Улети со мной ты вдаль,
Чтоб душа моя запела.
Улети со мной ты вдаль,
Чтобы сердце не болело.
Улети со мной ты ночью.
Улети со мной ты вдаль.
Улетим мы до зари,
Чтоб подолгу не прощаться.
Улетим мы до зари,
Чтоб назад не возвращаться.
Улетим и не вернемся.
Улетим мы до зари.
Улетим мы на рассвете,
Нас подхватит сильный ветер,
Пронесет он нас сквозь тучи,
Мы увидим солнца лучик.
Мы услышим песню моря.
Позабудем мы про горе.
Гвиннет беспокойно посмотрела на Фаолана, который, казалось, унесся мыслями куда-то очень далеко в пространстве и во времени.
– Фаолан, все будет хорошо, вот увидишь. Я помогу, насколько смогу, но знаешь… – голос ее дрогнул, и она не договорила.
– Я знаю, Гвиннет.
– Только не рассказывай остальным, пожалуйста.
– Не буду.
– И я до сих пор могу летать. Я чувствую ветер, понимаешь. Так я нашла орлов – по завихрениям, которые они оставляли позади во время полета. Совы чувствуют многое из того, что не видят. Чувствуют своим желудком, понимаешь. Те ощущения, о которых говорила миссис Плитивер, – они никуда не исчезают, разве что немного притупляются.
Она подпрыгнула и слетела с края ледяного моста, чтобы поймать только что подувший легкий ветерок.
– Посмотри, Фаолан! – воскликнула она и сложила крылья, устремившись в пике. Потом перекувыркнулась через голову, расправила крылья, перевернулась на спину, пролетела так немного и вернулась в исходное положение. Происходящее ей явно доставляло удовольствие. Через мгновение она уже снова сидела на краю моста.
– Ну как, оценил? – торжественным тоном спросила она. – Это называется трюки. В сезон Медных дождей у Великого Древа Га’Хуула всегда проводился большой праздник, на котором совы соревновались между собой, выполняя такие трюки. Ах, как же там было весело! – вздохнула она с сожалением. – Как ты знаешь, меня непросто было заставить покинуть страну Далеко-Далеко и отправиться на юг, к Хуулу или к Великому Древу. Но даже такая одиночка, как я, не могла устоять перед этими состязаниями с трюками.
– Да, наверное, замечательное было зрелище, – согласился Фаолан.
– А полетаю-ка я немного прямо сейчас. Заодно посмотрю поближе на созвездие Нарвала. Мне кажется, если взлететь повыше, то можно будет пересчитать все звезды на его хвосту.
– Да, полетай, Гвиннет. Это поможет.
– А уж какое это удовольствие!
Но едва масковая сипуха расправила крылья, чтобы подпрыгнуть и взлететь, как Фаолан заметил выпавшее из ее хвоста перо. Одинокое темно-бурое перо с несколькими крапинками.
– Гвиннет, а это тебе не нужно? – он подобрал перо.
– Ах, Глаукс! Это всего лишь старое перо. Наверное, наступил сезон линьки, хотя кто знает, ведь все в этом мире так перепуталось!
Свистун по-прежнему нес стражу с Банджей. Мхайри и Дэрли спали вместе со своим братиком, уютно пристроившимся между ними, а большие орлы уселись на гребне вдали, как на огромном насесте. Фаолан походил кругами около углубления, в котором они с Эдме вырыли «снежный уют». Сейчас она спала вместе с Мирром и Моди, потому что Банджа стояла на страже.
Грудь Эдме ритмично вздымалась и опадала. Обычно она спала единственным глазом вверх, но сегодня ночью перевернулась и выставила другую сторону морды с отсутствующим глазом. Шрамы, пересекавшие ее голову, служили свидетельством ужасного зверства, совершенного предводителем клана МакХитов. Эдме родилась здоровым щенком, но ее специально изуродовали, чтобы она стала глодателем и представителем клана МакХитов в Кольце Священных Вулканов. Мех на шрамах так и не отрос, поэтому они сохраняли розоватый оттенок цвет и походили на недавние. Впрочем, Фаолан не видел в Эдме никакого уродства. Для него она была само совершенство. Кость, которую Эдме постоянно несла в зубах и на которой были вырезаны таинственные знаки, пробуждала в его костном мозге непонятные и необъяснимые чувства. Но сейчас он об этом не беспокоился. Он взял перо Гвиннет и попытался представить, как бы оно выглядело, если бы украшало загривок Эдме. Эдме была прекрасной и так, сама по себе, без всяких украшений. Поэтому он просто положил перо рядом с костью, чтобы она увидела его, когда проснется.
