– Вот-вот! – говорят приятели. – Самое дело.
Народу собралось пропасть. Хозяин Тутовый Лоб пригласил всех на варенье. Но чтоб, говорит, первым был Белый Дымок. А за ним, говорит, все остальные. Бочку варенья ставит.
– Батюшки! – Белый Дымок обрадовался. – Ужас как варенье люблю!
– Значит, прямой дорогой к нему, – советуют приятели. – Да не больно беги. Чтоб все за тобой поспевали.
А сами вприпрыжку к мистеру Лису, мистеру Кролику, братцу Опоссуму, Смоляному Малышу и Белой Коробочке.
– Быстрей, значит, – говорят. – Белый Дымок вон уже в пути.
Бежит потихоньку Белый Дымок, красуется. За ним мистер Лис с мистером Кроликом поспевают, а дальше братец Опоссум пыхтит, а дальше Белая Коробочка и Смоляной Малыш семенят.
Кривой Початок да Чихни-Понюхай – те хлеще всех нажимают. Прямо страсть как мчатся. Первыми прибежали к хозяину Тутовому Лбу. Спрашивают:
– Ты обещал награду за мистера Лиса и мистера Кролика, которые разорили твой огород и курятник?
– Ну, стало быть, я, – отвечает Тутовый Лоб. – Только мне чтоб без болтовни. Мне их живыми подай, тогда и награда будет.
– Ну, ясное дело, – говорят приятели. – Сейчас они к тебе прямым ходом за Белым Дымком прибегут. Давай награду.
Взяли награду приятели, порадовались, убежали. А Белый Дымок – вон он уже во двор въезжает. За ним мистер Лис, мистер Кролик, братец Опоссум да Смоляной Малыш вместе с Белой Коробочкой.
– Неужто это Леденцовый Каньон? – удивляется мистер Лис. – Тогда мне это место знакомо. Я тут хороших курочек брал.
– А я капустку, – говорит мистер Кролик. – Только не нравится мне это местечко, братец.
А тут хозяин Тутовый Лоб как выскочит, да с ружьем двадцать второго калибра.
– Руки вверх! – кричит.
Мистер Лис с мистером Кроликом побледнели и руки подняли. Все поняли, все сообразили.
– Здравствуй, хозяин, – говорят. – Помним, помним, одолжались. Теперь, значит, решили должок вернуть. Получай.
– Чего получать? – спрашивает Тутовый Лоб.
– Работничков привели. Белую Коробочку, Смоляного Малыша, братца Опоссума да и паровозик. Будешь на нем кукурузу возить. Бери их совсем. Они наш долг отработают. А нам так пора. До свидания.
И как дунули! В одно мгновение. Были и нет их.
Схватил хозяин Тутовый Лоб Смоляного Малыша, девочку Белую Коробочку, Белого Дымка и заставил их на себя работать. Как те ни отпирались, ничего не вышло.
А братец Опоссум – тот сумел удрать. Хозяин Тутовый Лоб за хвост его попробовал удержать, но братец Опоссум вырвался, только шерсть в руках хозяина осталась. С тех пор братец Опоссум ходит с голым хвостом.
Вот ведь какая история, милые господа. Непросто попасть в Леденцовый Каньон. Скорей угодишь в сарай к хозяину с ружьем двадцать второго калибра и кожаной плеткой.
Глава 16.
Я и Моррис
После Цветочного бала Моррис впал в спячку. Он завесил окна вагончика мешковиной и спал до полудня, а иногда и дольше. Теперь мы ложились поздно, когда начинало светать.
Моррис отказался от всех рейсов и загнал «Пегаса» на «пеликаний пруд», самое грязное место во всем Гедеоне. Здесь чистили котлы паровозов. Стоящий машинист по крайней мере два раза в месяц отправляет сюда свою машину. На «пеликаньем пруду» все черное и блестящее, как в преисподней. Стоит пройтись по нему разок, как потом неделю не отмоешь башмаки.
Теперь нашлось у нас времечко поговорить. Стояла жара. Только к вечеру горячая Черная Роза начинала дышать прохладой. Звезды сияли в полную летнюю силу. Даже казалось, можно различать их грани.
Моррис сказал:
– Ты ведь не ходишь в церковь?
– Нет, – ответил я.
– А что ты носишь на шее?
Я объяснил, что это память о матери. Простая железная цепочка с таким же простым плоским камешком. Я снял и дал посмотреть Моррису. Верно, с цепочкой я не расстаюсь никогда, даже во время купания.
