Имя царя не произносилось. Оно, как и имя бога, обладало магической силой. Назовешь — и что-нибудь случится. Лучше не называть. Поэтому царя называли «фараон», что означает «большой дом». Наверное, потому, что жил фараон в самом большом доме.
И вот этот зал и эти боги. Они лежат на специальных столах под стеклом в четыре ряда. Два ряда у стен, два — посередине, один возле другого. Мумий так много, что не знаешь, на какую глядеть. Фараоны всех эпох. Мумии туго запеленаты, как пеленают обычно маленьких детей. Запеленаты широкими бинтами, почерневшими от времени.
У некоторых мумий разбинтованы лица, у некоторых оголены руки, ноги. Чтобы можно было посмотреть, увидеть, какие они. Они высохли, эти руки, ноги, лица, и стали темно-коричневыми.
Мы идем от одной мумии к другой. Все темноволосые. Только Рамсес II Великий и тут выделяется. При жизни он был блондином, немного рыжеватым. И теперь на большом черепе видны пряди рыже-седых волос. Он прожил до глубокой старости, управлял страной 67 лет. У него было 111 сыновей и 68 дочерей. Он был высоким, стройным, худощавым. Мумия его почти двухметровая, каждый палец на руке аккуратно обернут, чтобы его тело сохранилось для «вечной жизни».
У одной мумии на груди разрезаны бинты и видна усохшая ямочка там, где должно быть сердце. Бинты разрезали грабители, когда искали слиток золота, который, как они предполагали, положили мертвому фараону вместо сердца.
— Иногда действительно клали золото, — говорит Клеопатра Андреевна, — но чаще — больших каменных скарабеев.
Как оказались мумии фараонов в музее, если в пирамидах, в гробницах археологи находили пустые саркофаги?
Этот вопрос интересует всех туристов.
Клеопатра Андреевна рассказала о том, как путешествовали мертвые фараоны. Рассказала, когда мы уже вышли из зала мумий.
Началось все с того, когда в 1881 году директор Каирского музея получил письмо от американского египтолога, писавшего, что туристы привезли в Америку папирус, купленный в Луксоре. Настоящий древний папирус был захоронен в гробнице вместе с фараоном в XI веке до нашей эры. Как раз этот период был меньше всего известен египтологам, потому что ничего от тех времен не было найдено.
В Луксор срочно выехал сотрудник музея. Ученый вел себя там, как богатый турист, который не жалеет денег на приобретение древних ценностей: и покупает, и в меру торгуется, и сдачи не берет.
Через несколько дней ему предложили маленькую статуэтку какого-то бога. Ученый чуть не подскочил от радости, увидев ее. Но торговался, хотя статуэтку из рук уже не выпускал. Больше того, он намекнул, что мог бы купить что-нибудь и больших размеров, например, мумию или саркофаг.
Прошло несколько дней, и к богатому туристу привели старика, с которым будто бы можно было договориться относительно более крупных покупок. Старика звали Абд-Эль-Расул.
Ученый немедленно вызвал полицию. Но как он ни уверял шерифа, что старик знает, где спрятаны древние сокровища, доказательств у него не было. Старика отпустили.
От неудачи, от переживаний ученый заболел. Он был уверен, что этот старик все знает. Так оно и было. Только прошло еще много времени, пока старик наконец сдался и рассказал, что уже шесть лет вся деревня владеет тайником мумий. Вместе с заместителем директора музея они пошли в тайник. Недалеко от храма царицы Хатшепсут старик показал расщелину в скале. Узкая двенадцатиметровая каменная труба вела вниз. Спустились на веревках. Потом поползли по норе, тянувшейся 60 метров. Потом снова долго спускались вниз и наконец увидели камеру.
Без богатых саркофагов, разбинтованные и ограбленные, растерзанные и беззащитные, один подле одного лежали фараоны. Имена многих из них так и остались неизвестны.
Построил тайник жрец-царь Херихор в XI веке до новой эры, чтобы сберечь от грабителей ценные мумии.
На бинтах некоторых мумий жрецами было записано все их путешествие.