Глава восьмая
Мысли Эдме
Эдме проснулась без особой причины. До рассвета оставалось еще несколько часов, но время ее стражи еще не настало. Рядом с собой она слышала дыхание Фаолана. На Ледяном мосту никогда не бывало совсем темно; бледный свет луны отражался от льда и окутывал все вокруг призрачным сиянием, которое было заметно даже в вырытом ими снежном логове. Просто удивительно, как замечательно отражают свет снег и лед! Казалось, серебристый мех Фаолана светится сам по себе. Как будто сияет изнутри каждый волосок его шкуры, тихонько шевелясь в такт мерному дыханию спящего волка.
Рядом с костью Эдме заметила длинное перо. Бурое, с темными крапинками. Понятно, что это перо Гвиннет, иначе откуда бы здесь взяться совиному перу? По всей видимости, Гвиннет линяет, а Фаолан подобрал перо и принес его сюда, намеренно положив рядом с ней. Упавшие перья просто так, сами по себе, в норы не залетают. Но зачем он его принес? Что это, своего рода подарок или какой-то знак? Возможно, Фаолан хочет сказать, что он знает об ухудшающемся зрении Гвиннет? До этого они долго сидели вместе на краю Ледяного моста и рассматривали новое созвездие – созвездие Нарвала. Перо больше походит на знак – но какой? Знак того, что он готов разделить тяжелый груз истины, или знак утешения? Возможно, он вообще не имеет ничего общего с Гвиннет, хотя это и было ее перо. Но зачем он положил его таким образом, чтобы оно касалось кости?
Эдме посмотрела на Фаолана. В мягком лунном освещении он казался почти бесплотным. «Я вижу что-то глубокое внутри него. Что-то дремлющее. Что это, древний сон? Почему меня это так привлекает, почему я ощущаю в нем что-то свое… родное? Родственную душу? Какие древние мелодии отзываются эхом в его костном мозге? Иногда мне кажется, что я слышу гармоничные звуки музыки. Но что это за музыка?»
Вскоре ее вновь полностью охватили те знакомые и смущающие чувства, которые преследовали ее с тех пор, как Фаолан нашел изогнутую бедренную кость и они отправились в странствие к Синей Дали.
Эдме тихонько встала и взяла кость зубами. На ней четко отпечатался запах пера, хотя перо касалось кости всего лишь кончиком. Она провела языком по древним знакам и закрыла единственный глаз. Как это уже бывало неоднократно, внутри нее словно пробудился другой, невидимый глаз. «Ты мне нужен», – обратилась она к этому своему глубинному глазу. Когда-то ее старая тайга Моргунья, у которой тоже был один глаз, призналась, что часто обращается за помощью к своему отсутствующему глазу. Моргунья называла его глазом-духом и советовала обращаться с ним как можно нежнее, как обращаются с маленьким щенком. По его словам, этот внутренний глаз нужно было воспитывать, чтобы он научился видеть все четче. Моргунья искренне верила, что именно ее внутренний глаз привел ее к клану МакДонегалов, когда ее малькадом оставили на верную смерть. Что там тайга Моргунья говорила в одно из последних их свиданий с Эдме? «Будь всегда начеку, не теряй бдительности и знай, что у тебя есть не только один внешний глаз, дорогая моя». Эдме еще крепче зажмурила свой внешний глаз, сосредоточившись на внутреннем.
При этом она не переставала облизывать едва заметные знаки на древней кости. Древний волчий язык уже не казался ей таким уж странным и чужим. Раньше она думала, что говорить на нем умеет один лишь Фаолан, но теперь вдруг вспомнила звуки еще одного голоса, очень старого. Неужели это был ее собственный голос? Она удивлялась, откуда Фаолан знает все эти чудные древние выражения, но теперь они не казались ей чудными. Необычные сочетания звуков обретали смысл и постепенно, по кусочкам, складывались во фразы, затаившиеся где-то на краю сознания. Заднюю ногу снова пронзила боль, несмотря на то что она продолжала сжимать в зубах старинную кость. Обычно, когда она сжимала эту кость, боль проходила. Но на этот раз ничего не помогало и только становилось хуже, хотя Эдме чуяла, что лучше ей не расставаться с этой костью. Она изо всех сил сдерживалась и старалась не заплакать, хотя из единственного глаза уже потекли слезы. На ум ей снова пришли слова Моргуньи. «Будь всегда начеку, не теряй бдительности и знай, что у тебя есть не только один внешний глаз».
