Анна Сергеевна Аксёнова
Сложный вопрос
Вот говорят, что братья и сёстры всегда дружно живут. Не знаю, может, у кого-нибудь и в самом деле так, только у нас с Милкой совсем по-другому. Не знаю, почему это.
Чуть что, она уже бежит ябедничать. Сама подкараулит чего-нибудь, а потом и наябедничает. Я один раз в школу не пошёл — у нас в тот день контрольная по арифметике была, — на чердак залез, просидел там, а Милка откуда-то взялась, когда я спускался с чердака, и сразу же:
— Ага, Вовочка (уж когда она Вовочкой назовёт — хорошего не жди), так, значит, наша школа теперь на чердаке? А я и не знала.
И скорее к маме. Ну понятно, по головке не погладили. А ведь никто бы и не узнал, если б не она. Подумаешь — один день пропустил.
Ещё у неё есть манера щипаться. Возьмёт тоненько за кожу да как повернёт! Ух и вредная!
Один раз я Милкин галстук в её же портфеле спрятал. Она ищет, ревёт — в школу пора, а я как ни в чём не бывало чай пью. Потом пожалел её, сказал: «Может, он в портфеле». Милка кинулась к портфелю, а потом сразу ко мне — драться. Это вместо того, чтобы спасибо сказать. Не скажи я, так и в школу опоздала бы.
Папа наш работает в совхозе и редко приезжает к нам! Живём мы с мамой одни.
Однажды присылает папа письмо и пишет, что простудился, заболел. Мама сразу разахалась.
— А ты бы съездила к нему, — говорит Милка.
Я тоже поддержал:
— Конечно, поезжай.
— Да, — говорит мама, — а вас-то я с кем оставлю?
Мы с Милкой даже обиделись: что мы — малыши какие?
— Слава богу, — говорит Милка, — до двенадцати лет дожила, а меня уж и дома одну оставить нельзя.
— Так если бы одну!
— А я что — младенец? — спрашиваю. — Тоже уже скоро десять стукнет.
Уговорили мы маму.
— Завтра вечером или послезавтра утром вернусь, — сказала мама. — Молока попьёте, пообедаете в столовой. Не умрёте?
— Не умрём, — сказали мы с Милкой. — Ты, мама, поезжай спокойно.
Пришли мы из школы. Я даже есть совсем и не хотел. Я почему-то никогда есть не хочу. А Милка отрезала себе булки и отправилась гулять. На столе лежал рубль — две монеты по пятьдесят копеек. Это мама оставила нам на столовую. Пятьдесят копеек мои, пятьдесят — Милкины. Я на всякий случай взял свои пятьдесят копеек, положил в карман и тоже пошёл гулять.
Милка стояла во дворе и о чём-то совещалась с девчонками. Я прошёл за сараями и вышел на улицу.
В «Спорте» шла замечательная картина — «Белый клык». Я её уже три раза видел. Подумал я, подумал и купил себе билет. Потом вернулся во двор — показаться Милке. Но её уже не было. Тем лучше.
Пришёл я в кино и сел в последний ряд. Сижу себе спокойно, жду, вдруг: ого-го! Смотрю — Милка с девчонками входит. Ну, думаю, хорошо.
Кончилось кино, вышла она, а я тихонечко обогнал её и скорее домой. Прибежал, сел за стол, вытащил тетрадь. Входит Милка и ласково так спрашивает:
— А-а, ты уже занимаешься?
— Я-то занимаюсь, — говорю, — а вот ты чем занимаешься?
Она покраснела и спрашивает:
— А что? Я гуляла.
— Гуляла? Вот погоди, мама приедет, узнает, как ты гуляешь… по кино.
— С чего это ты взял?
— А думаешь, я не видел, как ты с девчонками в «Спорт» шла?
— Это я так просто, — говорит Милка, — видела, что ты за мной подглядываешь, и назло тебе.
— Ах, назло, — говорю. — И в двенадцатый ряд у стенки тоже назло мне села?
Милка заморгала, а потом вдруг как закричит:
— А ты откуда знаешь, что у стенки, значит, сам в кино был?
