Когда мне на голову упала хурма, прервав мои размышления, я прикрикнула на нее, и на крону дерева надо мной, и на осу, с жужжанием усевшуюся мне на волосы. “Эй!” Ящерица с целеустремленным видом карабкалась вверх по стене. У нее была своя миссия. Могла она видеть небо? А у меня была миссия? Если бы я сидела в тюрьме и выглянула в окно, что бы я увидела - грязь или небо?
Я не находила ответа на этот вопрос и не понимала, что именно должна была видеть. Мне казалось, что в истории о пленниках, которую рассказал Гутри, не хватает какого-то существенного эпизода.
До начала занятий в школе была еще целая неделя. Гутри сказал, что его багаж вот-вот привезут, и после этого он сразу поедет к друзьям в Милан на все оставшееся время. Гутри будет учиться в этой школе уже второй год. Я думала, что он старше меня, но, как оказалось, ему тоже тринадцать.
- Ты поедешь в Милан один? - спросила я.
- Это совсем близко! Да его, наверно, видно с вершины Сан-Сальваторе. Милано! - воскликнул он, поцеловав кончики своих пальцев и воздев руку к небу.
Этот жест выглядел странно и непонятно, а сам Гутри показался мне каким-то очень взрослым. Я сделала то же самое, и он улыбнулся.
- А как туда добираться? - спросила я.
- Просто садишься на поезд и едешь - presto!* Оглянуться не успеешь, как уже в Милане. Сама попробуй. Хочешь - поехали вместе.
______________
* Быстро (итал.).
Гутри с таким же успехом мог предложить мне собрать вещи и поехать в Африку. Чтобы заблудиться, мне было достаточно и этого маленького кусочка Швейцарии, на который меня забросила судьба.
За неделю, прошедшую со дня нашего прибытия, я изучила местность, прилегающую к дому дяди Макса и тети Сэнди, разбив ее на отдельные участки. В первый же день я исследовала весь школьный кампус. На второй день прошла туда и обратно по улице Виа-Попорино, а сегодня взобралась на холм Коллина-д’Оро до деревни Монтаньола и теперь возвращалась домой окольным путем, по тропинке. Завтра я намеревалась спуститься вниз по склону до церкви Святого Аббондио. Я, как кошка, инстинктивно устанавливала границы зоны своего обитания. Так я поступала всегда и всюду, куда привозили меня родители.
Гутри спросил, где я собираюсь провести время до начала занятий.
- Нигде, - ответила я. - Я вынуждена жить здесь с новым… с моим дядей. - Мне не хотелось говорить, что я живу в доме директора школы.
- Вынуждена жить здесь? - повторил за мной Гутри. - Да я бы правую руку отдал, чтобы жить здесь все время, круглый год.
- А я бы не отдала, - сказала я.
Тогда-то он и рассказал мне историю о двух пленниках.
Когда в тот день я вернулась домой, тетя Сэнди показала мне комнатное растение, подаренное ей соседкой, которое называлось клеома. У него были тонкие бледно-зеленые и белые листья, тянущиеся вверх, и множество ростков - деток, как назвала их тетя Сэнди. С деток свисали маленькие корни, они болтались в воздухе, словно пытались дотянуться до земли. Вот и я такая же, подумалось мне, маленькое растение с корнями, болтающимися в воздухе.
Вечером я стала искать слово “похищенный” в моем новом словаре. Нашлось несколько вариантов, и я выбрала portare via aforza, а потом написала новое объявление.
Тетя Сэнди сказала:
- Мне кажется, то, что ты написала, означает “взять силой”, и больше похоже на команду, словно ты просишь кого-то прийти к нам в дом и похитить тебя. Ты именно это хотела сказать?
Нет, не это. Но мы обе не имели понятия, как переделать “взять силой” во “взята силой”.
Затем я стала искать слово “помогите!”. Но в словаре предлагалось так много вариантов перевода, что в итоге я просто прицелилась карандашом и ткнула в первый попавшийся. “Servitevi!” - написала я на плакате.
Когда пришел дядя Макс пожелать мне спокойной ночи, он посмотрел на мою работу и сказал:
- Думаю, что это означает “угощайтесь!”. Звучит так, словно ты приглашаешь воров в дом, чтобы забрать все наши вещи. Ты это имела в виду?