«Я начеку, я знаю, что у меня не один глаз», – повторяла она себе, отвлекаясь от боли. Из наружного глаза продолжали течь слезы, но она уже не обращала на них внимания, потому что ее внутренний глаз раскрывался все шире и шире. Над собой она заметила очертания какого-то большого животного. Это был огромный серебристый волк.
«Быстробуйная, я не могу оставить тебя».
Стражником Эдме охраняла вулкан под названием Быстробуйный, но сейчас этот волк обращался к ней, используя почти то же самое название. И оно почему-то не казалось ей странным или необычным. Быстробуйная! Как будто идеально подходит к ней, как и ее собственная шкура.
«Фенго, ты должен идти дальше».
«Фенго, – подумала она. – Не какой-то фенго, а тот самый первый Фенго».
Через ее сознание как будто протекали сразу два потока, две пробудившиеся души. И она прекрасно понимала, к какой сейчас прислушиваться важнее всего.
«Быстробуйная, я не могу оставить тебя умирать в одиночестве».
«Никто не умирает в одиночестве, Фенго. Ты же знаешь это, как никто другой. Вскоре сюда придет Скаарсгард, чтобы встретить меня».
«Нет! Нет!»
«Послушай меня, Фенго, моя любовь. Мы оба стары».
«Я знаю. Знаю. Я думал, что однажды уже потерял тебя, а потом спрыгнул со Звездной лестницы и вернулся за тобой. Неужели я должен потерять тебя снова?»
«Ты спрыгнул не для того, чтобы вернуться за мной. Тебя призвал твой народ. Ты должен был увести его из цепких объятий Долгого Холода. Меня ты никогда не потеряешь».
Эдме сильнее сжала кость зубами и услышала, как она хрустнула. Из нее просыпалось немного пыли – превратившегося в пыль костного мозга, – но древние знаки отпечатались в ее сознании, в ее живом костном мозге. Она открыла глаза, приходя в себя после необычного сна, который привиделся ей наяву. Фаолан рядом с ней мирно спал. Скоро, скоро наступит время, когда он узнает, откуда взялась эта кость, что на ней выглодано и где находятся остальные кости.
Глава девятая
В море и обратно
Попутный ветер, подгонявший шайку Хипа, достиг отряда Фаолана, когда они снова встретили на своем пути высокие ледяные холмы, так что толку от него было не много. По сути, он даже мешал, потому что стоило им подняться на гребень, как их едва не сдувало с ног, и приходилось передвигаться с крайней осторожностью. Поэтому было решено спуститься с Ледяного моста и пойти по Замерзшему морю, прямо по ровному и толстому слою льда, позволявшему поддерживать большую скорость. Орлы разделили усилия, и Илон полетел на запад, разведывая местность впереди на предмет возможных разломов и разводий, а Зануш тем временем решила вернуться на восток, чтобы понаблюдать за Хипом и его шайкой.
Эдме же настаивала на том, что следует держаться как можно ближе к мосту.
– Не думаю, что это мудрое решение, Фаолан. По морю стоит идти ночью, когда дует самый сильный ветер и когда очень опасно пересекать гребни. Он будет дуть нам в спину, и по ровной местности мы действительно сможем передвигаться быстро. Ночи в последнее время ясные, и ты сможешь ориентироваться по звездам. Но важнее всего не отходить от моста, чтобы можно было вернуться на него в любую минуту.
Она помолчала и шагнула поближе к Фаолану так, что их носы едва не соприкасались.
– Поклянись мне своим костным мозгом, Фаолан, что, как только на небе покажутся облака, а звезды потускнеют, мы немедленно вернемся обратно на мост.
В голосе ее звучало едва ли не отчаяние.
Но все остальные ужасно радовались, что можно наконец покинуть мост, хотя бы и на некоторое время. Фаолан не понимал, чем недовольна Эдме. Наверное, у нее просто необъяснимый страх перед льдом. Нужно обращаться с ней как можно нежнее.
