— Фу ты…
Но вот корица, гвоздика, имбирь и ваниль развешены. Хозяйка замешивала тесто и пекла печенье. Но сама его не ела. Укладывала в коробку и несла посылку на почту. Так было каждую неделю.
— Это внуку, — говорила она соседям.
Те качали головами:
— Сколько хлопот в таком преклонном возрасте! Такая любовь к внуку достойна восхищения.
Но хозяйкина кошка-копилка была совсем другого мнения:
— Это печенье — деньгам перевод. Мне, Копилке, и копейки не перепадет. Все внуку. А какой он? Вот бы взглянуть. Хозяйка говорит, что портрет его вставлен в ее медальон.
— А что он посылает хозяйке? — интересовался Безмен. — Ничего? А ведь так не бывает. Все на свете обмен: ты — мне, я — тебе. Все рассчитано и все взвешено. А тут что-то не так. Тут что-то другое замешано.
Каждый день открывала и закрывала хозяйка ставни, заводила часы, печенье пекла и старилась, старилась. Она уже так ослабла, что не выходила из дому. Кошка-копилка теперь распоряжалась всеми ключами. Правда, тот крошечный, что лежал под подушкой, был исключением.
Копилка сразу отказалась стряпать печенье: «Лучше я припрячу копейку-другую». И пряностей не покупала. Хозяйка теперь экономила каждую крупинку, но печенье пекла попрежнему. А относили его на почту соседи.
Но вот осталось пряностей всего ничего: корицы с гвоздикой пол-ложки, ванили в банке на донышке да два кофейных зернышка.
— Это мое последнее печенье, — вздохнула хозяйка. — Надо его испечь как можно лучше.
Она взялась за мельничную ручку. Завертелась со скрипом маленькая мельница и вдруг остановилась. Хозяйка дернула ручку что есть силы.
— Осторожней! — раздался отчаянный голосок. — Вы мне ногу прищемили!
Хозяйка чуть не выронила из рук мельницу. Из нее карабкался маленький человечек в белом колпаке и переднике.
— Ты кто, малыш?
Сверкнули белые зубки:
— Я-то? Я — мельник.
— А откуда ты взялся?
— Из ваших запасов. Из корицы коричневой — мой загар коричневый, зубы, фартук, колпачок — из ванили белой. А глаза у мельника — два зерна кофейные.
— А с чем же я буду стряпать печенье?
— Ну, на меня ушла самая малость. Что-нибудь да осталось.
Мельник завертел мельничную ручку, высыпалась из мельницы пряностей кучка. Скоро печенье было готово и уложено в коробку. Маленький мельник стряхнул с фартука крошки и отправился с печеньем на почту. Старая хозяйка прилегла отдохнуть и уснула.
И немудрено. В комнате было темно. Кошка-копилка совсем обленилась, не заводила часов, не открывала ставен, толстая стала. Дремлет хозяйка и не слышит, как шепчутся Копилка с Безменом:
— Откуда он взялся, этот мельник? Что ему надо, мошеннику?
— Известно что. Хозяйское сокровище.
— Сокровище? Какое еще?
— Я давно думаю, — важно начал Безмен. — Зачем хозяйке эта возня с печеньем.
— Ну и зачем?
— Для отвода глаз. Чтобы морочить соседей и нас. Никакого внука у нее нет.
— Нету? А как же портрет? Тот, что она в серебряном медальоне носит.
— И про портрет — нарочно. В медальоне этом спрятано сокровище. Я выследил: ключ от него под подушкой.
Глаза у кошки вспыхнули, точно две лампы. Она сунула под подушку лапу и подкралась к спящей хозяйке с ключиком. Медальон открылся. В нем было пусто…
В эту минуту вошел Маленький мельник. Старая хозяйка открыла глаза. Увидев, что медальон открыт, она тихо сказала:
— Мне всегда так хотелось, чтобы у меня был маленький внучек. Когда я посылала печенье, мне всегда казалось, что он у меня где-то есть. Я в это верила.
— Безумие! — не утерпел Безмен. — Ухлопать столько денег и ничего взамен. Внучек! Какая глупость! Кто сколько дает, тот столько и получит.
— Вот именно, — подтвердил Маленький мельник. — А не осталось ли у нас пряностей для печенья?