5. Почтовые открытки
У моего отца есть две сестры, Грейс и Тилли. Они по-прежнему живут в Байбэнксе, штат Кентукки, в городке, где родились и отец, и я. Грейс и Тилли всегда любили посылать нам почтовые открытки и письма, в которых рассказывали о всех своих новостях, и все же получить от тети Грейс открытку всего лишь через несколько недель после приезда в Швейцарию было для меня сюрпризом.
“Милая Динни,
надеюсь, вы добрались до Швейцарии без всяких приключений и ваш самолет никто не пытался угнать. Если бы я заранее знала, что ты уезжаешь, я бы помолилась за тебя.
Как там, в Швейцарии? На каком языке там говорят, на швейцарском? Ты уже была на рыбалке? А что там едят? А я сегодня приготовила тушеное мясо, любимое блюдо Лонни.
С минуты на минуту придет Тилли и принесет свое ужасное творожное желе. Опять придется притворяться, что оно мне нравится.
Шлю тебе целую бочку объятий.
С любовью,
твоя тетя Грейс”.
На следующий день пришла открытка от Тилли, сестры тети Грейс:
“Милая Динни,
мне позвонил твой папа и сказал, что ты уехала в далекую Швейцарию. Он очень переживает, но считает, что это твой шанс и что ты проведешь там незабываемое время.
Интересно, носишь ли ты там кожаные шорты и носки до колен, или эта одежда только для мальчиков? Ходишь ли ты, как прежде, на рыбалку?
Сегодня мне надо идти на ужин к Грейс. Я буду угощать ее своим творожным желе. Знаешь ли ты, что я получила за него премию на конкурсе? Грейс приготовила тушеное мясо, которое у нее обычно не слишком хорошо получается, однако она очень старается.
Шлю тебе тысячу поцелуев:
XXX ХХХХХХХ ХХХХХХХ
х хххх хххххххх хххх
ХХХХ XXX XXX ХХХХХХХ Х ХХХХХХХХХХХХХХ XXX
С любовью,
твоя тетя Тилли”.
От родителей не было никакой весточки. Они забыли обо мне.
Я бы не удивилась, если бы они на самом деле совершенно обо мне забыли. Однажды, когда мы ехали из Оклахомы в Орегон (а может быть, из Орегона в Техас), мы ненадолго остановились на стоянке для отдыха, а когда я вышла из туалета, нашей машины не было.
Я увидела на стоянке фургон, в который карабкались трое ребятишек, и подумала, не попроситься ли и мне туда. Если мои родители не отыщутся, то, может быть, эти люди позволят мне жить с ними.
Но я не отважилась подойти к ним и уселась на столе для пикников. На стоянку то и дело заезжали машины с фургонами-прицепами, а я все сидела и сидела, пока от усталости не начала клевать носом. И тут вдруг раздался голос Крика, который звал: “Динни! Динни!”, - и я увидела, как все наши выскочили из машины, окружили меня, стали ерошить мне волосы, а мама плакала, а папа смеялся, а Стелла сказала: “Динни! Никогда не делай так больше! Ты перепугала нас до смерти!”
Больше я из машины не выходила до самого окончания поездки, даже в туалет или чтобы перекусить.
6. Девочка
Я бежала вниз по склону Коллина-д’Оро, а вокруг меня колыхался густой и горячий воздух, каким он бывал иногда в Техасе или Оклахоме, и облака нависали низко над долиной. Обогнув школьный кампус, тропинка резко повернула налево, нырнула вниз мимо группы древних каменных строений, а затем ушла вправо. Отсюда была видна церковь, а за ней склон холма спускался к самому озеру. Прямо напротив церкви через озеро возвышалась Сан-Сальваторе.
Было удивительно, что, откуда ни посмотришь на эту гору, все время кажется, до нее рукой подать. Глядя из окна своей спальни, я думала, что Сан-Сальваторе расположена прямо передо мной, перед домом. Теперь же я видела ее с другой точки, и вот она снова, гора, но уже перед церковью.
Бум! Бум-бум-бум! Утром я стояла на балконе комнаты дяди Макса и тогда впервые услышала этот звук. Бум! Он был похож на громкий, глухой раскат грома, эхом отозвавшийся по всей долине.
