— Стой! — воскликнул он. — Давайте вот что сделаем! Давайте соберем этот мусор, привезем и у теть Фроси прямо под окнами высыпем. Пускай глядит!
Моськина мысль была, конечно, хорошая и справедливая, но Андрейка ее забраковал:
— Улицу портить? Улица не виновата…
— Тогда… тогда… Перекидаем все к ним через забор! Во!
Так выходило еще лучше, но уперся Алеха:
— Да тут такое пойдет! От одной теть Фроси крику не оберешься! И дома… Отец сегодня только первый день начал со мной разговаривать, и мать ругаться перестала… И все опять сначала, не успеешь отдохнуть?
— Чего ни скажи, все нельзя! — обозлился Моська. — Чего я ни придумаю, нельзя да нельзя… Ну и как хотите!
Рассерженный Моська свернул на стежку, тянувшуюся к его дому… За ним и Андрейка с Алехой разошлись каждый в свою сторону…
Андрейка шел, задумавшись, пока не набрел на Гришу — теть Фросиного сына. Он был тощий, жилистый и кривоногий, а лицо широкое, как блин, с крошечным носиком и реденькими кошачьими усами.
Наряженный в новые синие джинсы и распашную рубаху, изрисованную крылатыми лошадьми, он протирал тряпочкой своего красного «Жигуля», что делал по нескольку раз в день. Рядом стоял подвыпивший пастух дядя Коля Копейкин и спорил про каких-то англичан:
— Ты мне об англичанов не толкуй, иде ты мог их видать? С пароходу? Ты у дядь Коли спроси, дядя Коля их в войну видал-перевидал в городе Архангельском! Матросы из арктицких конвоев! Народ скупой! Сердитай! Вот спроси у него закурить, это он дасть, это он не откажет! Но боже тебя упаси к нему в тумбочку, не спроша, залезть! Серчает! Драться лезет!
— Непривычные к нашему панибратству… — хехекнул Гриша.
Андрейка не вытерпел и встрял в разговор:
— А мусор везде выбрасывать — не панибратство, да?
— Какой мусор? — прикинулся непонимающим Гриша.
— «Какой»! Ваш мусор! Где березовая поляна… Мы точно узнали чей: и обои, и боты отрезанные, и пузырьки…
— Какие щепетильные, скажи на милость! — насмешливо развел руками Гриша. — А куда же его девать?
— На свалку! Есть свалка… Почему обязательно в самое красивое место?..
Гриша продолжал посмеиваться:
— Глядите-ка! Тоже стали разбираться: «красивое»… Эстетики нашлись! Я, например, не заметил там особенной красоты: полянка как полянка… По-моему, все полянки одинаковые… А на свалку не всякий поедет: инфекций прикажешь там набираться, на свалке вашей?..
— Ты, Андрюха, помалкивай, чего не понимаешь! — сказал дядя Коля. — Ты его слухай… Он человек бывалый, козырный: они с Пятровной нынче из бара пьють! Мы народ серый, мы покуда из стакана! Абы поболе!
— Неужели трудно было до свалки довезти? — не отставал Андрейка.
За Гришу ответил дядя Коля:
— Наш мусор недостоин рядом с ихним находиться! У них — культура!.. Куда нам…
Гриша перестал посмеиваться:
— А чем ты докажешь, что я? Ты видал?
— Знаю!
— Нужно доказать!
— Докажем!
— Ну и что?
— А то!
— Ты чего лезешь не в свое дело? Ты сознательный?
— Сознательный!
— А я — нет! Ясно? И отвали! Нечего мне тут права качать!.. Молокососы, понимаешь…
И Гриша полез в своего «Жигуля».
— Ладно… Мы тебе устроим штуку… — тихонько злобился Андрейка. — Растопырил усы, как кот… и думает, что полянки можно замусоривать. Попомнишь полянку, кошачья морда!..
Но Гриша услыхал и высунулся из кабины:
— Что ты мне сделаешь?
— Увидишь! Вот увидишь…
— Молчать! — шутливо прикрикнул дядя Коля на Андрейку. — Ты как осмеливаешься некультурность свою выказывать? Большого человека оскорбил, котом его обозвал. Тебя чему в школе воспитывали? Какой он тебе кот? Конешно, по усам маленько смахивает… Чистоплотный тоже!.. Коты, они завсегда чистоплотные… Был у меня один…
Гриша дал газ и укатил. Андрейка тоже не стал дослушивать про чистоплотного дядь Колиного кота, увидав, что по улице идет Читака и несет ведро воды из колонки, поставив его себе на голову и слегка придерживая руками.