Ругались мы так, ругались, а потом решили маме ничего не говорить, не расстраивать её и сели за уроки. Сделал я письменные и гулять пошёл — проветриться. А Милка и говорит:
— Я тоже пойду, за тобой глаз да глаз нужен.
Пришли мы вечером. Я сразу к телевизору, а Милка вышла в кухню и пропала. Я решил посмотреть, что она там делает. Смотрю, она стоит у окна и ложкой прямо из кастрюли суп ест. Ест и так вкусно причмокивает, что и мне захотелось. Взял я ложку, подвинул Милку немного и тоже стал суп есть. Оказывается, холодный суп во сто раз вкуснее, чем горячий.
Утром Милка и говорит:
— А что мы сегодня обедать будем? Сколько у тебя денег осталось?
— Двадцать копеек.
— И у меня двадцать, — говорит Милка. — Ладно, как-нибудь проживём. Давай их мне.
У нас было четыре урока, у Милки — пять. Я пришёл домой и стал ждать её. Наконец пришла Милка, хлеба и колбасы принесла. Разделили поровну и стали есть.
— Только смотри, — говорит Милка, — на вечер оставь.
А чего оставлять, там и оставлять нечего.
— Ничего, — говорю, — вечером чаю попьём, а завтра мама приедет.
— И правда, — согласилась Милка.
Как-то у нас здорово этот день прошёл. Ни разу не поругались. Тихо-мирно сделали уроки. Милка у меня географию проверила, погуляли. Чай не стали вечером пить, всё равно ведь завтра мама приедет, потерпим. Завели будильник на утро и спать легли.
Только случилось так, что мама утром не приехала. Принесла молочница молоко, мы напились и в школу пошли. Что значит первый раз вместе пошли: даже портфели перепутали. Хорошо ещё, что Милка в раздевалке заметила. Они у нас одинаковые, только у моего скрепки внизу оборвались.
Как нарочно, меня в этот день спросили по географии. Милка проверила, а меня и спросили — пятёрку получил. «Живём», — думаю.
Прихожу домой, открываю дверь, Милка у самых дверей стоит.
— Это ты? — говорит. — Я думала, мама.
— Разве мама не приехала?
— Нет, — говорит Милка и на меня испуганно смотрит.
— Может, папе плохо?
— Ой, уж не говори, я сама чего только не передумала.
— Давай, — говорю, — Мил, поедем к ним?
— Что ты, а вдруг мама как раз домой едет! Приедет, а нас нет. И денег нет на дорогу.
Посмотрел я на Милку — сидит она, съёжилась вся, косички обвисли, до колен спускаются.
— Знаешь, — говорю, — а ведь я сегодня по географии пятёрку отхватил.
— Ну? — обрадовалась Милка. И вдруг (я даже ушам своим не поверил) заявляет: — Ты способный, мог бы вообще отличником быть.
Я ничего не сказал, сел уроки делать.
Милка посидела-посидела и спрашивает:
— Ты есть хочешь?
— А что у нас есть?
— Можно кашу сварить. И мама приедет — поест.
— Давай.
Взяла Милка с этажерки книгу о вкусной и здоровой пище, из буфета крупу достала и отправилась на кухню.
Каша мировая получилась, только соли Милка забыла положить. Но это ничего, я заметил, когда уже почти всю съел.
Гулять нам что-то не хотелось. Мы все уроки сделали. Милка меня по истории и по литературе проверила, потом в шахматы поиграли. А мамы всё нет и нет.
На дворе уже темнеть начало.
— Холодно что-то, — говорит Милка, — ты бы дров принёс.
Пошёл я в сарай, а там дров наколотых нет. Ох и помучился я! И как только мама справляется? Но всё-таки целую охапку принёс.
Стала Милка растапливать. Наложила бумаги, дует-дует, а ничего не получается. Я тоже стал дуть, а всё равно не горит.
Вынул я все дрова из печки, нащепал лучины, зажёг её, а потом стал поленья подкладывать, как мама, — сначала которые потоньше, потом толстые положил.