— Все вышли, — вздохнула хозяйка. — Осталось только немного перца.
Мельник открыл буфетную дверцу. Дунул — поднялась облачком пахучая пыль: кофе, корица, ваниль. Смел он в мельницу все до пылинки, пошарил по углам, косточку вишневую достал. — До чего же похожа на сердце! Добавил для крепости молотого перца и взялся за ручку мельницы. Завертелась она, заскрипела:
Маленький мельник — он ведь волшебник,
Маленький мельник, что захочет, смелет…
И вдруг спохватился.
— Чтобы был счастливым мальчишка, родинки нужны, и про веснушки я тоже забыл.
Натрусил мака и проса золотого и взялся за мельницу снова.
Просо да мак,
Да косточка вишни,
Пряности, перец,
Вот и вышел мальчишка!
И выбежал мальчишка, загорелый, веселый.
— Бабушка! — закричал он. — Тут душно, темно, надо открыть окно!
К кошке-копилке подскочил и выхватил у нее ключи. Ставни открыл, завел часы, распахнул окна настежь.
— Бабушка, ты почему плачешь?
— Я не плачу.
— А почему у тебя мокрые глаза?
— Не мокрые. С чего ты взял? Вытряси из копилки деньги и иди фотографироваться. Немедленно. Да пряностей не забудь купить для нового печенья. Пора мне его, наконец, и попробовать. Хотя опять не достанется вволю: для троих надо стряпать печенье. Для тебя, для меня и для Маленького мельника.
СОЛОМЕННАЯ ШЛЯПА
Полетели осенние листья. Бабушка достала из сарая Метлу, чтобы их вымести, и во дворе оставила. А Метла, когда бабушка ушла, пробралась в дом — и давай мести! Полетели вместе с листьями рисунки, фотографии, письма…
— Что ты делаешь? — закричал Алеша.
— Это все сор, сор, — бормочет Метла.
И вот уже до бабушкиной соломенной шляпы добралась.
— Неправда! — бросился за шляпой Алеша. — Бабушкина шляпа не старая! На нее бабочки садятся, и все цветы в саду ей кланяются.
Сидит, шляпу стережет, а Метлу выставил за порог. И слышит из-за двери:
— Недолог ее час, уж ты мне поверь. И я была когда-то ветлой, а стала Метлой. Никто от своего часа не уйдет. Никто.
— Ни-кто, ни-кто, — вторил осенний дождь за окном.
Стало Алеше страшно, когда же придет бабушка? А если никогда не придет и он не увидит ее больше…
И вдруг чей-то голосок:
— Возьми маковое зернышко, Алеша.
Из бархатной серединки алого мака, что цвел на полях бабушкиной шляпы, взял он зернышко, черно-лаковое. Положил на ладонь.
— А теперь надень шляпу.
Просунул Алеша в шляпу голову. Запахло нагретой на солнце соломой. Засияло над головой небо — золотое, в синих просветах. Пролетел душистый теплый ветер…
Здесь, под соломенной шляпой, было лето! Алеша услышал жужжание пчел и гудение жуков:
— Добро пожаловать в наш цветочный городок!
Ласковое солнце золотило купола, башенки и шпили. В центре города высились большие часы. Вместо цифр были нарисованы цветы. С высокого стула, что стоял под часами, встала навстречу Алеше девочка с соломенными волосами. Глаза у нее были веселые, щеки и нос — в цветочной пыльце.
— Меня зовут — Соломинка. Я смотрительница Летних часов.
Алеша сразу узнал этот голосок. Это он позвал его сюда. В часах постукивало, точно там затаился кузнечик. Алеша прислушался и услышал песенку:
Тики-так, тики-так,
Цветы считает лето:
Ноготки, лютик, табак
Сменили первоцветы.
Маргаритки, василек,
За ними маттиола
В свой черед к нам придет.
…Длится счет веселый.
Вокруг часов толпились человечки. Вместо шляп — цветочные венчики. У каждого на руке часики сверкали. Человечки-цветы сверяли их с большими часами.
— Каждый из них знает свой час, — сказала Соломинка. — Час, когда расцвести, и час, когда уходить.
— Раз они все знают, зачем же тебе здесь сидеть? Пойдем погуляем, — предложил Алеша.
Соломинка улыбнулась и даже не пошевелилась на своем стульчике.
