— Поэтому мы решили остаться на нашем классном курорте, — заключила мама Мартина. — И впредь тоже будем останавливаться только здесь.
Застегивая кому-то штанишки, она вдруг обратилась к Марии:
— Ты здесь одна? Приходи к нам, поиграешь с девочками.
— Это было бы чудесно, — с сомнением выдавила миссис Фостер.
— Ну что, пошли? Мартин!
— Я еще немного здесь побуду.
— Ладно. Только к обеду не опаздывай. И не докучай миссис… э…
— Фостер, — подсказала миссис Фостер.
— А мы Люкасы. Обе команды. Ну ладно, счастливо.
Они побрели прочь от «Чайки», и их еще долго было слышно после того, как они завернули за угол дома и скрылись из вида.
Миссис Фостер с опаской поглядела на Мартина. Она не очень жаловала мальчиков. Мария всегда знала, что не ошиблась, родившись девочкой, — хоть в этом угадала.
— Я хотел сходить в музей, — начал Мартин.
Миссис Фостер просияла. Она явно ждала чего-то более энергичного и разрушительного.
— Прекрасно. Мария тоже там не была.
Они медленно двинулись назад в город. Мартин спокойно и пространно объяснял миссис Фостер принцип работы подвесного двигателя. Время от времени миссис Фостер произносила «да» и «понятно». Счастливая Мария семенила на два шага позади них. Она молчала, но это вроде никого не тяготило. У входа в музей Мартин сказал ей:
— Вообще-то твоя мама не слушала.
— Да, наверное, — мудро согласилась Мария.
— Боюсь, здесь будет скучновато, — предположила миссис Фостер, зайдя в музей.
Исполненная сознанием долга, она начала переходить от стенда к стенду, ненадолго задерживаясь у каждого. Мария заметила, что точно так же она ведет себя и на выставках картин.
За стеклами стендов лежали сотни окаменелостей — совершенные, разнообразные. Нечего и мечтать самим найти такие. Аммониты размером с дверные кольца, каменюки, сквозь которые проплывал скелет целой рыбины, позвоночники динозавров, отпечатки лап рептилий на куске глины… Подписи к каждому экспонату сражали безмерностью времени — сорок миллионов лет назад, сто восемьдесят миллионов, четыреста миллионов. Одни существа были моложе других на сотни миллионов лет. На диаграммах указывалось, кто сколько просуществовал, и изображались грозные динозавры, рыбы самой причудливой и непрактичной конструкции, мелочь — ракушки, морские звезды и всякие ползающие и пресмыкающиеся. Оказывается, аммониты появились сравнительно недавно — они заселили моря, оставив тропические болота диплодокам и птеродактилям.
И все эти существа, поняла Мария, изучая таблицы и картинки, вышли из голубых утесов у оконечности Англии, из которых и состоял костяк местности.
— Голубой лейас, — узнала Мария.
— Что?
— Голубой лейас, из него наши скалы сделаны.
Она снова повторила это название про себя — ей нравилось, как оно звучит. Голубой лейас… А коричневая порода на нем — глауканитовый песок, и у каждой породы свой возраст, как и у окаменелостей — древняя, еще древнее, совсем древняя. Вот они лежат под полями и городами, как будто спят, полные ракушек и костей животных, которые здесь некогда обитали.
— Здорово, да? — сказал Мартин.
Сдвинув от напряжения брови, он сосредоточенно изучал стенд. Все меняется. Поверхность земли вздувается и бурлит, моря становятся сушей, континенты поглощает вода, и ввысь взмывают горы. И через века идет бесконечная процессия форм жизни — от скоромных ракушек из этого стенда до неуклюжих тяжелых динозавров на той картинке. (И какое имеет значение, что его мозг не больше, чем у котенка, подумала Мария. Котята тоже живут не тужат). Одно уступает место другому, и в итоге заканчивается, как с неприкрытым торжеством показано на схеме, обнаженным, однако бородатым мужчиной, который, подбоченясь, стоит (как вы думаете на чем?) на Дуврском утесе.
— Так значит, Ноев ковчег — просто выдумка! — воскликнула неожиданно озаренная Мария.
— Ясное дело, чушь, — фыркнул Мартин.
— Тогда так и надо сказать, — рассердилась Мария.
Она вдруг почувствовала себя обманутой. Всю жизнь ты блаженно веришь в одно, а потом тебе преподносят нечто совсем иное, правда, гораздо более интересное. Над этим стоит поразмыслить.
Теперь они двигались вместе — от стенда к стенду. Мартин то и дело толкал Марию в бок.
— Смотри… Эй, иди сюда…
— Как будто кто-то возился со всем этим, хотел понять, что годится, а лишнее отбрасывал, — сказала Мария.
— Не, это не так. Это эволюция. Мы ее в школе проходили. Организмы меняются — частично или полностью, чтобы приспособиться к среде обитания. Отращивают длинные ноги, теряют хвосты или выучиваются есть другую пищу. А те, у которых не получается, просто вымирают.
— Понятно, — задумчиво произнесла Мария.
Миссис Фостер уже закончила осмотр и стояла у выхода. С верхней галереи они увидели, как она села их ждать и развернула газету.
На большой диаграмме под названием «ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА» эволюция изображалась в виде дерева — его ветки выбрасывали вверх одно существо за другим — кудрявая фантазия в духе «Алисы в Стране Чудес», ошибочность которой становилась особенно очевидной, когда какая-нибудь ветка резко обрывалась на причудливом вымершем животном. И на вершине дерева, победоносно вскарабкавшись по млекопитающим и обезьянам, снова стоял голый волосатый человек.
— Это как в «Змеях и лестницах»[1], — сказала Мария. — Выпадет шестерка, и ты уже стоишь на двух ногах.
Мартин посмотрел на нее, сдерживая одобрение.
— Только они не понимали, что с ними творится. И каждой мелочи понадобились миллионы лет.
— Наверное, мы тоже меняемся.
— У меня вырастут еще две руки. Чтоб лучше лазать по деревьям. И хвост.
— Ну, это уже возврат к прошлому. А я хочу глаза — сзади и спереди.
— Два рта, чтобы есть сразу первое и второе.
— Складные ноги, как у пюпитра. Чтоб быстрее бегать.
Они захихикали. Сидящая внизу миссис Фостер с удивлением подняла глаза.
— Нет, серьезно. Мы все время меняемся. Растем. Становимся выше, у нас вырастают зубы.
— Это не то.
— Так ведь еще страннее, — не унималась Мария, — ты же понимаешь, что с тобой происходит.
Но Мартин потерял интерес. Он уже изучал открытки на выходе. Оба купили по невыразительной открытке с окаменелостями («Может, лучше взять симпатичный вид? Или пляж?» — недоумевала миссис Фостер) и начали подниматься через весь город к дому. На этот раз путь показался гораздо короче, чем обычно. Обескураженные, они уже очень скоро стояли у ворот, и Мартин прощался:
— Ну ладно, пока. — И вежливо добавил: — Спасибо, что взяли меня с собой.
Лежа в постели в ожидании сна, Мария медленно поплыла назад, к вчерашнему вечеру. Та же кровать, то же окно, те же занавески. Но между ними — двадцать четыре часа, и сколько всего произошло. Ничего особенного (просто мы с Мартином приятно провели время в музее), но все-таки это было время, меняющее все. Даже меня, подумала она. Я уже не такая, как вчера вечером. Не совсем такая. Выгляжу-то я так же, — правда, я, наверное, стала немножечко больше, не могла же я не вырасти, — и все же я не такая, не совсем такая, ведь я что-то увидела, что-то сделала, о чем-то подумала, а вчера в это же время я еще ничего такого не знала.
Снизу доносился мамин голос, обрывки разговора с отцом:
— …не утомительный мальчик — отнюдь… ему почему-то очень понравился музей… весело болтали… она была…
И может быть, подумала Мария, засыпая, я расскажу ему о вышивке и о часах — вдруг ему тоже будет интересно. Но я еще точно не знаю. Надо будет еще об этом подумать.
5. ДЕНЬ, КОТОРЫЙ МОГ БЫТЬ СОВСЕМ ДРУГИМ
— Gryphaea, мезозойская устрица, — определил Мартин.
— Интересно, какие они были на вкус?
— Ихтиозаврам, наверное, нравились. С кусочком тоста.
Чего-чего, а уж Gryphaea на пляже хоть отбавляй — закрученных, как змеи, серых камушков. Мария с Мартином нашли уже целых пять штук.
— Нам нужен позвонок бронтозавра, вдруг повезет? — размечтался Мартин.
Они листали книги в библиотеке. По холлу взад-вперед сновала миссис Фостер, всякий раз нервно заглядывая в комнату. Она так и ждала, что Мартин что-нибудь разобьет.
— Почему бы вам не поиграть на улице?
— А мы как раз собирались, — вежливо ответил Мартин.
Здорово он обращается со взрослыми, подумала Мария. Я так не могу. Всегда у него выходит, как он хочет, а не наоборот.
Миссис Фостер удалилась в кухню и закрыла за собой дверь.
— Джеймс вчера стащил мою Stomechinus. Я же ее нашел. Ну, я ему и врезал, но не сильно. Он наябедничал маме, и меня рано отправили спать.
Мария сочувственно кивнула.
Джеймс — это, кажется, брат, не кузен, подумала она, тот, которому года четыре, но я не уверена — она никак не могла в них разобраться.
— Если ты старший, ты всегда неправ, — сказал Мартин, неожиданно помрачнев. Что ни сделай — все плохо, потому что ты уже большой и должен быть умнее. Только и знаешь таскать всем вещи со второго этажа — свитера всякие. Так жизнь и проходит. Смотри, какая отличная окаменелость. Вот бы нам такую найти.
Им попалась книга с прекрасными иллюстрациями.
— Такую не найдешь.
— А вдруг?
— Не, не найдешь. Это трилобиты. Они встречаются в другой породе, гораздо более древней, чем наш голубой лейас. Когда он только образовался, трилобиты уже вымерли.
— А жаль, — огорчился Мартин. — Здесь сказано, они умели сворачиваться, как мокрицы. Ну ладно… Знаешь что? — продолжал он, сверля Марию взглядом, как будто рассматривал ее в мощный микроскоп.
— Что?
— Все знакомые девочки похожи на чьих-то сестер, например на мою. А ты ни на кого. Наверное, потому что ты ничья не сестра.
Есть такие мгновения в жизни — самые приятные, — ими лучше всего наслаждаться одному: первая секунда, когда входишь босиком в холодное море, когда читаешь некоторые книги, когда утром видишь, что за ночь выпал снег, когда просыпаешься в день рождения… Есть и другие мгновения — их чудо можно ощутить, лишь глядя другому в глаза. Такие, как сейчас, с грустью подумала Мария, потому что не успел Мартин договорить, как тут же отвернулся и стал рассматривать комнату. И больше никто никогда не узнает.
— Да, странноватенький у вас домик.
— Здесь все викторианское. Мама говорит, это вещь!
— Получше дурацкой гостиницы.
— Наша хозяйка живет через дорогу, — сказала Мария. — У нее там много часов. И одна картинка, такая необычная. Не нарисованная, а вышитая. Ее сделала девочка, почти как я по возрасту.
— Откуда ты знаешь?
— Там вышито. И год — 1865-й. Я все время о ней думаю. Не знаю, что с ней случилось.
— Выросла, — весело ответил Мартин. — Выросла, вышла замуж, родила детей — все как положено. Смотри, какой здесь фанатский атлас.
Наступила тишина. Мартин вытащил атлас и пролистал его, придерживая страницы большим пальцем.
— А мне кажется, она так и не выросла, — возразила наконец Мария и добавила:
— Мне кажется, она все еще здесь.
Ей хотелось, чтобы ее голос прозвучал с вызовом, но он прозвучал просто спокойно:
— Моя ровесница.
— Свихнуться можно, — сказал Мартин. — Нет ее здесь, понятно? Что она тебе, привидение, что ли? Но от этого еще больше свихнешься.
Он поднял атлас и поставил его обратно на полку.
— Умерла она, вот и все. Сто лет назад.
— Да, наверное, — холодно ответила Мария.
— Ну, то-то же. Ладно, пошли.
Вечером, когда Мартин ушел домой, Марию потянуло к каменному дубу. Дерево ее успокаивало. Там можно было не только уединиться. Приветливый дуб с теплой шершавой корой и шепчущимися листьями, более темными и кожистыми, чем у обычных деревьев, окружал и защищал. Она сидела, прижавшись спиной к стволу, вытянув ноги вдоль толстой ветки, и все вокруг качалось и двигалось, но в то же время она чувствовала, как его корни уходят глубоко в землю, и он стоит прочно и неподвижно, словно дом. Дуб рождал желуди: повсюду вокруг нее висели сотни зеленых плодов в чешуйчатых шляпках, бледные на фоне темных блестящих листьев. Конечно, из них не вырастут сотни деревьев. Может, вообще ни одного. Опять расточительство. Мария сонно смотрела, как тень от дуба на лужайке вытягивается и утончается, и рассказывала ему о своем дне.
— Сегодня мы с Мартином, моим другом, — это тот, который… да ты его знаешь, он ведь тоже на тебя залезал, — ходили на пляж за окаменелостями и нашли еще одну Gryphaea и кусочек Stomechinus, но не очень хороший, а завтра я собираюсь провести с его семьей целый день. Меня пригласили. Вообще-то я еще не решила — ехать или нет, — призналась она дереву. — Их так много, и все они говорят в один голос. Меня это немножко раздражает. Но все-таки поехать хочется.
— Не забудь сказать «спасибо, что взяли меня с собой».
— Хорошо.
— Расческа в кармане?
— Да.
— Если тебя будет тошнить в машине, скажи миссис Люкас.
Ну, нетушки, подумала Мария. При всех? Ты что, правда, думаешь, что я ей скажу? Нет, придется просто умереть, тихо умереть.
— Желаю приятно провести день.
В гостинице (ей пришлось подождать в холле, пока про нее не вспомнили, — она стояла одна, покраснев до корней волос, и ей казалось, все только на нее и смотрят) она обнаружила, что Люкасы не готовы и планов пока тоже никаких. Следующие полчаса прошли в лихорадочном одевании детей, в посылании Мартина за детьми, которые успели разбрестись, в поисках потерянных вещей и в спорах о том, куда поехать. Две девочки прыгали вверх-вниз, не останавливаясь ни на секунду, и кричали:
— Хотим на ярмарку с аттракционами! Хотим на ярмарку с аттракционами!
И всем заправляла мама Мартина.
— Что значит, у тебя НЕТ сухой футболки? Должна быть. Тогда надень футболку Джейн.
А я никогда не носила чужих вещей, подумала Мария. Да мало ли чего я еще никогда в жизни не делала. И у нее перед глазами возникла картинка ее одежды — чистой, которую каждый вечер складывали на стуле в ногах около кровати, чтобы утром она могла ее сразу надеть, а грязную забирали в стирку.
— В Бемистере — гонки легковых машин, — закинул удочку Мартин.
Он повторил эту фразу уже в третий раз, правда, не очень уверенно, как будто знал, что дело безнадежное.
— Хотим на ярмарку с аттракционами!
— Тогда поищи их под кроватью. Джеймс, иди сюда!
— ПЛЯЖ! ПЛЯЖ! ПЛЯЖ! ПЛЯЖ!
— Сьюзи, давай причесывайся.
— ЯРМАРКА С АТТРАКЦИОНАМИ!
— Пляж!
— Я не могу найти свои туфли.
— Причесывайся.
— ЯРМАРКА С АТТРАКЦИОНАМИ!
— Пойди умойся!
— ПЛЯЖ!
— Нет, сейчас ты не получишь леденец.
— Я не могу найти свои туфли.
— Ох… БЛИН! — неожиданно выпалил Мартин, вспыхнув от гнева.
Он подошел к окну и угрюмо уставился в сад.
— Пусть гостья решает, — предложила тетка Мартина. — Куда ты хочешь, Мария?
— ПЛЯЖ!
— ЯРМАРКА С АТТРАКЦИОНАМИ! ЯРМАРКА С АТТРАКЦИОНАМИ! ЯРМАРКА С АТТРАКЦИОНАМИ!
— Ну ладно, хватит. Оставьте ее в покое, — приказала миссис Люкас. — Джеймс, перестань таскать ее за свитер.
Из-под кипы грязных пеленок, игрушек и влажных купальников она вытащила местную газету.
— Форум спортивных игр в Блэндфорде — о Боже, только не это. Выставка цветов на Чайльд-Оукфорд — большое спасибо, но не с этой компанией. Гонки на мотоциклах. Первенство.
— О, отлично, поедем туда, — выдавил Мартин тоном человека, который знает, что надежды уже никакой.
— Выставка лошадей, выставка фарфора… Во, слушайте! Средневековая ярмарка. Хотите провести день в XV веке в симпатичной усадьбе Кингстон Певерелл… Рыцарский поединок, стрельба из лука, жареный бык, средневековый банкет, менестрели и многие другие развлечения, а также лотки с едой и чай. Вход 25 пенсов. С любезного позволения сэра Джона и леди Хоуп-Певерелл… Ну, как?
— Сможем мы побиться на рыцарском турнире?
— Хочу быка.
— Ой, нет, только не усадьба, — вяло пробормотал Мартин.