— Laissez passer, s’il vous plait, Michel,[2] — прокартавил малыш.
У Миши чуть глаза не полопались от удивления; он просто поперхнулся словами, только поэтому Дашке её выходка сошла с рук.
Даже внизу, в вестибюле царил тонкий, благородный запах знакомых духов. Он делал голоса тише и музыкальнее, взгляды и улыбки — мягче и доброжелательнее. Даже почему-то захотелось всех любить и всеми восхищаться.
Вдруг кто-то громко прыснул. Конечно же, это — Миша. Даша строго посмотрела на брата.
— Дашка, это дурацкое жабэ щекотает мне шею.
Было видно, что он сейчас начнёт неприлично хохотать. Даша похолодела.
— Не жабэ, а жабо, дурак. И не щекотает, а щекочет. И замолкни, наконец, — учила Даша брата вежливости.
Дети и взрослые не слышали (или делали вид, что не слышали) перепалку между братом и сестрой. Все закутались в шубы и расселись в три кареты.
Ехали по вечернему Петербургу… За окном кареты падал снег. Едва заметно раскачивались фонари. У театра было уже много карет, из них выходили дети и взрослые. Постоянно открывались двери и из театра вырывался яркий золотистый свет сотен свечей…
Все чинно расселись в ложе. Девочки достали веера и стали обмахиваться ими, как настоящие дамы. Никто не кидал на пол бумажки от конфет и печенья. В огромном зале стоял ровный радостный гул, и вдруг всё стихло.
Оркестр заиграл увертюру.
— Это вступление к опере. В нём рассказывается о том, что будет во всей опере, — очень тихо объяснила Мише и Даше сидящая рядом в ложе Натали.
Миша с Дашей стали ждать, что сейчас кто-то выйдет на сцену и начнёт рассказывать содержание оперы. Хоть немножко будет повеселей. Но звучала музыка и всё.
— Когда расскажут-то? — довольно громко спросил у Натали Миша. Несколько голов сразу повернулись к мальчику. Глаза смотрели строго, но не очень.
— Что это они? — удивился Миша. — Ведь ничего ещё не началось! Натали приложила свой тоненький розовый пальчик к смеющимся губам.
— Тише, — прошелестел её голосок. — Мишель, никто рассказывать словами не будет, увертюра рассказывает звуками. Слушай, всё же понятно.
Миша возмутился про себя, но на этот раз промолчал. «Эта девчонка всё время меня учит…» Но всё-таки стал вслушиваться в звуки. Они ему почему-то ни о чём не рассказывали. Просто звучали себе и звучали — то редкие и прозрачные, то целой радостной или печальной толпой и очень густые, насыщенные. Что-то стало пробиваться сквозь эти звуки к сердцу мальчика: чьи-то страдания и радости, чья-то боль и чей-то смех, но тут Миша положил голову на бархатную загородку ложи, рядом с театральным биноклем, незаметно прикрыл глаза и погрузился в сладкий сон.
Проснулся Миша уже утром в своей детской, на втором ярусе кровати. Свесив вниз лохматую со сна голову, Миша увидел внизу спящую сестру. А рядом спала Натали, но не живая вчерашняя девочка Наташа, а обыкновенная кукла, правда, не совсем обыкновенная, Мише показалось, что ресницы у куклы едва заметно вздрагивают.
«Что же это — всё мне приснилось? Или было на самом деле?» — задумался мальчик.
«Всё приснилось!» — решил он, наконец.
О запахах, звуках и о Доме
Пока дети занимаются хотя и детскими, но очень серьёзными делами, поговорим об эмоциональной культуре. Но теперь уже не будем произносить общие слова, хотя и прекрасные, а остановимся на конкретном: на звуках и запахах.
Сначала о запахах.
Вспомним своё детство. В большое и такое родное понятие
Это о запахах, а теперь — о звуках.
Пока мы поговорим лишь о самом общем звучании наших голосов в доме, об их мелодике. Общая характерная черта большинства наших людей (и особенно, к сожалению, женщин) — это слишком громкая и раздражительная речь. Грань перехода к агрессивной речи столь тонка, что её чуть не каждую минуту переходят, даже не замечая этого. Японцы, например, жалуются, что не могут смотреть наши фильмы из-за чересчур громкой и агрессивной речи.
Главное, что такое звучание не проходит бесследно: разговор по телефону уже отзвучал, а в воздухе вашего дома ещё висит облачко ваших вскриков и раздражённых интонаций. И в него, это облачко погружены все: и кто говорил, и кто молчал, и не вникающие в разговор дети.
Все знают, что к младенцу надо подходить с тихой ласковой речью. Но едва отходят на пять шагов от кровати, и разговор уже журчит в своём обычном ключе: всё та же слегка возбуждённая, какая-то задёрганная речь и никакой тебе певучести, мягкости интонаций. А ребёнок-то нас слышит, господа! Или отойдите от него как можно дальше или, что вернее, учитесь говорить по-другому. Учитесь, ибо это никогда не рано, но часто бывает слишком поздно.