— Во! — похвалился он. — Вчера по телевизору показывали, как в Индии носят… Получается? А так правда удобнее: руки почти не заняты, только макушку больно и глаза по сторонам не видят. Да можно привыкнуть… А ты почему такой?
Андрейка рассказал про полянку.
Читака выслушал, потом, присев на корточки, поставил ведро на землю, пощупал макушку и заявил:
— Этого дела так нельзя оставлять!
— Мы и хотели с тобой посоветоваться…
Моськино предложение Читака, как человек ученый, мирный, не любящий скандалов и боев, тоже не одобрил и пообещал что-нибудь посоветовать — потом.
— Когда?
— Не знаю… Я уже мозги включил, теперь они сами думают… Они у меня автоматические! Когда надумают, не знаю: сегодня или завтра… От меня не зависит…
— А могут ничего и не надумать?
— Такого не может быть!.. — ответил Читака. — Чего-нибудь да надумают…
Он опять водрузил ведро на голову и пошел, глядя прямо перед собой. Но мозги у него и вправду оказались автоматические, потому что, отойдя немного, Читака вдруг остановился, поспешно снял ведро и, оставив его посреди улицы, побежал за Андрейкой:
— Стой! Знаешь что? Нужно его через газету протащить! Опозорится на весь мир! Так и надо! Помнишь, как дядь Колю Копейкина описали в райгазете за то, что он с работы на работу часто переходил: «Жив курилка!» — называлась. Его потом задразнили прямо! Кто ни увидит: «Дядь Коль, да ты жив?», «Дядь Коль, давай закурим, раз ты жив!» И сами: га-га-га! До того довели, что он чуть не завербовался в Караганду, но пока дом продавал, всем надоело его дразнить, он и остался… Даже курить бросил, хотя, говорит, через кашель…
— А ты сумеешь написать? — обрадовался Андрейка.
— Сумею! — кивнул Читака. — Хотя и не пробовал… Только не сейчас, а когда-нибудь после… Сейчас мы уезжаем гостить в город на неделю! Ты попробуй пока сам.
— Да я не умею.
— А чего тут уметь? Что тут такого? Описывай все подробно, главное, старайся, чтоб посмешней получалось… Жалко, что название «Жив курилка!» уже было, а то хорошо бы его проставить. Сейчас я тебе приблизительно…
Он задумался, глубокомысленно подняв глаза.
Из-за угла вышла Читакина мать, одной рукой подхватила ведро, другой — уцепила Читаку и поволокла за собой, ругаясь:
— Тебя, с-собачонок, за чем послали? Машина дожидается, а он ста-аит балакает: тара-бара!..
Читака успел только крикнуть:
— Я вам потом в письме все подробно напишу!
Читакина мысль Андрейке очень понравилась. Если сочинить посмешнее, все прочтут, Гриша с тетей Фросей будут опозорены, и ни капли их не жалко. Да еще описать стихами! Мать рассказывала, что раньше, когда в Шапкине не только телевидения, но даже радио не было, а газету выписывал только сельсовет, тогда про таких, как Гриша, складывали частушки и пели: осрамят не хуже, чем в газете! Стихи лучше и тем, что их запомнить легче.
А что тут особенного? Ведь в стихах главное — складные рифмы подобрать, и Андрейка вдруг обнаружил, что это — дело нехитрое. Вот, например, идет кошка… Кошка, картошка, гармошка, лукошко… Да сколько угодно можно напридумывать! А на какое слово рифм мало или нет совсем, его всегда можно другим заменить — полегче…
Сперва он решил писать стихотворение громадное — целую поэму, потому что в маленьком не поместятся все подлые поступки Гриши: нужно полянку описать, какая была и какая стала, самого Гришу в смешном и противном виде, тетю Фросю подбавить, которая тоже виновата, дальше — видно будет…
Он взял листок бумаги, ручку и начал сочинять, но призадумался, с какого боку подступаться… Только бы удалось начать с самого начала, а дальше, глядишь, и стронется, пойдет одно за другое цепляться! Да вот начало никак не начиналось…
Вообще-то поэмы — произведения длинные, для первого раза трудные… Не слыхать, чтобы настоящие поэты прямо с поэм начинали: они сперва учатся на мелких стишках, потом пишут все длиннее и длиннее, а под конец и до поэм добираются…
Мать увидела и удивилась:
— Да ты никак за письмо принялся? Должно, в лесу волк сдох! Давно, давно пора дядю Ваню отблагодарить за посылку! Какую неделю откладываешь…
— Дядь Ване я тоже напишу… вскоре… — пообещал Андрейка. — А сейчас у меня поважней дело… Поэму пишу!
