— Слава богу! — с облегчением сказал Сабота. Главный прорицатель опустил монеты в глубоченный карман и проговорил:
— А теперь скажи мне честно, зачем ты все-таки принес сюда эти славные монетки?
— Я же сказал, — ответил Сабота. — Чтобы ты узнал, чьи они.
— Будто бы!
Сабота заметил, что зрачки у прорицателя расширились.
— И пришел я к тебе, а не к кому-нибудь другому, потому что ты всех умнее.
— Пожалуй... — согласился прорицатель. — Правда, если не считать старого Панакуди... Сколько раз пытался я отравить этого старого хрыча, только ничего из этого не вышло — ведь он одними травами да кореньями кормится.
Сабота понял, что чудодейственные корешки начали действовать. Синяя жила на виске прорицатель набухла, шея покрылась красными пятнами, глаза блестели так, будто их смазали медвежьим жиром, а язык без удержу выбалтывал правду.
— Отравить не удалось, зато теперь я подослал к нему душителя! Такого ловкого мастера этих дел, что старик сам не заметит, как испустит дух.
— Да за что же? — спросил Сабота и почувствовал, как у него перехватило горло.
— За то, что больно много знает.
— А про потайную преграду он тоже знает?
Этот вопрос ничуть не удивил прорицателя.
— Очень может быть, — ответил он, будто не с посторонним говорил, а сам с собой. — Только это не страшно, потому как одно дело знать о потайной преграде, а другое — открыть ее.
— Как же она, интересно, открывается? — с опаской спросил Сабота, но прорицатель спешил выложить все, что знал.
— Очень интересно открывается! Прорицатель вынул из ладанки, которая висела у него на шее, три птичьих коготка и сказал:
— Белый коготь — орлиный, он больше всех. Каждый подумает, что это и есть ключ к потайной преграде. Как бы не так! Не орлиным и не соколиным когтем надобно ее открывать, а самым маленьким и тупым. Вот, берешь коготь обыкновенной галки, вставляешь в отверстие, и готово — вода хлынет в крепость!
— Да ну?! — восхитился Сабота.
— Это еще не все, — продолжал прорицатель. — Повернешь коготок влево — затопит замок до половины, повернешь вправо — затопит всю крепость со стенами и башнями, и все, кто в ней есть, погибнут! Это на тот случай, если враг ворвется в крепость. Хитро придумано, а?
— Хитро! — горячо подтвердил Сабота. — Ох, хитро!
— Это мой прапрадед придумал во времена прапрадеда нашего боярина. У Калоты тоже есть такие когти, да он знать не знает, каким из них открывается преграда. Только я один и знаю. Захочу — всех утоплю, как крыс! Все у меня в руках, все до единого! Нет меня сильнее! — Прорицатель потряс кулаками и понес такую околесицу, что уж и понять-то ничего нельзя было: — Я велик, я могуч! А ты ничтожная малявка! Дуну разок — и нет тебя! Стоит только захотеть! Ха-ха-ха! Я всех могу сдуть! Всю деревню! Всю вотчину боярскую вместе с крепостью! Я все могу-у-у! Гу-гу-гу! — Прорицатель вдруг запел, закружился, видно, наглотался чудодейственных кореньев больше, чем нужно.
Глава пятнадцатая
Я все могу, я все могу! Чего бы я не мог?
Вся деревушка вверх взлетит, коль дуну я разок!
А стоит поднапрячься мне да пораздуть бока,
как разом прогоню с небес все тучи-облака!
Могу разрушить крепость и речку двинуть вспять!
Чего мне стоит, например, боярина прогнать?
Лишь дуну я разок, и вмиг его простынет след.
Да, силачей таких, как я, нигде на свете нет!
Я все могу, я все могу! Чего бы я не мог?
Зажгу я молнией костер, подвешу котелок
И суп гороховый сварю, чтоб угощаться всласть...
И над старейшинами я имею тоже власть!
Вы все, вы все в моих руках,
Пока есть страх, пока есть страх!
Я все могу, я все могу! Чего бы я не мог?..
— Можешь, все можешь! Только остановись, сделай милость, — успокаивал его Сабота. — Передохни хоть, а то вон вспотел. Не дай бог простудишься. Кто тогда затопит крепость, ежели ты вдруг умрешь, да простятся мне такие речи? Кто?