Рамсеса II перенесли в гробницу его отца Сети I. Когда и сюда добрались воры — мумию Великого фараона укрыли в гробнице царицы Имхапп. Потом вместе с другими мумиями она оказалась в могиле Аменхотепа I. Только после этого жрец Херихор построил тайник. И мертвые фараоны покинули Долину царей.
В тайнике было 37 мумий: Сети I, Рамсес II, три Тутмоса, Нефертити и другие. Их погрузили на пароход и началось последнее путешествие мертвых фараонов. На всем пути от Фив-Луксора до Каира на берегах Нила пароход встречали люди. Крестьяне стреляли из ружей, салютовали фараонам. Женщины посыпали головы песком в знак величайшего горя. Словно не тридцать-сорок веков тому назад умерли эти фараоны, а только теперь.
Почему в мечети спят на полу
Все туристы шли смотреть знаменитую мечеть султана Мухаммеда-Али. Пошли и мы с папой. Мечеть эта славится своими минаретами. Говорят, что другая, подобная ей, есть только в Стамбуле в Турции. Но у стамбульской четыре минарета, а у Каирской два.
Минарет — это как в наших церквях колокольня. И роль почти ту же выполняет. Только в церкви на молитву колокола зовут, а на минарет взбирается муэдзин (религиозный служитель) и оттуда кричит. Несколько раз в день. Раньше он просто кричал, а теперь кричит в микрофон. Механизация!
По дороге в мечеть Клеопатра Андреевна показала нам на высокий дом, над ровной, словно срезанной, крышей которого возвышался тоненький хилый крестик.
— Это коптская церковь, — сказала она. — Кто хочет — может зайти.
Кто такие копты, я не знал. А туристы вдруг заговорили:
— Зайдем обязательно.
— Нельзя же побывать в Каире и не зайти к коптам.
— Если идти, так всем.
Все вместе мы повернули к коптской церкви.
Встретил нас священник. Звали его Шануда Ханна, что означает — «раб бога». Он не просто священник, он ученый-филолог, археолог и коптолог. Об этом он сразу сообщил нам. Сказал и кто такие копты. Современные копты — это египтяне-христиане, которые до сего времени гордятся чистотой своей египетской крови. А слово «копты» происходит от древнегреческого «египтяне» в арабском произношении.
Перед площадкой, с которой произносятся проповеди, на длинной нитке, прикрепленной к потолку, висели большие страусовые яйца. Почему они здесь висели, я не знал, а спросить постеснялся.
Но об одной интересной детали узнал. Оказывается, фигурку креста копты переняли от египетского ключа жизни, символа жизни. Только верх изменили. У египтян верх ключа — продолговатое кольцо, которое можно на палец надеть. От коптов этот крест распространился по всему свету.
Я сперва не хотел идти в мечеть — ведь дома я не хожу в церковь. Но когда увидел знаменитые минареты, то, по совести говоря, не пожалел, что пошел. Минареты, казалось, были сделаны из слоновой кости, резьба на них тонкая-тонкая, словно кружевная.
На ноги нам предложили надеть парусиновые тапочки, и мы ходили в них по серым полированным гранитным плитам, которыми был выложен большой двор. Меня все время не покидало чувство, что это те самые плиты, которые были сняты с пирамид.
И мне все время было жаль раздетых пирамид. Сама мечеть из черного мрамора, наверное, из мрамора пирамиды Хеопса.
— На этом месте был когда-то дворец Салладина. Его взорвали и построили мечеть, — рассказывает Клеопатра Андреевна.
Мне сразу вспомнилась чудесная сказка «Аладдин и волшебная лампа». Может, это тот самый дворец, который построил джин для Аладдина за одну ночь? Сказочный дворец. Может, он существовал не только в сказке? И его взорвали.
И мне уже жаль дворца, который уничтожили и которого уже никто никогда не увидит. Только в сказке остался он для тех, кто читает сказки…
Высоко под потолком, под куполом мечети, висит огромная хрустальная люстра. И кажется, что она все время звенит, поет тоненькими голосами. На полу ковры, шаги заглушаются, тонут в них.
Вот молится мужчина, шепчет свои молитвы перед отполированной черной гранитной колонной. Потом становится на колени и головой ударяет об пол. В руках у него четки. Человек перебирает их и не обращает никакого внимания на туристов, которые ходят рядом. Немного поодаль у стены другой верующий не молится, а просто спит на полу. И еще один возле другой стены спит.