В такой вечер, когда мы, задумавшись, глядели в небо, Моррис рассказал мне про Старого Кестера.
Старый Кестер работал машинистом на линии Каир—Сентрейлия в нижнем Египте. Египтом называют места на юге Иллинойса, и виной тому темнота местных жителей. Я, правда, не думаю, что хозяева оттуда глупее плантаторов Черной Розы, но ведь клички придумывают северяне, а у них еще руки не дотянулись до Черной Розы.
Старый Кестер взял Морриса подручным, когда тому было всего тринадцать. Ни отца, ни матери Моррис не знал, вырос у какого-то дальнего родственника, потом и тот помер. Моррис долго скитался по Иллинойсу и вот попал к Старому Кестеру.
Старый Кестер полюбил Морриса да и Моррис его. Кестер научил Морриса всему, что знал о паровозах. За два года Моррис научился водить машину и гонял по линии так лихо, что все диву давались, а кто не видел, просто не верил. Моррис Аллен был машинист, что называется, от бога.
Когда Старый Кестер стал умирать, он вырыл в своем садике железную коробку, доверху набитую золотыми франками. Откуда у него эти франки, Кестер не сказал. Он просто заказал фирме «Кук—Данфорт» небольшой быстроходный локомотив типа «крэмптон» и подарил его Моррису.
Моррис не сработался с компанией линии Каир—Сентрейлия. Иллинойс все-таки не Дикси-кантри. Расписание там налажено. Если уж впрягся – работай. Катай туда-сюда по часам. И только на нашей захудалой линии, где поезд может опоздать на полдня, Моррис нашел то, что нужно.
А что было нужно Моррису? Он сказал:
– Ты раньше слышал про Белый Дымок?
– Нет, – ответил я, – не слышал. Наверное, дядюшка Париж его придумал.
Моррис покачал головой.
– Старый Кестер тоже знал про него.
– Значит, и в Иллинойсе рассказывают такие истории?
– Нет, – сказал Моррис. – Он его видел.
– Белый Дымок?
– Да. Несколько раз, ночью. Белый Дымок обходил Кестера на большой скорости.
– По встречной колее?
– Нет, справа по полотну. Он мчался как по воздуху.
– Чудеса, – сказал я. – Ему показалось.
– Несколько раз, – повторил Моррис. – Кестер не сумасшедший. Он хорошо видел. Он даже заметил пар на манометре Белого Дымка. Там было девяносто футов.
– Белый Дымок простой чайник, – сказал я.
– Нет, нет, – Моррис снова покачал головой.
Что нас свело с Моррисом? Когда в саду «Аркольского дуба» он кинулся ко мне с горящими глазами, я сразу понял, что с этим парнем мы сразу не разойдемся. Потом он назвал меня братом. А почему бы и нет? Ни он ни я не знали своих родителей. Мы оба бродяжничали, долго скитались, обоих нас жизнь колотила, обколачивала. Вот только разницы в годах у нас почти не было. А то, как знать, могло статься, что и родители у нас одни.
Я рассказывал Моррису про созвездия. Летом Большой Квадрат поднимается над горизонтом выше, чем в мае. Вокруг горят звезды Андромеды, Пегаса, Кассиопеи, Цефея, Персея и Кита.
Есть целая легенда. Жили-были царица Кассиопея и царь Цефей, правили большой страной. Но слишком похвалялась своей красотой Кассиопея, говорила, что ни одна морская нимфа с ней не сравнится. За это рассердился на нее бог моря Посейдон, послал на страну Кассиопеи страшного Кита. Чтобы спастись от Кита, Цефей и Кассиопея отдали Киту юную дочку Андромеду. Андромеду ждала страшная смерть, но ее спас храбрый воин Персей, а крылатый конь Пегас примчал Андромеду и Пегаса к родителям.
– Значит, и в небе есть Пегас? – сказал Моррис.
– Выходит, так, – ответил я.
– Откуда ты все это знаешь? Я никогда не слышал.
– Почитай календарь Джонсона. Про каждое созвездие есть легенда.
– Крылатый конь… – задумчиво повторил Моррис. – Мой «Пегас» тоже неплох. Если нужно, я выжму семьдесят миль.
– Не дадут повороты, – сказал я.
– За фортом есть «пика» миль в десять, я проходил ее за восемь минут, правда, пустой.
– «Пегас» неплохой коняга, – согласился я.