— И то правда... — ответил прорицатель и остановился — весь мокрый, как мышь.
— Говори скорее, как попасть к потайной преграде? — спросил Сабота напрямик.
— Надо пройти девять подземелий длинного входа, только чтоб беспременно в маске... Перед этой маской, — прорицатель кивнул на священную маску с кабаньими клыками и буйволовыми глазами, которая висела на стене, — все двери открываются. Как пройдешь девять подземелий, спустишься по ступеням. Их столько, сколько пальцев на руке, потом надо подняться вверх, пройти столько ступеней, сколько пальцев на руках и ногах, и очутишься в сводчатом коридоре, который ведет к потайной преграде. Там, на самой середине, приметишь отверстие величиной не больше блохи, вставляй в нее коготок и...
Он не договорил. Двери распахнулись, и в зал ввалились два стражника.
— Мы от боярина! — рявкнул один и поклонился.
— Калота кличет главного прорицателя! — возвестил другой и тоже отвесил поклон.
Вид у стражников был встревоженный. В открытые двери долетали ругань, крики, дикий хохот. Сабота с ужасом смотрел, как мотается ладанка на шее у прорицателя. Надо было подскочить, сорвать ее, да теперь уж поздно...
— Увяз Калота с головой, ему моя голова понадобилась.
С этими словами прорицатель двинулся за стражниками, а Сабота следом за ним: сообразил, что в одиночку ему отсюда не выбраться.
«Подожду, погляжу, что дальше будет!» — решил он.
Часового в башлыке на посту уже не было. По коридорам, как ошалелые, носились боярские слуги — руками размахивают, горланят, что есть мочи.
Через много дверей прошли главный прорицатель, Сабота и двое стражников, пока, наконец, не остановились у двери, окованной золотом. Отворили ее стражники, впустили прорицателя и снова закрыли, а сами встали перед ней — ноги расставили, копья скрестили...
Саботе волей-неволей пришлось ждать.
— А ты кто такой? — спросили его стражники.
Оба были не в духе — видно, еще не успели напиться молока.
— Я с главным прорицателем, — соврал Сабота, не моргнув глазом.
Стражники опять хотели о чем-то спросить, но тут за дверью послышался крик.
— Как ты смеешь так разговаривать со мной? — орал Калота. — С ума, что ли, спятил? Наглец!
— А ты болван! — не остался в долгу прорицатель. — Давно пора скинуть тебя с престола! И старейшины тоже так считают, только вот трус этот, начальник стражи, все не осмелится... Что ты на меня уставился? И так-то ума в тебе незаметно, а как выпулишься — и вовсе дурак-дураком...
— Ах, так?! — Калота уже не кричал, а хрипел. — Значит, вот какую змею я пригрел у сердца!
— Перво-наперво, нет у тебя сердца! — быстро проговорил прорицатель, словно боялся, что не успеет высказать все до конца. — Будь у тебя сердце, разве ты задушил бы родного брата, чтобы завладеть его замком! Разве спихнул бы с берега в омут его жену!
— Замолчи! Убью! — задыхался от злобы боярин. — Убью! Утроба ненасытная! Я осыпал тебя серебром и золотом, а тебе все мало?!
— Золотом?! — вскричал прорицатель. — Это золото ты заграбастал у...
Вдруг послышалось: хрясть! — и прорицатель умолк. Окованная золотом дверь распахнулась, и Сабота увидел боярина. Стоит — гроза грозой, в руках окровавленный меч держит, а на полу корчится главный прорицатель. Все, кто проходил по коридору, сбежались к дверям. Раздались голоса:
— Наш боярин шутить не любит!
— Мало-помалу он так с нами со всеми разделается!
— Небось псов кормить надо, а они больно до человечьего мяса охочи!
Тут вмешался слуга, который, верно, тоже не пил утром молока с кореньями.
— Да вы что — сбесились? За такие слова знаете, что бывает? О, господи, боже мой! — запричитал он и поспешил отойти прочь.
Калота спрятал меч в ножны и приказал:
— Старейшин — ко мне! Всех! Немедля!
Один из стражников бросился исполнять приказание. Калота шагнул к толпившимся в дверях.
— А вам что тут надо, козлы вонючие? Убирайтесь! Живо!
— А ты, полегче, не ори! — огрызнулся воин со шрамом на лбу. — Видали? Теперь мы для него «козлы вонючие». Да кабы не мы, быть бы тебе в плену. Бой у Кривого утеса помнишь?
— Что-о? Что ты сказал?
Взбешенный Калота подскочил к нему, но тот и бровью не повел.
— Истинную правду сказал!
— А кто войском командовал? Не я? Разве не я впереди всех был?
— Был... пока неприятель улепетывал! А вот когда мы на засаду напоролись, ты первый дал тягу и со страху зарылся в стог сена. Забыл, как я тебя откапывал?
— Ха-ха-ха! — все так и покатились со смеху.
— Молчи! Гнилое семя! Вы что, ополоумели все?
Громкий шум заглушил его слова. Из ближнего коридора доносились яростные вопли.
— Это кто вор? Я?!
— Ты! Ты! Обобрал его жену. Самого убил, а потом разрыл могилу и снял с него пояс с серебряной пряжкой!
— Эй, дурачье! — заорал Калота. — Вас что, собаки бешеные искусали? С чего вы все сегодня взбесились?
— А тебя кто покусал? Чего лезешь, куда не просят? — отозвался кто-то злым голосом, и перебранка возобновилась:
— Все вы, стрелки, прохвосты и негодяи! Отсиживаетесь в кустах, пока мы бьемся врукопашную и крови своей не жалеем!
— А вы, меченосцы, грабители и подлецы! — гремело в ответ. — Мы вас прикрываем своими луками, а вы убиваете женщин, грабите жилища, могилы раскапываете!
— А вы...
— Нет, вы...
— Да уймутся они, наконец, иль нет! — гаркнул Калота и замолотил ножнами о каменные плиты пола. Только никто не обратил на него никакого внимания. В соседнем коридоре раздался звон мечей — значит, спорщики пустили в ход оружие.
— Где начальник стрелков? — кричал боярин. — Где начальник меченосцев?
— Тоже дерутся между собой во дворе, — ответил слуга, который проходил мимо с бутылью вина на плече.
Между тем Сабота топтался у окованной золотом двери, стараясь улучить минутку и прошмыгнуть к прорицателю, чтобы снять с него ладанку. Но стражник не сходил с места и смотрел в оба.
Сабота прикидывал, как поступить, да тут боярин, сам того не ведая, пришел ему на помощь — взял и послал стражника за охраной: видно, сообразил, что в крепости творится неладное.
Сабота не растерялся, кинулся к прорицателю, но только было протянул руку к ладанке, как дверь из соседних покоев отворилась и в зал влетела боярыня с кувшином в руке.
Сабота юркнул под каменный стол, накрытый толстой парчевой скатертью, и затаился.
Боярыня наткнулась на тело главного прорицателя и в ужасе отпрянула.
— Ой, что это?! — воскликнула она. — О, небо!
Послышались шаги, и появился Калота в сопровождении старейшин. Сабота из-под стола видел только ноги, но сразу распознал их.
Боярыня подбежала к мужу.
— Ты, я вижу, занялся делами и даже не испил молока!
— Успеется! Поставь кувшин и ступай! — попробовал боярин отослать жену, но не тут-то было.
— Нет, нет... Сначала молоко, а уж потом дела! Не уйду, пока не вышьешь!
— У заботливой жены муж в холе, — со вздохом сказал боярин.
Сабота услышал громкое бульканье — владелец замка пил молоко.
«Что-то теперь будет!» — подумал Сабота. Уши насторожил, ждет.
А боярин, отведав чудодейственных кореньев, прямо жене в лицо и ляпнул:
— Господи, какая же ты страхолюдина!
Стало тихо, потом старейшины как грохнут хохотом.
— Шутить изволишь, боярин, да не ладно выходит, — со злобой сказала боярыня. — Сплоховал ты на этот раз!
— Верно говоришь, сплоховал... В молодости, когда женился на тебе... Вот возьму да отошлю тебя назад, к твоему батюшке, боярину из верхнего Брода.