— Почему в мечети спят? — спрашиваю я.
Клеопатра Андреевна отвечает, что любой мусульманин может переночевать в мечети, если он приехал в этот город и ему негде остановиться на ночлег.
Женщин здесь нет. Их места на втором этаже, за оконцем, которое закрыто решеткой и занавеской. Они не имеют права даже смотреть, как молятся мужчины. Коран, священная книга мусульман, запрещает это.
Я вспомнил женщин в черной одежде и в масках, которых часто видел на улицах Каира.
— А почему женщины ходят в черном? — спросил я у Клеопатры Андреевны.
— Коран повелел им носить черное, чтобы подчеркнуть их бесправие.
— И теперь?
Клеопатра Андреевна немного подумала.
— И теперь есть много верующих, которые стараются все делать так, как учит коран. А вообще, черный цвет делает женщину более стройной…
И еще я вспомнил, как вычитал в одной книжке, что мужчины-мусульмане каждое утро начинают свою молитву словами: «Благодарю тебя, аллах, что ты не создал меня женщиной».
Во всем виноват коран.
Маленький принц
Асфальтовая дорога разрезает пустыню на две части. Мы с папой едем в город, который был основан Александром Македонским и которого сам Александр никогда не видел. Он умер от лихорадки в очередном военном походе. А город носит его имя — Александрия.
Я гляжу в окно. Гляжу на желтый песок, который тянется до горизонта. Ищу что-нибудь, на чем может остановиться глаз. Ничего нет. Песок и песок… И вдруг я чувствую, что не просто ищу лишь бы что. Я вглядываюсь, я жду, а может… а может, здесь я увижу Маленького принца. Он ведь в Африке спустился со своей планетки, в этой пустыне. Он здесь искал себе друзей. И здесь он встретил французского летчика, у которого сломался самолет, Антуана де Сент-Экзюпери и рассказал ему про свою маленькую планетку, про свои вулканы, которые он каждый день чистил, и про цветок, беспомощную розу, у которой неизвестно для чего есть четыре шипа.
Мне бы только встретить его. Я стал бы ему таким другом, что он сам не захотел бы меня покинуть. И он поедет со мной в мою страну. И ему будет хорошо у нас. А на свою планетку он будет летать на космическом корабле. А захочет — пусть берет с собой и свою прекрасную розу. Мы ее не обидим.
Далеко в песках показался караван. Верблюды, люди… И мне вспомнились слова, сказанные цветком Маленькому принцу о людях: «Их носит ветром. У них нет корней, это очень неудобно».
Долго в песках виднелся караван. Потом его не стало. Только солнце и песок. От яркого песка заболели глаза.
Я на мгновение прижмурился, на одно только мгновение. И вдруг в автобусе все зашумели.
— Смерч!
— Смерч! — закричали пассажиры.
Я посмотрел в окно. С земли в небо подымался высокий песчаный столб.
— Откуда он взялся? И ветра как будто нет, — говорили в автобусе.
А я знал. Это не смерч. Это Маленький принц обиделся, что я не заметил его, и полетел на свою плакетку.
Уличный циркач
Александрия на тысячу лет старше Каира. А кажется, что ее построили совсем недавно. Широкие ровные улицы. Светлые дома. Как и в Каире, улицы обсажены пальмами. Дышится здесь легче. Это от моря. Оно бьется, пенится у ног города. Пяти-, семи-, десятиэтажные дома стоят на самом берегу. От моря их отделяет только широкая дорога.
Мы гуляем по городу. Любуемся домами, широкими площадями, скверами. На одной из площадей видим большую толпу. Наверное, что-то случилось? Может, кому-нибудь надо помочь?
Подходим и видим такое, чего я никогда в жизни не видел: выступает уличный циркач.
На подставке прикреплено колесо, плоское, похожее на обод. В него воткнуты кинжалы, остриями внутрь. Между остриями остается совсем небольшое расстояние. Между кинжалами в дырки обода воткнута пакля.
Циркач — молодой, по пояс обнаженный араб — с факелом в руке что-то выкрикивал, обходя людей. Словно подзадоривал зрителей и себя.