Я убежала в комнату.
- Нас бомбят! Мы погибнем!
Дядя Макс вышел за мной на балкон. Вскоре вновь раздалось: “Бум! Бум-бум-бум!”
- Мы погибнем!
- Динни, - дядя Макс положил руку мне на плечо, - это не бомбы. Это военные учения. Здесь каждую неделю проводятся военные учения. У меня была примерно такая же реакция, когда год назад я приехал сюда впервые.
- Правда? - не поверила я.
- Я, конечно, не думал, что погибну, но звук действительно был не из приятных.
- Но почему они проводят военные учения? Швейцария - нейтральная страна.
- Нейтральная не означает, что ей не надо быть готовой защитить себя, - сказал дядя Макс.
Бум! Я стояла на дороге возле церкви и прислушивалась к непрекращающейся канонаде в долине. К церкви вела длинная, узкая дорожка с двумя рядами кипарисов по краям. Деревья были высокие и тонкие, словно темные незажженные свечи, тянущиеся к небу. Тропа упиралась в церковь, прямоугольную, построенную из желтого камня, с возвышающейся посередине башней с часами.
По тропинке, на полпути к церкви, шла девочка в шортах и белой рубашке. Она медленно передвигала ноги, как будто ее тянули за невидимую веревку. К тому времени, как я поравнялась с тропинкой, девочка вошла в церковь. Стояла полная тишина, если не считать далекого шума машин на автостраде на другом краю долины. Ни пения птиц, ни людских голосов, только этот шум. Часы показывали без пяти десять.
Дверь церкви была открыта. Внутри оказалось прохладно и темно, только золотистый лучик света проникал через круглое окошко, расположенное высоко в дальней стене. Здесь стояла еще более глубокая тишина, поэтому я ожидала услышать ту девочку, но думала при этом о Стелле и ее ребенке, о Крике, о родителях, и мне хотелось слышать и их тоже.
Я остановилась у входа, пока глаза не привыкли к темноте. Постепенно стали видны ряды темных скамеек, проход посередине, а потом, в дальнем конце, я увидела девочку. Она сидела, положив на колени руки со сплетенными пальцами, голова поднята кверху, к окошку с золотистым лучиком. Я представила, что это Стелла сидит там и что мы совсем не в Швейцарии, а в Америке.
Я вышла из церкви и прислонилась к холодной стене. На башне стали звонить колокола, когда девочка только показалась в дверях. От неожиданности она вздрогнула и воскликнула:
- Ой! - Потом увидела меня и посмотрела вверх, туда, где раскачивались колокола. - Ты только послушай! Это звучит так… так…
- Жутко? - спросила я.
- Нет, не жутко, - сказала она. - Удивительно! Невероятно! И… - Она сделала шаг мне навстречу. - Ты американка? Я - американка!
- Я тоже.
Мне не хотелось, чтобы она спросила, из какого я города. Этот вопрос всегда ставил меня в тупик. То ли называть город, в котором я родилась, то ли в котором жила в последнее время или перед этим?
- Я учусь в местной американской школе. А ты? - спросила девочка.
- Думаю, что тоже.
Она посмотрела на меня искоса.
- Ты думаешь? Ты что, не знаешь?
По моим расчетам, я либо совершу побег до начала занятий в школе, либо мои родители приедут и заберут меня, но вместо этого я сказала:
- Мой дядя - директор школы, так что - да, я буду в ней учиться.
- Вот здорово! - воскликнула девочка. - Я здесь начну заново!
Мне было не совсем понятно, что она хотела этим сказать, но разъяснения не последовало, как я ожидала. Вместо этого девочка продолжала оживленно рассказывать о том, что она вместе с родителями остановилась в гостинице в Монтаньоле, и что они собираются в поездку по стране на несколько дней, и что она возвратится к открытию школы, а родители опять уедут в Саудовскую Аравию, где работает ее отец.
- Меня зовут Лайла, - представилась она. - А тебя?
Мне понравилось, как звучит ее имя - Лай-ла.
- Меня? - переспросила я. - Меня зовут Динни.
- Какое смешное имя! - рассмеялась она, но прежде чем я успела обидеться, девочка схватила меня за руку. - Пойдем! - сказала она. - Пойдем в Лугано пешком!
Из деревни, которая оказалась практически сразу за церковью, Лайла позвонила родителям. Я слышала ее голос: “Говорит, что она дочь директора. Я уверена, что с ней безопасно, мама!”
По дороге в Лугано девочка сказала:
- Ты, выходит, будешь жить здесь весь год? Представляю, каково жить здесь целый год. Это как… как… не знаю… как в раю!
- Иногда здесь идет дождик, - пробормотала я.
Она рассмеялась. Смех каким-то мягким бульканьем зарождался у нее где-то глубоко в горле, потом выкатывался и выплескивался изо рта в воздух, обволакивая деревья и кусты. Я бы с удовольствием рассмеялась тоже, но уверена, что издавала бы гораздо менее приятные звуки по сравнению с ней.
Я спросила Лайлу, познакомилась ли она уже с кем-либо из школьников.
- Только с одним, - ответила она. - Недавно, с мальчиком. Гутри, вот как его зовут. Представляешь, что он мне сказал? Он пригласил меня поехать с ним в Милан. В Милан! Сумасшедший какой-то! Как будто родители позволят мне ехать в такую даль, как Милан, с совершенно чужим человеком! И все же он довольно милый, ты знаешь…
Значит, Гутри пригласил с собой в Милан и Лайлу! Я только что познакомилась с этим мальчиком, практически ничего не знала о нем, и все-таки мне было досадно, что он пригласил не только меня. Мне хотелось сказать об этом Лайле, но я на собственном горьком опыте убедилась, что не следует чрезмерно доверять людям, которых недостаточно хорошо знаешь. Когда мы переехали в Калифорнию, я на второй день пребывания в новой школе сказала девочке из моего класса, что мне нравится один из мальчишек. К наступлению большой перемены уже вся школа была осведомлена об этом. По дороге домой меня остановили две девочки и заявили с угрозой в голосе: “Думаешь, раз ты новенькая, то лучше других? Так вот, запомни. Этот парень уже занят. А ты ничем не лучше остальных!”
Поэтому, хоть мне было и досадно, что Гутри пригласил с собой в Милан и Лайлу, я не сказала ей об этом.
На широкой площади в центре Лугано мы сели за один из столиков, стоявших на открытом воздухе перед входом в кафе, потом вместе с официантом долго тыкали пальцами в меню и наконец заказали пиццу. Мне принесли пиццу, в начинке которой были какие-то странные коричневые штучки. Лайла сказала, что это анчоусы.
- Это - что?
- Ты не знаешь, что такое анчоусы? - переспросила Лайла. - Это такие крошечные рыбки. Очень соленые.
Я стала их разглядывать. Рыбки были похожи на раздавленных сороконожек. Я вытаскивала их из пиццы и прятала за поджаренной с краю корочкой.
- Ты только подумай! - воскликнула Лайла. - Здесь никто не знает английского. Мы можем говорить, что хотим, и ни один человек не догадается.
- А дядя Макс сказал, что большинство людей здесь понимают по-английски. Это мы не понимаем их.
- Правда? - удивилась Лайла. - Хорошо, что ты мне сказала, а то бы я ляпнула что-нибудь, а потом сама же жалела.
Мне даже в голову не могло прийти что-то, о чем Лайла сказала бы и потом пожалела, и даже если бы такое случилось, я бы не возражала. Мне просто нравилось сидеть с этой девочкой за столиком на открытом воздухе и казалось, что я обрела друга среди стольких чужих людей вокруг.
Посреди площади стоял жонглер и подбрасывал красные мячики. На тротуаре суетились и клевали крошки голуби. По всем четырем сторонам площади стояли высокие здания. Оттуда, где мы сидели, я не могла видеть гору. Я знала, что она была там, за домами, за деревьями, но не видела ее и чувствовала себя здесь в безопасности.
Мне всегда казалось, что гора, такая темная и огромная, неотступно следит за мной, нависая над окрестностями, загораживая собой все, что находится за ней. И еще она невольно заставляла меня постоянно помнить о моих родных, с которыми я жила когда-то среди таких же гор.