведение Бориса, пораженные новой необыкновенной манерой письма художника.
Договорились с Колькой пока молчать о том, что видели. Тайну с ним сохранили до тех пор, пока в городе я не проявил пленку и не сделал фотографии, на которой очень хорошо вышли и бык и Борис на четвереньках.
В лагере нас, разумеется, встретили сенсационной новостью: Борис сражался с торо!
— С кем? — не понял Колька.
— Торо — это по-испански бык, — объяснил брату Андрей.
— А вместо шпаги, — добавил капитан, — у Бориса была кисть. Жаль, плаща у нашего тореадора не оказалось.
Андрейка перебил отца:
— Вы только посмотрите, какой этюд бык написал!
— Надо это произведение сохранить, — посоветовал я, разглядывая следы шершавого языка на полотне. — Его написал первый в мире бык-живописец.
— И написал здорово — лучше Борьки, — поддержал меня Соломко. Зацепкин задумчиво посмотрел на этюд и ничего не ответил.
Ура! Угра!
Так мы кричали, когда, наконец, увидели Угру. Демина нам надоела. Мы ее называли заколдованной рекой. Плывешь, плывешь, попадается деревня. Спросишь у кого-нибудь на берегу, какая деревня видна.
— Жданово, — отвечают. Плывем дальше. Опять попадается деревня и опять сообщают нам:
— Жданово.
И на другой день то же самое. От Павлинова до Угры по суше тридцать километров, а по реке — километров сто двадцать: так здорово петляет Демина. Не взлюбили мы ее и за безрыбье. Хотя, по правде говоря, река была ни при чем, ее опустошили браконьеры.
А Угра — всем речкам речка! Вода в ней светлая: брось иголку на дно — легко найдешь. По берегам леса, песчаные косы и… соловьи. На болотистых безлесных берегах реки Демина мы их почти не слышали, а на Угре попали в соловьиное царство и совсем редко стали включать наш приемник «Турист».
Странный шест
Солнце осторожно выглянуло за лугами. Заискрились росою травы и цветы. Ожили в лесу разные птицы. Всю ночь они молчали, не смея состязаться с соловьями, а теперь не выдержали. И соловьи еще старательнее стали выводить свои серенады. Лесные солисты исполняли самые красивые мелодии. Эти мелодии они посвящали утру, солнцу. Ведь птицы поют с понятием. У них много разных песен, но самые звонкие и радостные — утренние песни. Давно проснулась река. Водная гладь вся в кругах и всплесках: играли легкомысленные плотвички, гонялся за добычей бесстрашный окунь, редко, но мощно взрывала тишину воды злая хозяйка реки щука.
«Дерзкая» и «Стремительная» медленно спускались вниз по течению. На «Дерзкой» вахту нес Андрейка. Колька и Соломко управляли парусом.
Ребята с первого дня потянулись к поэту. Слово Никиты стало для них законом.
Борода научил Кольку и Андрея вязать морские узлы, управлять кормовиком, «ловить» ветер, собирать коллекции бабочек и жуков, обрабатывать причудливые корни. Он же выдал юнгам по толстому блокноту и потребовал, чтобы они каждый день записывали в них свои впечатления и наблюдения. И, конечно, блокноты назывались не блокнотами или дневниками, а «судовыми журналами». Да и все вокруг ребят, благодаря богатейшей фантазии Соломко, становилось необычным. Деревни превращались в портовые города с причудливыми названиями, крутые берега — в скалы, сваи (остатки от мостов и старинных мельниц), подводные камни назывались рифами.
Мы сначала снисходительно посмеивались над Никитой и юнгами, а потом незаметно для себя переселились в их необыкновенный мир.
Одна Булька не понимала романтики. Сколько ни твердили ей, что стада коров — это не стада коров, а стада диких бизонов, Булька все равно с громким лаем гонялась за коровами. И «акул» Булька не боялась. Возьмет и в «самый опасный» момент выпрыгнет из лодки и спокойно плывет по «морю» — и никакой ей «шторм» нипочем. Всех нас раздражала непокорность собаки, но сделать с Булькой мы ничего не могли.
…В тишине доплыли до поворота. Вдруг вахтенный громко, нараспев закричал:
— Впереди таинственный маяк! На маяке флаг неизвестного государства.
Маяком Андрей назвал шест, воткнутый в песчаное дно переката. На верхушке шеста трепыхалась синяя лента, какие девчонки заплетают в косы. Как ни странно, но шест, действительно, оказался таинственным. Сверху он был расщеплен, и в щели зажат целлофановый пакетик. Андрей развернул его и немедленно получил выговор от Бороды:
— О каждой находке надо докладывать капитану или старшему по званию.