Мать остолбенело уставилась на Андрейку, потом прыснула:
— Чего-чего?
— Поэму! Что тут особенного? Будет называться — сатирическая и юмористическая поэма… про Гришу с Петровной: как он всю полянку замусорил… Петровне тоже достанется… Будут знать!
Мать перестала смеяться:
— Во-он что… Да ты сдурел? С Петровной связываться захотел!..
— А они что делают!
— Мало ли… Можно на словах сказать, если что… А он, глядите-ка, что задумал! Иль ты ее не знаешь? Самая подколодная старуха во всем Шапкине! Даром что с языка не сходит: «я бога бою-уся…», «ты, дочка, бога бойси-и»… Она потом со свету сживет!.. С тебя спросу нет, а ты подумал, каково нам с отцом? Да она в суд побежит, у ней чуть что: «оскорбление личности…» Вот я отцу скажу, он тебе пропишет поэму! Поэмщик какой! Попробуй только у меня напиши… Ну-ка, дай-ка сюда!..
Мать выхватила у Андрейки ручку и спрятала в карман, будто в доме не найдется других ручек или карандашей… Конечно, вступать в конфликт с отцом и матерью не годится, но и этого дела тоже оставлять нельзя, правильно Читака сказал.
Андрейкины мозги оказались автоматическими, не хуже, чем у Читаки: как включились — стихотворение сочинять, так и пошли все там винтики и колесики крутиться — остановить нельзя и на другое не переключаются, заело переключатель.
А что если написать басню? Ведь в баснях как бывает? Для виду описывается какой-нибудь зверь, а на самом деле человек. Гриша, например… Можно так подсочинить, что все угадают, про кого, хотя не придерешься. И заглавие само выскочило в голове, когда Андрейка представил щекастое Гришино лицо и реденькие белые усы: «Кот-обормот!»
От такого смешного заглавия (кот и вдруг — обормот!..) даже самому автору смешно сделалось, и начало выдумалось как-то само собой:
Есть в Шапкине курносый кот,
Он в синем домике живет…
И сразу еще добавилось:
Всегда у этого котишки
Торчали белые усишки…
Чтобы не получилось ошибки, Андрейка припомнил, нет ли в Шапкине еще синих домов, а то может пострадать невиновный, но оказалось — только один, у тети Фроси…
Любому ясно, на кого тут намекается. Насчет курносости тоже ввернуто не зря: коты вообще курносые, поэтому, если специально об этом упомянуть, значит, имеется намек кое на кого!
Пока про дома вспоминал, еще две строчки сочинились:
Он красил свой кулацкий дом
И вывозил весь мусор вон…
Сложил все строчки вместе — получилось вовсе хорошо, и не придерешься — про кота, и все.
У Андрейки даже ладони зачесались — скорей дальше сочинять!
Он отыскал огрызок карандаша, блокнотик, удалился в лопухи за огородом и, приспособив вместо стула перевернутое ржавое ведро, начал строчить свое произведение.
Описание полянки вышло очень красиво: как там росли березки и кукушкины слезки, цветы цвели, а над ними гудели шмели… С мусором тоже никаких хлопот не было, мусор описывался легко, потому что почти весь оказался в рифму: башмаки, пузырьки, мешки и прочее… Очень наглядно получилось, словно своими глазами на полянку глядишь!
Закруглил так:
В лесу полянку загубил,
А сам в Одессу укатил!
Правда, коротковато вышло и вроде бы в конце не хватает чего-то, но басни длинными и не бывают. В середку можно, конечно, еще пару куплетов вставить, однако ни к чему: начнешь вставлять, да испортишь!
Все-таки в целом виде басня ему здорово понравилась. Ведь нужно учесть, что с первого разу написано, и условий не было: сочинял в лопухах, на ведре… И то как получилось!
Поставив последний восклицательный знак, Андрейка начал расхаживать между лопухами и декламировать свое произведение.