Горят дрова, потрескивают, вдруг слышу сзади Милка носом шмыгает. Обернулся — нет, ничего, не плачет.
— Давай, — говорю, — Мил, в морской бой поиграем.
А она мне:
— Рубашку-то как извозил, сними — постираю.
И правда, всю я её сажей измазал. Снял я рубашку, взяла её сестра и пошла стирать. Воды нагрела, по-настоящему, с мылом стала стирать. А сажа плохо отмывается. Трёт, трёт Милка.
— Принести ещё воды? — спрашиваю.
— Принеси.
Взял я ведра, принёс воды (тяжело с непривычки показалось). Достирала Милка рубашку, повесила её на верёвку. А мамы всё нет.
— Ну, так будем в морской бой играть?
— Знаешь, — отвечает Милка, — давай лучше пол помоем. Мама каждый день протирает его, а сейчас смотри, сколько пыли скопилось.
— Да ну, — говорю, — пол ещё…
— Как хочешь, — говорит Милка, — я тогда сама.
И стала пол мыть. Взяла ведро с водой, ушла в комнату. Я сижу, слушаю. А в квартире тихо-тихо, только и слышно, как Милка тряпкой шлёпает да что-то ещё кап… Потом опять — кап… Смотрю, а это с рубашки капает: плохо её Милка отжала, сил-то у неё мало. Взял я другую тряпку и стал кухню мыть.
Только начал мыть — звонок. Кинулся я к дверям. А там Коська стоит.
— Ты что, — спрашивает, — заболел?
— А что?
— Да не видно тебя что-то.
— А, — говорю, — некогда.
— Чем это ты занимаешься — некогда?
— Дела.
— Какие дела? — так спрашивает, будто я бездельник какой.
— Пол, — говорю, — мою.
— Пол? Чего это ты?
— Может, ты за меня мыть будешь? — спрашиваю.
— А мать где?
— Нету её, в совхоз уехала.
— А-а, — говорит Коська. — А Милка?
— И Милка моет. Думаешь, одному легко? Попробуй вот, помой, тогда узнаешь.
Ушёл Коська.
Вымыли мы пол и пошли во двор, маму встречать. Сидим на лавочке, разговариваем, маму ждём. А её всё нет. Тут дождь пошёл.
— Пойдём, — говорит Милка. — А то как бы нам не проспать. Я завтра одолжу денег, и телеграмму пошлём.
— Лучше, Мил, поедем сами.
— Может, и поедем.
Только мы в дом вошли, разделись, слышим — дверь открывается. Мама приехала. Ну и обрадовались мы!
— Мам, ты чего так долго? А как папа? — прямо кричим оба.
А мама улыбается:
— Да всё хорошо, папа здоров, на каникулы звал. А задержалась — на поезд опоздала.
— Мам, — говорю, — ты только ноги хорошенько вытирай, мы пол помыли.
Мама посмотрела вокруг и удивилась:
— Помыли? Где? Здесь, что ли?
— И здесь, и в комнате.
— А-а, ну тогда я ещё раз ноги вытру, — говорит мама. — А как вы тут жили без меня? Не голодали?
— Нет, Милка кашу варила.
— Молодцы. А блинов со сметаной хотите?
— Хотим. Ты, мама, пеки, — говорит Милка, — а я пока к Наташе сбегаю, книжку отнесу.
— Тогда и я к Коське схожу, — говорю.
Утром проснулся я, посмотрел на часы — семь уже. Хотел вставать, Милку будить, да вспомнил, что мама приехала, и опять заснул. Потом слышу — будит меня мама, будит, никак не разбудит. Так спать хочется. Встал наконец, а на столе и пирожки, и чего только нет!
— Ешьте как следует, — говорит мама, — поправляйтесь. — А сама за водой пошла.
А мне есть ни капельки не хочется. Выпил я одного чаю и хотел бежать в школу. Милка тут как тут.
— Ты почему ничего не ел?
— Тебя забыл спросить.