Слышали ли вы звучание своей речи со стороны? Попросите своих близких в какой-то момент, не известный вам, записать вас на магнитофон. Если это невозможно, то сами, во время какого-нибудь взбудоражившего вас разговора, мысленно щёлкните внутренним тумблером, как бы переключая свою речь на «автопилот», а сами сосредоточьтесь на прослушивании. Вы будете «приятно» удивлены. Сказать, что ваша речь не ласкает ваш же слух — это ничего не сказать. И это, представьте себе, даже не вслушиваясь в ваши слова, ежеминутно слышит ваш ребёнок. Вот среди каких мелодий он растёт. А ведь он не только будет подражать вашим словам и выражениям, но и будет подстраивать свой голосовой «инструмент» под ваш. И вы когда-нибудь услышите у ребёнка свои интонации и не узнаете их, потому что они будут направлены против вас.
Но, конечно, не обязательно про всех родителей идёт здесь речь. Безусловно, попадается достаточно людей с благородными интонациями, приятно звучащими голосами. Но согласитесь, что всё-таки редко.
Итак, задания нашего практикума.
По запахам:
1. Определите неповторимый запах своего дома, его компоненты.
2. Попытайтесь подкорректировать (если вас не удовлетворит) или составить сонату запахов вашего дома. (Это длительное задание.)
По звукам:
Постарайтесь послушать «со стороны» звучание своего голоса, своих речей и определить их лейтмотив: железом по стеклу, зудение осенней мухи, дождь по крыше, камнепад и т. д.
Начинайте с сегодняшнего дня работать над своим голосом, своей речью (пока мы имеем в виду не содержание, а звучание). Попробуйте подлавливать себя на крикливых (визгливых!) и возбуждённых интонациях и переключаться на более мягкие и певучие. Лучше делайте паузы в речи, когда почувствовали, что вас «занесло». Постарайтесь!
Ваш голос — это то, что буквально вбирает в себя ребёнок с самых первых дней своей жизни.
Это — один из наиболее важных элементов воспитывающего воздействия, о могуществе которого и не ведают взрослые.
Воспитатель, воспитай себя! Или хотя бы услышь себя!
УТРО ВЕЧЕРА МУДРЕНЕЕ
Наступило утро, которое, как известно, вечера мудренее. Даша проснулась и сразу забеспокоилась:
— Где Натали?
Натали мирно спала и, конечно, её глаза были закрыты. Даша посадила ее, голубые глаза Натали открылись и безжизненно взглянули на девочку. Даша, мучительно размышляя, уставилась на куклу.
Всё это обрадовало Мишу. «Думает, Дашка думает: „Не во сне ли были ночные приключения?“ Значит, всё было!» — сделал про себя вывод мальчик. Даша пока не спрашивала брата, она боялась насмешек: у него и так уже воинственно поблёскивали глаза. Но выяснить-то надо. И Даша решилась.
— Да-а-а, пре-е-красная была опера, — мечтательно протянула она.
— Вот ещё! Скукотища! — отрезал Миша.
— Мишка, ты совсем дикий, толстокожий какой-то, — захлёбывалась от возмущения Даша.
— А ты, музыкантка. Как опера называлась, скажи, — ехидничал Миша.
— Опера, э-э… называлась… э-э, — Даша покраснела. — Ну и не знаю. Так что? Я, может быть, первый раз оперу слушала. И мне уже начинало так нравиться, а тут ты уснул…
— При чём тут я? — взорвался Миша.
— При том… — объяснила Даша. — Натали мне сказала, что скоро и я — усну, и что проснёмся мы утром в своих кроватях. И что до вечера Натали будет куклой.
— А вечером? — с испугом спросил Миша. — Опять в оперу?!
— Да нет. Я не знаю, куда мы отправимся. Главное, что Натали опять станет девочкой.
Даша потянулась, зевнула и помчалась одеваться. Миша ещё посидел в посидел в постели, почесал в затылке, подумал немного ни о чём, спрыгнул с кровати и поплёлся в ванную.
…День сложился неудачный. Во-первых, Миша подрался во дворе с Борькой. Даша решила, что надо вступиться, всё-таки брат! Но Миша был так не прав, что Даше даже не захотелось драться как положено. Миша первый стал бросать палки в колёса Бориного велосипеда, когда тот никого не трогал, а просто катался по двору. Даша без всякой уверенности помахала руками и, в конце концов, отошла от дерущихся мальчиков и задумалась: «Что бы сказала Натали? Наверное, плохо, что я бросила брата в беде. Да, а он-то тоже хорош». Даша быстро запуталась в своих мыслях, так и не определив отношение Натали ко всей этой некрасивой истории.