Юрий Петрович разрешил юнге прочитать письмо, которое хранилось в пакете. Посмотрел на него Андрей и заморгал глазами.
— В чем дело? — удивился Соломко.
— Не могу, — пробормотал Андрей.
— Чего не можешь?
— Читать.
— ?!
— Тут непонятно написано, — пролепетал несчастный юнга.
— Язык хоть определить можешь?
Андрейка покачал головою.
— Дай-ка сюда, — Соломко забрал у Андрея письмо. — Написано на английском языке. К сожалению, я знаю только немецкий и французский.
Юрий Петрович набросился на сына:
— Ведь ты в школе английский язык изучаешь, бесстыдник, а двух слов прочитать не можешь! За что тебе четверки только ставят.
— Мы этого не проходили, — оправдывался покрасневший Андрей.
— А ты, Коль, какой язык изучаешь?
— Французский.
— Вот ведь петрушка какая, — сетовал капитан. — Поди, что-нибудь интересное написано, а мы прочитать не можем.
— Теперь понятно тебе, зачем английский учить надо? — Харитонов постукал сына пальцем по голове.
— Понятно.
— Понятно, понятно, — с досадой передразнил капитан Андрея.
— Разрешите мне? — попросил Филипп.
Мы знали, что он никакими иностранными языками не владел. Художник взял письмо, повернул страницу и засмеялся:
— Эх вы, следопыты! Тут же есть перевод. Слушайте. «Всем… всем… всем! Десять дней назад нас захватили в плен пираты. Взываем о помощи! Если вы отважные люди, то разыщите наше второе письмо на берегу. Проплывите два километра от шеста. На правом берегу у поваленной сосны увидите следы костра. Под углями и пеплом ищите банку с письмом. Эрлюс».
— Что-что? — недоверчиво переспросил Борис.
— Подпись такая. Эрлюс.
Странная подпись.
— Что будем делать? — капитан обвел всех взглядом.
— По нашему уставу сначала свое мнение высказывают младшие по званию, — напомнил Борода.
— Ваше мнение, юнги?
Вопрос был празден: вид ребят был красноречивее всяких ответов. Юнги встали и доложили свое мнение. Их поддержали единогласно члены двух экипажей. Было решено, не теряя времени, разыскать письмо, после чего начать погоню за неизвестными.
Банку с письмом нашли без труда. Соломко повертел банку в руках и прочел надпись на этикетке:
«Фаршированные мидии», — Никита улыбнулся и добавил: — Если пленников кормят такими консервами, то опасность умереть с голоду им не угрожает.
Нового в письме ничего не было, но зато к письму прилагалась карта, перерисованная с настоящей. На карте кружками обозначались места стоянок «пиратов» и сроки пребывания в том или ином месте.
Изучив карту, Филипп — наш главный лоцман, — ухмыляясь, изрек свое заключение:
— А пираты — не глупые ребята: места для отдыха выбрали подходящие. Наверное, не первый раз заплывают в эти воды.
Булька становится тигром
Дул встречный ветер: шли на веслах. По всем расчетам пиратскую флотилию мы должны были догнать на второй день в полдень: километров через сорок речка резко поворачивала, и ветер становился попутным. Преследование похитителей Эрлюса и его товарищей нарушило наш строгий распорядок дня: был отменен тихий час после обеда, не было долгих стоянок, прекратилась рыбная ловля, художники не ходили на этюды. Капитан отдал приказ о ночных дежурствах. Часовые менялись через каждый час. Юнги охраняли лагерь вдвоем.
Все мы надели одинаковую парадную форму: шорты, тельняшку, зеленый берет с золотым якорьком. У ребят, кроме того, — пионерский галстук. Форма красивая…
«Дерзкая» пришвартовалась к берегу в очень удобной бухточке. Юнги натаскали сучьев и разложили костер. Очередным коком был я. Но в такое напряженное и тревожное время каждая минута была на счету, поэтому все старались помогать приготовить обед. Даже Соломко, любивший вкусно покушать, но ненавидевший поварское ремесло и кормивший нас в свое дежурство безвкусным кондером, хлопотал у котелка. Обед сварили быстро, расстелили клеенку, расставили миски и ожидали появления «Стремительной». Мы думали, художники отстали из-за киносъемок. Они собирались из путешествия привезти любительский кинофильм. Но чем они занимались на самом деле, мы узнали только во время обеда.
Когда все уселись «за стол», я спросил, где Булька. Еда в ее миске давно остужена. Обычно Булька не заставляла себя ждать.