Кажется, что особенного сказал? А она как щипнёт меня! И скорее вон из комнаты. Я не стал догонять, просто взял её портфель и на какую-то тетрадь чернилами брызнул. Будет знать теперь как щипаться!
Прихожу я в класс — у нас первый урок по русскому, — достаю тетрадь… батюшки! Будто тараканы по странице разбежались. Это я, выходит, сгоряча в свой собственный портфель залез, свою собственную тетрадь испортил! А я-то вчера старался писать… Чуть я тут не заревел, честное слово. Ну, думаю, погоди, Милочка, погоди, вот приду из школы…
А всё-таки интересно знать, почему мы никак не можем в мире жить?
Фантазёры
Лёша, или Лёсик, как зовёт его мама, совсем не врунишка. Но почему-то часто с ним случалось такое, чего с другими не случалось: он видел и слышал то, чего не видели и не слышали другие.
Вот, например, ходили всем классом на экскурсию в парк. Все бегали, играли, собирали кленовые ветки с красными листьями. И Лёсик бегал, играл, собирал ветки. А потом кто-то увидел на ёлке белку.
Прибежали ребята и стали смотреть на неё. Она совсем не боялась ребят — наверное, была ручная. Блестящими, как бусинки, глазами она смотрела на них, и мордочка у неё была похожа на мышиную.
Кто-то бросил шишку. Белка юркнула, махнула огненным хвостом и… Лёсик ясно увидел, как вспыхнула ветка.
— Ой, — закричал Лёсик, — горит!
— Где горит? — испугалась учительница.
— Ёлка, — сказал Лёсик и сам увидел, что ёлка не горит. Стоит себе зелёная как ни в чём не бывало. Но ведь она же только что горела!
Ребята засмеялись, закричали:
— Ну и выдумщик этот Лёшка!
— Перестаньте, — сказала учительница и внимательно посмотрела на Лёсика, — тебе показалось.
Лёсик не стал спорить, побежал с ребятами дальше.
Потом он лежал на земле, просунув голову в травяные дебри. Чего он только там не увидел!
Какой-то большущий жук тащил муравья… Такой большой — такого маленького!
Лёсик отнял муравья, посадил на дорожку — ползи. А жука настегал травинкой: «Не обижай маленьких!»
Заглянул в колокольчик, увидел жёлтенький язычок. Ого, да он звонить должен! Осторожно потряс стебелёк, и колокольчик едва слышно прозвенел:
«Ди-ли-ди-динь!»
И ещё в траве была какая-то подземная страна: Лёсик видел маленькие норки. Такие маленькие, что только муха могла бы туда пролезть. Ему очень хотелось посмотреть, кто живёт в этих норках. Но не ломать же для этого чужие жилища. Кто-то строил, старался.
Как-то Лёсик возвращался из магазина домой.
На чужом крыльце он увидел кошку. Она была вся белая, а голова — чёрная.
— Кис-кис, — позвал он.
Кошка сощурила глаза и отвернулась. Лёсик не обиделся, но ему захотелось, чтоб кошка не отворачивалась: он же не сделал ей ничего плохого.
Он подошёл поближе и сказал:
— Мя-ау!
Кошка вытянула шею, тоже вдруг мяукнула и подошла к Лёсику. Лёсик страшно обрадовался. Он понял, что нечаянно сказал на кошачьем языке «иди сюда».
На другом крыльце тоже сидела кошка, — видимо, солнце выманило их всех на улицу. Мальчик решил проверить на этой кошке, не ошибся ли он. Но и эта кошка послушалась и побежала за ним.
…Отворила дверь мама. Отворила и ахнула: на площадке стоял её сын — потный, раскрасневшийся, и с ним были, наверное, все кошки города.
— Что это? — закричала мама.
Лёсик, торопясь, стал рассказывать, как он нечаянно научился говорить по-кошачьи и как все кошки понимали его…
Мама вдруг рассмеялась:
— Да у тебя колбаса. Они за колбасой бежали.
Лёсик только тогда вспомнил, что он нёс из магазина колбасу. Ему стало грустно, и он сам помог маме прогнать нахальных кошек.