Вот он облил керосином паклю на колесе, поджег факелом. Колесо запылало.
Циркач погасил факел, отложил его в сторону, еще раз попросил всех быть внимательными, разогнался и… нырнул в пылающее колесо, между остриями кинжалов.
Я закрыл глаза. Казалось, он обязательно порежется о кинжалы, из тела брызнет кровь…
Но циркач, как змея, проскользнул внутри колеса и встал на ноги.
Толпа ахнула.
А он уже ходил по кругу с протянутой рукой. Никто ничего не дал ему: все ждали еще чего-то.
Тогда он повторил свой прыжок уже с завязанными глазами.
Несколько человек бросили ему по мелкой монетке…
Откуда взялись фары
На острове Фарос стоял на скале маяк. Высокий. А на самом верху его был зеркальный рефлектор. Всю ночь на маяке горел огонь. Рефлектор отражал его. Рыбаки на этот свет возвращались к своему берегу. Моряки издалека видели его и знали: там порт, там найдет пристанище их корабль и они сами. Город Александрия был соединен с островом искусственно насыпанным перешейком.
Маяк называли чудом света.
Ни одно вражеское судно, согласно легенде, не могло приблизиться к маяку днем. Рефлектор ловил солнечные лучи и посылал их на вражеские корабли. Корабли горели, словно они были из бумаги, за десятки километров от маяка. А ночью свет рефлектора ослеплял их.
Маяк был неприступной крепостью. Тысячу лет стоял он, светил и защищал город. Это чудо было создано в третьем веке до нашей эры.
Потом Александрию завоевало воинственное племя арабов. Арабы захватили с суши маяк и стали угрожать столице Византии Константинополю.
Византийцы боялись арабов и решили пойти на хитрость. Они распустили слухи, будто под маяком замурованы сказочные богатства. Византийцы надеялись, что эти слухи дойдут до властелина Александрии халифа аль-Валида. И не ошиблись.
Халиф повелел разрушить маяк. Маяк погас. В городе начались волнения.
Рыбаки блуждали ночью в море и не могли вернуться домой. Гибли корабли купцов, а корабли врага могли в любую минуту подойти к городу. Им нечего было бояться.
Когда халифу сказали, что его обманули, он приказал снова поставить маяк. Но сделать это не удалось. Разбился рефлектор.
Хитрость врагов и жадность халифа погубили чудо острова Фароса.
Теперь от маяка ничего не осталось. Остатки его обрушились в море во время землетрясения в XIV веке нашей эры.
Люди забыли и долгое время не знали даже, каким был с виду маяк. По описанию арабов, его представляли как дворец со шпилем. И только совсем недавно по древней монете, на которой был отчеканен маяк, узнали, каким его построил архитектор Састрат. Маяк напоминал гигантский сапог.
Из легенды про фаросский маяк пришло и живет слово «фара», которое знает каждый.
«Гора разбитых тарелок»
Все свободное от экскурсий время мы проводили на море и много плавали. Дома я, конечно, не смогу столько плавать в речке, как в Средиземном море, потому что море это — особенное.
Помню, пришли мы в первый раз на море. Папа мой хорошо плавает и ныряет здорово. Ну, он сразу к вышке. Полез на самую верхнюю площадку. Оттуда мальчишки-египтяне прыгают в море. И папа прыгнул. А я стою и смотрю, где он выплывет. Он обычно долго под водой бывает. А тут выскочил сразу и глаза вытаращил. Я даже испугался. Неужели, думаю, его там акула за ногу схватила, а может, что-нибудь и того похуже. Вылез папа из воды. Гляжу — цел и невредим. А он как засмеется.
— Ну и вода, — говорит, — как пустую бутылку выбрасывает.
Это мой папа — пустая бутылка! А он, наверное, 80 килограммов весит.
Полез в воду и я. И вправду — чудеса. Можно запросто лежать на воде, перебирая руками, и будешь плыть. И ноги еще наверху будут. И не нужно барабанить ими по воде. Так можно плыть.
Вот оно какое, Средиземное море. Это в нем такая соленая, такая плотная вода, что можно плавать и загорать одновременно.