Сначала продекламировал со смешным выражением, как артист Игорь Ильинский. Потом протяжным голосом с подвыванием, как зачитывал свои чепуховые стихи физрук Борис Иванович. И так, и этак получалось просто замечательно. Не удержавшись, он пошел к матери, занятой стиркой, потоптался возле корыта и хитро спросил:
— Хочешь послушать одну басню Крылова про кота?
— Ну-ну… — ответила мать, не поднимая головы от корыта.
Выбросив первый куплет, чтобы она не догадалась, Андрейка на манер Игоря Ильинского прочитал свою басню, которую уже запомнил наизусть.
Не дослушав до конца, мать с сомнением покачала головой:
— Ох, чтой-то не похоже будто на Крылова…
— Это почему такое?
— У того куда складней… А тут коряво чтой-то…
— Ничего ты не понимаешь в баснях! — обиделся Андрейка и ушел к Алехе с Моськой.
Вполне возможно, что мать не сумела понять стихотворения потому, что оно было не целое, без начала… Да и не разбирается она в этих делах.
Зато Алеха с Моськой, понимавшие в поэзии получше матери, когда Андрейка зачитал им свою басню, предварительно растолковав, в чем суть, пришли в восторг, даже не поверили:
— Неужели все сам сочинил от начала до конца? — допытывался Моська. — Ниоткуда ничуть не списывал? Вот это да! А здорово про синий домик вкручено!
Алеха посоветовал:
— Чтоб всем понятней было, проставь сверху: посвящается Г. И. К… У Лермонтова чуть не над каждым стихотворением стоит!
Алехин совет Андрейка с удовольствием исполнил: получилось как все равно в хрестоматии!
Однако и Алеха с Моськой заметили, что с концом не все ладно:
— Все-таки она недоконченная какая-то… — начал наводить критику Моська. — Конца не хватает… В баснях полагается, чтобы ему влетело хорошенько: нужно конец присобачить…
Андрейке Моськина критика не понравилась: напиши попробуй сам, а потом и присобачивай хоть сто концов.
— Как тут сделаешь?.. — недовольно буркнул он.
Моська приставил палец к голове.
— Как? Тут нужно… Сейчас… Подожди… Тут нужно вот что подбавить… В этом месте хорошо бы его… за волоса вытащить!
— Кота за волоса?
До Моськи дошло:
— Для примера сказано, чего придираешься? Котов, конечно, всегда за хвосты вытаскивают… больше не уцепишься… Та-ак… Тихо! Значит, так… Не путайте меня, а то забуду! Сейчас… сейчас… Ага! Вот! «Потом пришел один Барбос и вытащил его за хвост!» Ха-ха-ха-ха-ха!
— Какой еще Барбос? Откуда он взялся?
— Да мало ли… Откуда-нибудь! Важно, что вытащил за хвост. Хи-хи-хи-хи-хи!..
Неуклюжая, ни к селу, ни к городу, Моськина добавка никуда не годилась. Даже ничуть не в рифму: Барбос — хвост!..
Но Алеха тоже захохотал и одобрил:
— Верно! Подбавляй! Пускай знает! С этим гораздо лучше!
Волей-неволей к своей хорошей басне пришлось добавить Моськины неуклюжие строчки, чтобы не обижать друзей. Ладно уж: хорошее стихотворение две плохие строчки не сильно испортят… Вот и Алехе так больше нравится, а он человек честный, прямой, зря не станет захваливать… А Грише — подходяще! За хвост его вытащить! Потом, может, и лучше что выдумается, а пока пускай так побудет…
Еще раз прослушав всю басню в окончательно доделанном виде, Моська с восхищением воскликнул:
— Вот, теперь в самую точку! «Вытащил за хвост»! Гы-гы-гы-гы-гы!.. Во смехота!
— Да коряво чтой-то… — пытался убедить его Андрейка. — Надо бы исправить…
Моська и слушать не захотел:
— Чего там! Да если хочешь знать, это — самое хорошее место! Прямо ржачка!..
Начали думать, куда поместить Андрейкино произведение.
Если послать в газету «Вперед», где иногда печатали стихи, то вдруг долго держать будут? Сын пишущего физрука Бориса Ивановича рассказывал, что отцовские стихотворения там иногда по полгода держат — очередь не доходит… Да еще начнут придираться, не хуже чем сейчас Моська: то не так да это исправь, а у Гриши отпуск кончается, он уедет и не успеет прочитать про себя… А сама тетя Фрося сроду на газету не подписана, да и будь у нее газета, вряд ли она ее Грише пошлет, не захочет расстраивать…