– Но Белый Дымок быстрее, – сказал Моррис. – Старый Кестер говорил, что он обходил его на скорости в сто миль. Как будто Кестер стоял на месте.
– И ты в это веришь?
– Да! – сказал он с каким-то ожесточением. – Кестер входил в туннель, а Белый Дымок прошил гору насквозь, как стог соломы! Кестер видел, не стал бы он врать.
– По-твоему, никто не врет, когда рассказывает басни, – сказал я. – Послушай, что сочиняют девчонки на галерее. И про мертвецов, и про разбойников, про невидимок и призраков.
– А ты думаешь, ничего такого нет? – спросил Моррис.
– Да, может, и есть, – сказал я, – только…
– Что только?
– Я-то никогда не видал.
– Еще увидишь, – сурово сказал Моррис.
Характер у Морриса нелегкий. Иногда он становится раздражительным, тогда лучше к нему не подходи. Он может сказать что-то обидное. Правда, на другой день будет ходить с виноватым видом, но и тут извиняться не станет. Если понять Морриса, то не стоит обращать внимания на такую чепуху. Разговаривай, как всегда. За это Моррис всегда старается отблагодарить. Он будет кидать за тебя чурбаки в топку, долбить смоляные наросты на поддувале и все выхватывать из твоих рук.
Про спячку я уже говорил. Оказывается, она всегда наступает у Морриса в конце июня. Ничего с ней поделать нельзя. В эти дни Моррис становится мрачным и одновременно мечтательным. Весь уклад идет на перекосяк. Ночью не спится, а днем так и валит на матрац. Проснувшись, он еще поваляется часок и будет донимать Вика все тем же разговором:
– Ну как, черный брат, есть еще курицы во дворе Денниса?
– Есть, мисти сэр, – оживляется Вик.
– Так надо бы того, взять, что ли, одну.
Вик улыбается до ушей и направляется к двери вагончика.
– Постой, угольное создание, ты что же, хочешь украсть?
– Да, мисти сэр. – Вик недоуменно хлопает очами.
– Так разве красть хорошо?
Вик застывает в нерешительности.
– Сначала ты украл себя, потом украл котенка, а теперь хочешь украсть курицу?
Вик окончательно сбит с толку. А Моррис продолжает как бы в полусне:
– Крадут только на Севере, мистер Сажа, а ты еще туда не доехал. Ты помыл тарелки?
– Помыл, мисти сэр, – пищит Вик.
– Теперь помой себя. Помой, грязное чучелко. Может, сойдет чернота, и ты станешь настоящим гражданином. Сам тощий Линкин, будущий президент, поцелует тебя в нос.
Такую беседу Моррис может вести очень долго. Просто ему не хочется вставать, делать ничего неохота. В такие минуты разговор с нашим добрым Виком самое приятное занятие.
В «голубой гостиной» нашего вагончика висит карта железной дороги от Гедеона до самой Короны. Во всем штате это единственная линия длиной примерно в сто пятьдесят миль. Она распадается на две ветки: Гедеон – форт Клер и форт Клер – Корона.
У той и другой ветки разные хозяева. Даже ширина колеи сначала была разная. Корона строила свою дорогу первой и взяла за образец «стефенсоновку», колею Новой Англии. Конечно, Гедеон не желал плестись в хвосте у Короны, он выбрал «пятифутовку», колею чуть пошире. Но тут Гедеон промахнулся.
Паровозы строили на Севере заводы Брукса, Роджерса, Хинкли-Дрюри, Кука-Данфорта. Северяне, конечно, приспосабливали машины к своей «стефенсоновке». Они выпускали паровозы и специально для Юга, но такие стоили дороже, а дешевые старые машины гедеонцам уже не годились.
Вот и пришлось мудрецам из Черной Розы пристраивать к двум рельсам третий. Налево «пятифутовка», направо «стефенсоновка». Путь получился трехногий, ничего смешней я не видел. Наш «Пегас» бегает по правой колее, он может ходить до самой Короны. Из восьми гедеонских паровозов только «Пегас» и «Страшила» рассчитаны на стефенсоновскую колею, остальным дороги дальше форта нет. Да и не нужно: две компании никогда не ладили между собой.
Восемь станций, девятый форт. На обрывке цирковой афиши я набросал контур созвездий Андромеда—Пегас. Восемь главных звезд почти по прямой, девятая в середине. Она также чуть в стороне, как форт.
На месте Гедеона слегка оранжевый огонек. Там, где Аржантейль, красноватый. Кроликтауну соответствует безвестная желтая звезда, а Пинусу голубая.