— Что ты мелешь? Как это я вернусь к нему через столько лет? Мне там делать нечего! — Боярыня еле сдерживалась.
— Как это нечего? — помолодевшим голосом воскликнул Калота. — Скажем, враг осадит вашу крепость, ты только поднимись на сторожевую башню. Как увидят тебя, все вмиг разбегутся. И ни войску урона, ни казне убытка! Ха-ха-ха! — гоготал Калота, довольный собой.
— Ха-ха-ха! — гоготали старейшины.
— Ты мне заплатишь за это! Брюхан! — прошипела боярыня.
— Что еще скажешь? — весело спросил Калота. — А не бросить ли мне тебя на съедение псам!
— Ты что, решил объявить войну верхнему Броду, теперь, когда змей у наших ворот? — вмешался Гузка.
— Цыц, изменник! — цыкнул на него Калота. — Молчи, а не то...
— Ну, договаривай! Да не юли, как эта старая лиса, главный прорицатель! Значит, я изменник?
Это Гузка-то! Дерзнул такие слова боярину сказать, не оробел! Сабота просто не верил своим ушам.
— Он еще смеет спрашивать! Да вы все изменники! Главный прорицатель признался, что вы собирались скинуть меня и посадить на мое место другого. Разве не так?
— Так! — хором подтвердили старейшины.
— В первый раз в жизни прорицатель правду сказал, — добавил Кутура.
— В первый и последний! — небрежно обронил Варадин и, переступив через труп прорицателя, шагнул к боярину. Он стоял теперь так близко к столу, что Сабота мог схватить его за ногу. — Может, растолковать, за что мы хотели тебя «скинуть», как ты изволил выразиться? — спросил старейшина с ухмылкой. — За то, что ты нам поперек горла стал! Хочешь, чтобы мы поддакивали любой твоей глупости. И мы, трусы, поддакиваем, с души воротит, а поддакиваем. Потому что всяк знает: начнешь перечить — угодишь в темницу, а то и с жизнью распростишься. Вот за что! И еще за то, что ты, проклятый, только о себе и думаешь!
— А как же? — удивился Калота.
— Вотчина твоя обнищала и ты вместе с нею, а тебе плевать!
— Ах, вы, пиявки! А то мало вы крови попили? — ехидно перебил его Калота. — Пиявки вы и есть!
— Пускай мы пиявки, спорить не будем! А ты зато — знаешь, кто? Свиное рыло! — выкрикнул Гузка.
— Чирей волосатый!
— Чирей в доспехах!
Старейшины орали наперебой, обступая боярина со всех сторон.
— Ай-ай-ай! Стража! Сюда! Скорей! — запищала боярыня, испугавшись за мужа: хоть какой, а все свой, без него всему их роду погибель.
Кувшин из-под молока брякнулся у самых ног боярина и разлетелся на тысячу черепков. Пошли в ход посохи с набалдашниками. Старейшины приступили от угроз к делу, но руготня не затихала.
— Пиявки!
— Свиная харя!
— Тупая скотина!
Калота бегал вокруг стола и вопил: «Стра-жа! Стража!» Старейшины поспешали за ним.
Сабота подумал, что теперь самое время вылезать — может, в суматохе удастся завладеть ладанкой. Как на грех, у него зачесалась верхняя губа. Зуд такой — прямо мочи нет. Потрогал — а там усы! Густые, пушистые... Вот радостъ-то! Собственные усы! Только теперь не время было радоваться...
Вдруг в коридоре послышался топот, и в зал ворвались вооруженные воины во главе с начальником стражи.
— Обезглавить! Всех до одного! — радостно крикнул Калота. — Ой, нет, погодите! Сразу не убивайте, пусть подольше помучаются!
— Старейшины-ы! — раздался голос Гузки. — Впе...
Но страшный рев змея заглушил все.
— Скорей гоните к змею девушку! — завопил Калота. — Он голодный!
Один из воинов бросился со всех ног выполнять приказ боярина. Плащ соскользнул у него с плеч и остался лежать на полу.
Сабота понял, что медлить больше нельзя. Высунулся из-под стола и подтащил плащ к себе. В плаще, да еще усатого, его никто не узнает. Уже без опаски вылез он из своего укрытия.