— Буля нездорова и отдыхает в лодке, — грустно ответил Борис и как хороший хозяин, прежде чем съесть самому первую ложку, пошел накормить собаку.
Поведение художников показалось мне странным: слишком сосредоточенно они склонились над своими мисками. Я решил заглянуть в лодку художников, где сидела Булька, и сделал вид, что иду зачерпнуть воды для мытья посуды. Увидел я такое, что и во сне не всегда приснится. Наша милая добродушная ласковая собака стала полосатой, выражение морды, несмотря на радостное помахивание хвоста, — свирепое.
— Что вы натворили с Булькой? — простонал я.
— Ничего особенного, — пожал плечами Борис. — Раскрасили песика под тигра. Согласись, что с тигром легче воевать против пиратов.
Капитан и лоцман «давились» супом.
Какой уж тут обед — все пошли смотреть на Бульку-тигра.
Булька никак не могла понять, почему мы хохочем. Собака растерялась, рассеянно тявкала — словом, вела себя несолидно: она-то ведь не знала, что стала тигром!
Встреча с Эрлюсом
Пророчества нашего мудрого лоцмана оправдались: утро было пасмурным, ветер усилился и нагонял на берег большие волны. Больше часа плыли до поворота. Наконец-то дождались хорошего попутного ветра. Паруса сердито надулись, заклокотала вода у бортов. Лодки набирали скорость.
— Ну как идем? — крикнул юнгам Соломко.
— Здорово! — ответил Колька.
— Хорошо! — подтвердил Андрей.
«Стремительная» шла позади нас метров на шестьдесят. Горделиво приподняв нос, она плавно резала волны. Художники легко могли бы обогнать нас, но Филипп не давал ветру всего паруса.
Вдруг «Стремительная» стала быстро приближаться к «Дерзкой». В чем дело?
Впереди по правому берегу стелился дым. В бинокль были прекрасно видны две палатки и большие резиновые лодки. Вероятно, это лагерь, где находится таинственный Эрлюс.
Капитан приказал:
— Идите за нами метрах в десяти. Парус сбросите, когда махну рукой. По команде «право на борт» сделаем резкий поворот. Полный вперед! — азартно выкрикнул Юрий Петрович.
— Полный вперед! — повторил команду Соломко.
На берегу нас заметили и стали следить за нами. Еще бы! На наших парусах нарисованы волны, из которых величаво выплывает солнце, а над солнцем парят альбатросы.
Берег совсем рядом… Вот-вот «Стремительная» ткнется носом в землю… Капитан взмахнул рукой… Паруса упали. Филипп и Соломко развернули лодку, да так четко и слаженно, что пришвартовались к берегу, как говорится, с шиком. Они и сами не ожидали, что так ловко и красиво у них это получится.
Колька и Андрей моментально «бросили швартовы», выскочили на берег и зачалили лодки. Торжественные минуты прибытия нашего флота чуть-чуть не испортил здоровенный боксер. Собака неожиданно выскочила из палатки и бросилась к юнгам. Ребята застыли на месте. Выручила Булька. Она с диким лаем ринулась на противника. Боксер оцепенел от неожиданности. Ему, наверное, никогда не приходилось встречать таких странных и свирепых собратьев. У Булькиного врага дурашливо отвисла челюсть, он никак не мог понять, откуда взялась эта злющая тигрособака! Булька воспользовалась замешательством и вцепилась боксеру в ухо.
Тот взвизгнул и бросился наутек.
С берега на нас продолжали безмолвно смотреть пять, по виду обыкновенных, туристов: двое мужчин, полная женщина, шустроглазая рыжая девочка и мальчишка. Можно без ошибки было определить, что он сын полной женщины: у них были одинаковые пухловатые губы, маленькие носы и, вероятно, одинаковый вес.
Молчание становилось неловким, но никто не решался заговорить первым. В конце концов нашему капитану это надоело, и он решил действовать, как и все настоящие морские капитаны, — в открытую.
— Нет ли среди вас некоего Эрлюса?
Рыжая девочка и мальчишка-толстяк переглянулись. Ответил мужчина (тот, который был помоложе, — высокий и стройный).
— Эрлюсов среди нас нет, а по отдельности Эрик и Люся есть. Вот они перед вами.
— Вы никаких записок по дороге не оставляли?
— Нет, — покачала головою девочка и опустила свои большие красивые глаза. А толстяк стал в позу Наполеона.
— Собственно, почему мы должны отчитываться перед вами?
Бульке толстяк не понравился, и она зарычала на него. Андрей дернул меня за тельняшку и зашептал: