Когда Родрик Мак-Кодрам вернулся домой с рыбной ловли, он увидел, что входная дверь распахнута настежь, а дом опустел. Не встретила хозяина заботливая жена, не приветствовало его веселое пламя торфа в очаге. Страх обуял Родрика, и он протянул руку к притолоке. Но тюленьей шкурки там уже не было, и рыбак понял, что его красавица жена вернулась в море. Тяжко стало ему, когда дети со слезами рассказали, как мать только молвила им: «Прощайте!» — и покинула их.
— Черен был тот час, когда шел я к своей лодке и заяц перебежал мне дорогу! — сокрушался Родрик. — И ветер тогда был сильный, и рыба ловилась плохо, а теперь обрушилось на меня великое горе…
Он так и не смог забыть свою красавицу жену и тосковал по ней до конца жизни. А дети его помнили, что их матерью была женщина-тюлень. Поэтому ни сыновья Родрика Мак-Кодрама, ни внуки его никогда не охотились на тюленей. И потомков их стали называть Мак-Кодрамы Тюленьи.
Крошка-Малышка
Жил-был мальчишка по имени Крошка-Малышка. И была у него корова по имени Рогатая-Бодатая.
Вот однажды утром Крошка-Малышка пошел доить Рогатую-Бодатую и говорит ей:
Стой, коровка, мой дружок,
Стой, моя Рогатая,
Подарю тебе рожок,
Ты моя Бодатая.
Он, конечно, имел в виду «пирожок», сами понимаете. Но корова не хотела пирожка и не стояла смирно.
— Фу-ты ну-ты! — рассердился Крошка-Малышка и говорит ей опять:
Стой, коровка, моя Рогатая.
Дай молочка, моя Бодатая.
Будь умная, послушная,
Дам тебе пампушку я.
Но корова не захотела стоять смирно.
Что было делать Крошке-бедняжке
С такой Рогатой, с такой Бодатой?
Пошел Крошка-Малышка домой к маме. — Мама, мама! Не хочет Рогатая-Бодатая стоять смирно, не может Крошка-Малышка подоить ее!
— Фу-ты ну-ты! — говорит мама. — Сломай хворостину, побей непослушную скотину.
Пошел Крошка-Малышка к дереву за хворостиной и говорит ей:
Дай мне хворостину,
А я тебе дам холстину!
Но дерево не хотело холстины и не дало мальчику хворостины.
Пошел Крошка-Малышка опять домой к маме.
— Мама, мама! Не дает дерево хворостины, не хочет Рогатая-Бодатая стоять смирно, не может Крошка-Малышка ее подоить!
— Фу-ты ну-ты! — говорит мама. — Пойди к мяснику, пусть зарежет корову.
Пошел Крошка-Малышка к мяснику и говорит ему:
Наша Бодатая-Рогатая молочка нам не дает,
Пусть мясник нашу Рогатую-Бодатую убьет!
Но мясник не захотел убивать корову без серебряного пенни. И Крошка-Малышка опять пошел домой к маме.
— Мама, мама! Не хочет мясник убивать корову без серебряного пенни, не дает дерево хворостины, не хочет Рогатая-Бодатая стоять смирно, не может Крошка-Малышка ее подоить.
— Ай, ай, ай, — говорит мама. — Пойди к нашей Рогатой, к нашей Бодатой и скажи ей, что маленькая девочка с голубыми глазками горько-горько плачет по чашке молока.
Вот пошел Крошка-Малышка опять к Рогатой-Бодатой и сказал ей, что маленькая девочка с голубыми глазками горько-горько плачет по чашке молока.
И корова тут же стала смирно и позволила мальчику себя подоить.
И маленькая девочка с голубыми глазками перестала плакать.
И все обошлось как нельзя лучше.
Что не к худшему, то всегда к лучшему.
Серебряная дудочка Маккримонса
Эйн Ог Маккр
Она подлетела к нему и спросила, отчего он так печален. А когда он рассказал отчего, она молвила:
— Я слышала, как ты играешь, и нахожу, что совсем недурно. К тому же ты красив и нравишься мне. Я хочу тебе помочь.
Эйн прекрасно знал, что феям ничего не стоит превратить прозрачную воду источника в лучшее вино, или выткать из паутины пушистый шотландский плед, или заставить простую тростниковую дудочку исполнить нежную колыбельную.
Словом, Эйн понял, что настала решающая минута в его жизни.
Он с чувством поблагодарил фею; оставалось только ждать, что дальше будет. Фея протянула ему серебряную дудочку с круглыми дырками для пальцев.
— Вот, возьми, — сказала она Эйну. — Вставь ее в свою волынку, и, стоит тебе прикоснуться к ней пальцами, она послушно исполнит сладчайшую музыку. И твоим сыновьям она будет повиноваться, как тебе, и сыновьям твоих сыновей, и их сыновьям, и так всем продолжателям рода Маккримонсов. Только помни: к этой серебряной дудочке вы должны относиться бережно и с любовью, потому что она не простая, а волшебная. Если случится, что кто-нибудь из Маккримонсов обидит или оскорбит ее чем-нибудь, ваш род навсегда потеряет свой музыкальный дар. Эйн Ог взял волшебную дудочку и поспешил в Данвеган.
Там уже собрались все знаменитые волынщики горной Шотландии. Они один за другим исполняли на своих волынках те же мелодии, что играли их отцы и деды. И каждый новый волынщик, казалось, играет еще с б
С того дня Маккримонсы с острова Скай, поколение за поколением, оставались знаменитыми волынщиками и композиторами. Они основали в родном Борререге школу волынщиков, в которую стекались ученики со всех концов Шотландии и Ирландии.
Курс обучения в этой школе был не маленький: семь лет, чтобы стать просто волынщиком. Прослыть же хорошим волынщиком мог только тот, у кого в роду уже сменилось семь поколений волынщиков.
Прошли века, а Маккримонсы так и оставались волынщиками у Маклеодов, пока не настал день, который оказался роковым в их славной истории.
Глава рода Маклеод возвращался с соседнего острова Расей домой. Место волынщика было на носу его галеры, и занимал его один из Маккримонсов.
День выдался ветреный, и на море была сильная качка. Легкое судно так и швыряло вверх и вниз, вверх и вниз на вспененных волнах.
— Сыграй нам, Маккримонс, чтобы поднять наш дух, — попросил Маклеод.
Маккримонс прикоснулся пальцами к серебряной дудочке. Однако сильная качка мешала ему играть, пальцы то и дело соскальзывали, когда галеру бросало туда и сюда. Буря разыгралась нешуточная. Накатившая волна обдала Маккримонса с ног до головы, брызги затуманили ему глаза, и он невольно взял несколько фальшивых нот.
Ещё ни один волынщик из рода Маккримонсов не брал фальшивых нот на волшебной волынке.
И вот этот несчастный бросил в сердцах свою волынку, позабыв совсем о наказе доброй феи, подарившей серебряную дудочку Эйн Огу, хотя отец не раз рассказывал ему эту историю.
— Ах эта жалкая дудка! — воскликнул он в злую минуту. — Разве можно выжать из нее хоть одну правильную ноту!
Не успел он сказать это, как уже пожалел о своих словах. Про себя-то он знал, что они несправедливы.
Да было поздно.
Серебряная дудочка выскользнула из его рук и упала за борт в бушующее зеленое море.
Волшебные чары распались.
Ни сам Маккримонс, ни его сын, ни сын его сына не могли уже больше так хорошо играть на волынке. И слава знаменитой школы Маккримонсов вскоре угасла, а сама школа пришла в упадок.
Два скрипача из Стратспи
Эластер и Джон — так звали двух скрипачей, живших в Стр
В это время из темноты пустынной улицы вынырнул какой-то старик.
— Добрый вечер, джентльмены, — скрипучим голосом произнес он. — А вы, никак, музыканты?
— Они самые, — ответил Эластер. — Да только в такую ночь вся наша музыка на ветер.
— И в карманах ветер, и в желудке ветер, — подхватил Джон. — Одно слово: горе мы скрипачи.
— Если согласитесь играть для меня, я наполню и ваши желудки, и ваши карманы, — сказал старик.
Не успел он закончить, как Джон и Эластер вскинули скрипки под подбородки и…
О такой удачной встрече они и не мечтали!
— Нет-нет, — остановил их старик, кладя руку Эластеру на плечо. — Не здесь. Пойдемте за мной.
— Странный старик, — успел шепнуть на ухо своему приятелю Джон.
— Э-э, за ним так за ним, — ответил Эластер.
И старик двинулся в путь, а скрипачи за ним. Так они добрались до Тонаур
Раздосадованный задержкой, старик обернулся к двум друзьям и сердито сказал, чтобы они поспешили, если не надумали нарушить уговор. И только скрипачи переступили порог странного дома, как дверь за ними бесшумно затворилась. Тут они наконец увидели свет и услышали шум, крики и смех. Старик провел их еще через одну дверь, и они очутились в роскошном бальном зале невиданной красоты.
В углу стоял длинный стол, заставленный диковинными яствами. От одного их вида у Джона и Эластера слюнки потекли.
За столом сидели прекрасные дамы и кавалеры, разодетые в шелк и атлас, все в кружевах и в украшениях.
— Присаживайтесь к столу и ешьте не стесняясь, — пригласил друзей гостеприимный старик.
Но скрипачи не нуждались в особом приглашении. Давненько им не доводилось так поесть и столько выпить! И когда они уже наелись и напились вдосталь, Джон вдруг заметил, что старик куда-то исчез. Он сказал об этом своему другу, на что тот ответил:
— По правде говоря, как он выходил из зала, я не видел, но в этом странном доме меня ничто не может удивить. Вставай, Джон, бери-ка свою скрипку, и давай сыграем в благодарность за такой прекрасный ужин.
Скрипачи заиграли, а нарядные кавалеры и дамы пошли танцевать. И чем быстрей мелькали в воздухе смычки, тем быстрей кружились танцоры. Никто и не думал об усталости. Эластеру и Джону показалось, что они играют всего полчаса, когда вдруг в зале опять появился тот старик, так же неожиданно, как исчез.
— Довольно играть! — приказа он. — Скоро рассвет. И вам пора в путь.
С этими словами он вручил скрипачам по мешку с золотом.
— Но мы играли совсем недолго и даже не устали, за что же нам столько денег? — спросил честный Джон.
— Берите и ступайте, — коротко ответил старик.
Молодые люди послушно взяли деньги и ушли, очень довольные своей удачей.
Первым странную перемену в окружающем заметил Эластер, когда они были уже близко от города.
— Откуда здесь эти новые дома? — подивился он. — Ручаюсь, вчера вечером на этом месте был пустырь.
— Вечером было темно, — ответил Джон, — ты мог их не заметить. К тому же эти дома мне вовсе не кажутся такими уж новыми.
— А этот мост ты вчера видел? — спросил Эластер.
— Точно не помню, — ответил неуверенно Джон.
— Если б он был вчера, мы бы по нему прошли, ведь верно?
Джона начало разбирать сомнение. Всё теперь казалось ему не таким, как вчера. Он решил обратиться к прохожему и выяснить, там ли они находятся, где предполагают. Но первый, кого они встретили, оказался очень странно одетый господин и, когда Джон спросил его про мост и дома, он со смехом ответил, что они стоят на этом месте уже давным-давно. Прощаясь с ними, он опять рассмеялся, заметив:
— Ну и чудная вы парочка! С костюмированного бала, что ли, вы идете в этом смешном старомодном платье?
Конечно, новым их платье назвать было нельзя, но что в этом смешного? И Джон с Эластером подумали, что невежливо смеяться над их платьем, когда сам прохожий одет так нелепо. Однако, оказавшись на улицах города, они заметили, что все мужчины, женщины и дети одеты так же нелепо и странно. И в магазинах была выставлена странная, незнакомая одежда. И даже разговаривали все с каким-то странным, незнакомым акцентом. А самих скрипачей поднимали на смех, когда они обращались к кому-нибудь с вопросами. И все почему-то удивленно таращили на них глаза.