Подходила к концу их первая ночь на Замерзшем море, и все не могли сдержать своего ликования. Гвиннет сообщила, что они избежали по меньшей мере с полдюжины гребней на мосту, так что они не зря сошли с него. Когда они подходили к основанию одной из колонн моста, к ним спустился Илон с небольшим тюленем в когтях.
– Где ты его нашел? – спросила Банджа.
– Перед тем как вы отправились в путь в сумерках, Аббан рассказал мне, где лучше всего охотиться.
– Аббан? – изумленно спросила Кайла.
Все повернулись и посмотрели на щенка. Уши Аббана задергались.
Я слышу лапами, как будто вижу ухом.
Повеяло из-за моста каким-то духом.
Они шуршат, как маленькие мыши.
Но шорох этот едва слышен.
Я знаю, гнезда их недалеко.
Общаться с ними будет нелегко.
Из-под Ледяного моста выпорхнула птица – самая нелепая птица на свете, с большим оранжевым клювом, который вырастал из головы, словно необычный мясистый цветок. Голова птицы была черная, за исключением двух больших белых круглых пятен, посреди которых моргали маленькие глазки. Она так смешно раздувала щеки, что походила на какого-то ужасно неуклюжего клоуна с крыльями. На ее груди красовались чисто белые перья, но крылья и спина были черными, как смоль.
– Приветствую вас, чужедраники.
– Чужестранники, дурачок, а не чужедраники.
Из-за колонны вразвалку вышли еще несколько таких же странных существ.
– Это птицы? – прошептал Свистун.
– Конечно птицы, разве не видишь?! Спроси своего маленького дружка, – ответила первая птица, кивком головы указывая на Аббана.
– О да, они и в самом деле птицы, – ответил Аббан.
– И? – спросил Свистун.
– Что «и»? – переспросил Аббан.
– Ты всегда говоришь рифмами. Что случилось? Я думал, ты нас представишь, а ты остановился….
– Не могу придумать рифму к слову «птицы». Хотел сказать я «небылицы», но это вовсе не годится.
Птица защелкала клювом в восхищении.
– Как здорово, дружок! Вот это я называю ум! Не хотел, а придумал. Ну-ка, еще что-нибудь отмочи…
– Не просто птицы, вы, а тупики смешные. Хотел добавить я «дурные», но мама мне ругаться не велит…
В это мгновение на лед села Гвиннет.
– Тупики! Глазам своим не верю! – воскликнула она. – Не видела их с Ледяных проливов. Не думала, что они заходят так далеко на запад.
– А это запад? – спросила одна из птиц.
– Ну, вроде да, Глупка, – ответил другой тупик.
– Глупка? – удивленно спросила Гвиннет. – Что, вас и в самом деле так зовут?
– Ага, точно. Глупка, так и есть, – ответила птица.
– Ну, прямо как в Ледяных проливах. Там девять из десяти тупиков звались Глупиками.
– Ага, только мы не хотели, чтобы нас называли совсем одинаково. Вот и напридумывали имен. Мы это… – тут птица задумалась и добавила: – Ево… кого? А, ЭВОЛЮЦИОНИРОВАЛИ. Вот как. Слыхал, Глупень? Слово на пятьдесят мойв, не меньше.
– Глупень? – спросила Эдме.
– Ах да, простите мои манеры! – птица засмеялась резким смехом. – Это мой муженек.
– Муженек?
– Ну да. По-вашему вроде супруг, – сказала Глупка. – Это старое слово.
– На древнем волчьем языке? – спросила Дэрли.
– Шутите, что ли? – ответила Глупка. – Нет, это старое слово, которое осталось от Других.
По спинам животных пробежал холодок.
– Ну да, Двуногих, – Глупка посмотрела на Гвиннет и Илона. – Не таких, как они. Ну, то есть на двух ногах, но без крыльев. Других.
Аббан медленно приблизился к Глупке и Глупню, припал на колени и поджал хвост.
– Ах, птенчик, что ты, перестань! – сказала Глупка. – Рыбки захотелось? Убейте меня, не понимаю, как ты держался все это время на леммингах.
Вперед проковылял муженек Глупки.
– Ага, прямо удивительно, что сам в одного не превратился. Я бы на твоем месте не поллемился, наловил бы рыбки…
– Ах, расколи твою сосульку! – воскликнула Глупка. – Ты такой потешный, умора!
И она повалилась на спину и засучила ногами, взмахивая крыльями и издавая странные звуки, отдаленно похожие на судорожное завывание.
– Насмешил! Прямо до дрожи в коленках…