Форт Клер – тоже голубая, Чилокчо – довольно яркая белая, на месте Атчисона и Желтого Сада две небольших звезды, а Корону заменяет крупный песочного цвета светляк.
Контур дороги настолько совпадал с контуром созвездий, что казалось, на землю упал их отблеск. Только четвертая звезда Большого Квадрата, отпавшая в сторону, никак не находила себе места.
Пегас! Крылатый конь Зевса. Я представлял, как, цокая железным копытом, он мчится по небесному своду, легко перепрыгивая созвездия, туманности. Он скачет по Млечному Пути, дробя серебряный гравий светил, из груди его вырывается пар, а над головой, там, где древние рыцари укрепляли султан, колеблется упругое белое перо, то самое перо, которое при очень большой скорости рвется из клапана нашей маленькой земной машины, нашего паровоза с медной литой табличкой «Пегас».
Глава 17.
Мари и Хетти
Мари сказала:
– Сначала я думала, что это сон. Ночью под моим окном заиграла флейта. Как красиво она играла! Я думала, это сон. Долго лежала и слушала. Как в сказке. Но луна была яркая, и ветер подул, шевельнул занавески, и с моего стола слетел листок бумаги. Тогда я поняла, что это не сон. Но я все лежала и слушала. Я никогда не слышала такой красивой музыки. Когда я встала, чтобы посмотреть в окно, флейта замолкла. В саду никого не было.
– А что же играла эта волшебная флейта? – спросил я.
– Не знаю, – сказала Мари. – Эту музыку я совсем не знаю. Мне кажется, это было чудо. Утром я пошла в гостиную и увидела, что дедушкина флейта лежит на столе, а она всегда висела на стенке. Кто-то взял дедушкину флейту и играл под моим окном.
– Наверное, это Люк Чартер, – сказал я. – Ночью он влез на галерею, оттуда пробрался в гостиную, взял флейту, снова спустился, при этом порвал штаны, а потом уж с расстройства принялся пиликать на флейте.
Мари презрительно поджала губы.
– Люк Чартер? Ни Чартеры, ни Аллены не умеют дудеть даже в пастуший рожок. Я знаю, кто это был.
– Кто же? – спросил я.
– Я знаю, кто, – ответила она.
– Я тоже знаю, – сказал я. – Это был Люк Чартер. При этом он порвал штаны. Вот увидишь, придет Люк Чартер, а на штанах будет заплатка.
– Фи! – сказала Мари. – Какие слова! Штаны, заплатка… Вы находитесь в приличном обществе, мистер Аллен.
– Извините, мадемуазель, – я поклонился. – Не штаны, а кюлоты. Я хотел сказать, что ваш Чартер порвал свои красные кюлоты.
Самое интересное, что Чартер действительно пришел в зашитых штанах. Прямо на бедре не слишком аккуратно красовалась затянутая красными нитками дыра. Мари подозрительно косилась, потом все-таки не выдержала:
– Где это вы порвали одежду, мистер Чартер?
– Я? – Чартер растерялся. – Я… Мы проводили учение. Надо было преодолеть высокую стенку, я зацепился за гвоздь.
– Вы проводили учение в лучшем своем мундире? – спросила Мари.
– Да, – мужественно ответил Чартер. – Пожарный всегда аккуратно одет.
Мари прыснула.
Я-то прекрасно знал, откуда на штанах Чартера дырка. Когда мы вечером уходили от Бланшаров, он слишком заигрался с маршальской тройкой. То ли Мари сказала ему ласковое слово, то ли просто веселье нашло, но Чартер стал носиться как оголтелый. Нею, Груши и Мюрату только того и надо. Они принялись беситься вместе с Чартером и заодно по-дружески дернули его разок за штанину.
Я слышал, как треснул материал и Чартер страдальчески охнул. При всех долгах папаши этот красный отличный мундир составлял немалую ценность для Чартера.
– А вы не можете поиграть на флейте? – сказала Мари. – Ну хоть бы немного. Для меня.
– Для вас? – Чартер воспрянул духом. – Я учился. Правда…
– Ничего, ничего, – успокаивала Мари. – Хотя бы две ноты. Ах, я так люблю флейту! – Она мечтательно закатила глаза, картинно захлопала серыми ресницами и с нежностью посмотрела на Чартера.
Я думаю, тот согласился бы сейчас играть на чем угодно, даже на органе.