Во-вторых, Даша после обеда в ответ на бабушкину просьбу принести ей очки, предложила бабушке за очками сходить самой. Ведь и сказала-то не грубо, можно сказать, вежливо, даже «пожалуйста» не забыла ввернуть. А бабушка рассердилась, посмотрела выразительно на маму и произнесла: «Вот и ягодки». А мама почему-то на эти «ягодки» заплакала.
Да, неважный выдался день, хоть и суббота! Не ходили в детский сад, можно было и получше прожить.
Вечером стали ждать, когда начнутся чудеса. Но Натали сидела на постели неподвижно.
— Может быть, мы что-нибудь должны сделать? — засомневалась Даша.
— Сколько можно ждать. Уже ждём целую вечность.
И тут дверь с шумом отворилась и быстро вошла мама. Она была очень расстроена:
— Что же вы совсем не умеете себя вести. Сейчас заходила Клавдия Петровна и рассказала о вашей драке.
— Кто это ещё — Клавдия Петровна? Что ей надо?
— Как ты говоришь? Что за тон?! — мама уже кричала.
«Начинается!» — подумала Даша и сморщила лицо.
— Что ты кривишься? — продолжала кричать мама. — Клавдия Петровна — это мама Бориса. Ну, скажи, Миша, почему ты ему мешал кататься?
— Да-а, у него такой велосипед! Ишь, раскатался, воображала, — Миша так живо вспомнил неудачную прогулку, что у него зачесались руки опять запустить чем-нибудь по колесам.
— Что же он, по-твоему, не может кататься на собственном велосипеде? — мама вся дрожала от гнева. — Что вы за дети?!
— Делиться должен всем, что у него есть. Вы с папой всегда это говорили, — важно заявил Миша, а Даша его поддержала.
— С какой это стати делиться?! — воскликнула мама. Потом она замолчала и, нахмурившись, задумалась:
— Вы меня совсем запутали. Ладно. Я вообще-то пришла пожелать вам спокойной ночи.
Мама чмокнула детей и раскрасневшаяся вышла из детской. Даша и Миша сразу повеселели — могло бы кончиться гораздо хуже.
— Так что делать? Я очень соскучилась без Натали, без её голоса.
«Да уж, только не хватало тут девчоночьих поучений», — подумалось Мише, но при этом он почувствовал, что почему-то тоже с нетерпением ждёт Натали. Что-то в ней было такое, что притягивало к этой нарядной и красивой девочке. И тут его осенило.
— Духи, нужно скорей доставать, духи, — заголосил мальчик.
— Ты что, с ума сошёл? Чего кричишь? — зашипела Даша.
И правда, дверь приоткрылась, сверкнули бабушкины очки.
— Спим, спим, — радостно забормотали дети, и залезли каждый под своё одеяло. Бабушка строго щёлкнула выключателем и вышла из детской.
— Надо быть осторожнее, — прошептала Даша. — Доставай флакончик и капай на Натали крошечную капельку.
Миша так и сделал, только капля получилась не очень маленькая. В комнате сразу запахло свечами, шёлковой обивкой кареты, кружевами, бархатом театральной ложи и, как это ни странно, оперной музыкой. Дети не могли этого объяснить — что значит: пахнет оперной музыкой?! Но именно так они чувствовали, и, встретившись взглядами, поняли, что чувствуют одинаково.
Даша мечтательно вздохнула и приопустила ресницы. Сразу в тёмных и светлых полосках света заскользили тени в красивых, не наших одеждах и заиграла тихая музыка. «Это клавесин», — подумала Даша и очень удивилась: ведь она не знала ни этого слова, ни, тем более, инструмента. И только тут Даша, наконец, поняла, что за этим самым клавесином сидит она, Даша Оболенская, а рядом, видимо, учитель музыки. Учитель давно, как показалось Даше, что-то ей объясняет и в глазах его отчаяние. «Наверное, потому, что я ничего не слушаю», — подумала девочка и смутилась. А в это время её послушные нотам пальчики, пахнущие розовым мылом, бегали по клавишам. Правда, иногда пальчики спотыкались. И тут же лицо музыканта мучительно кривилось.
— Играйте внимательнее, Дашенька, — расслышала, наконец, девочка, но голос учителя был тих и спокоен.
…И вот тут вступил какой-то плачущий, даже, скорее, ноющий от нечеловеческой тоски звук. Скрипка?.. Даша вздрогнула, сразу сбилась и подняла голову от клавесина. Рядом с инструментом стоял её родной брат Миша, совершенно неузнаваемый, и, о господи! — со скрипочкой под подбородком. Именно он издал этот перевернувший Дашину душу звук.
Лицо Миши было бледно, а глаза полузакрыты. Из-под его смычка вырвалось ещё несколько звуков, которые, как бы освободившись, взмыли к небу. Руки у Даши стали ватными и опустились. «Вот бы в детском саду посмотрели на Мишу. На Михаила Оболенского, — сочла нужным мысленно поправить себя девочка. — Вот бы все ребята попадали. Скрипка и Мишка! Ведь он признает только рок. А сам в нём ничего не понимает!» — злорадно подумала Даша.