— Я Летних часов Смотрительница, мне нельзя отлучаться. Лето мчится так быстро: не по дням — по цветам. Не успеешь оглянуться — его час настал. Вот тут-то надо не зевать и повернуть часы назад. Тогда они снова поведут свой счет, только задом наперед: от поздних цветов до первоцветов. Под Соломенной шляпой вечное лето!
И Алеша пошел гулять один. Он обошел множество цветочных домиков. Все цветы, что в них жили, были счастливы и довольны.
— Пусть мы скоро уйдем, — говорили они, — но ведь мы снова вернемся в свои цветочные дома с окошками на солнце.
Алеша верил цветам: все они были его знакомцы. Всех он встречал в бабушкином саду каждое лето. И только одного цветка он под Соломенной шляпой не встретил. Он был нездешнего лимонного цвета, и весь день он дремал, вспоминая ароматы тех стран, откуда он родом. К вечеру он раскрывал свои лепестки — их было много. Целыми ночами он разговаривал с луной о дальних странах. Тянулся, чтобы разглядеть их за горами. И вырос высокий, словно деревце…
Куда же он мог деться?
Алеша пошел к Соломинке: она-то все знает. Смотрительница, как всегда, сидела прямо под часами. А песенка у часов была другая:
Тики-так, тики-так…
Мчится, мчится лето,
Где ты, белый ландыш,
Ирис фиолетовый?
Бархатные бархатцы,
Атласные левкои,
Алые гвоздики нежатся во зное.
Лилии раскрылись,
Клонятся шафраны.
Подождите, не грустите,
Прощаться с летом рано!
Вот такую песенку выстукивали часы, и Соломинка поглядывала на них очень внимательно.
— А почему ни в одной песенке не говорится про лимонный цветок? И почему я его не встретил? Он рос в бабушкином саду целое лето, почему его нет? — спросил Алеша.
Личико в золотой цветочной пыльце затуманилось.
— Не знаю… Может быть, потому, что он самый лучший. А самые лучшие не возвращаются.
— И он не вернется никогда?
Соломинка побледнела, словно сдуло ветром золотую пыльцу с ее щек и носика.
— Зачем ты сказал это слово? Запомни: под Соломенной шляпой его не произносят.
Цветы, что толпились вокруг часов, тревожно зашептались. И никто не заметил, как под куполом шляпы закружилась бабочка-траурница. А часы между тем постукивали:
Золотая стрекоза
Среди астр кружится,
Первым инеем сверкает
Белая жемчужница.
Покидает лето нас —
Бьет его последний час…
С первым ударом Соломинка вскочила со стула и бросилась к часам, чтобы перевести стрелки назад. Бабочка-траурница закружилась над часами и вдруг опустилась туда, где сходятся стрелки — минутная и часовая. Обе они скрылись под крыльями с черными бархатными каймами.
— Все, — прошептала Соломинка, — мы пропали. Прощай, Лето!
Налетел откуда-то холодный ветер, подхватил Соломинку и умчал вместе с последними цветами.
Не помнил Алеша, как очутился в своей комнате. В окошко глянул: ветер. Соломенную шляпу несет, пожухлую, побуревшую, с поникшими полями. Выскочила Метла, шляпу замела и — в костер, где тлели листья. Вспыхнула солома и погасла…
Алеша плакал, когда пришла бабушка.
— Может быть, тебе это привиделось? — спросила она. — Шляпу просто унесло ветром.
— А как же это? — Алеша раскрыл ладонь.
На ней лежало зернышко маковое, крохотное, чернолаковое. Улыбнулась бабушка:
— Посей его весною.
Алеша так и сделал. Посадил весной зернышко в землю, и скоро среди тюльпанов поднялся алый мак. Подивилась бабушка: какой ранний! К вечеру опали лепестки, остался зеленый сундучок. В сундучке раздался щелчок, он открылся: свернутая, как бутон, вся в складках, там пряталась Соломенная шляпа. Бабушка развернула ее и надела себе на голову. Оказалась шляпа впору, на полях — алый мак, в бархатной серединке — семечки маковые.
— Ну вот, — улыбнулась бабушка, — а ты плакал. Все хорошо, и Соломинка по-прежнему сидит у часов и сторожит Лето.
— А Лимонный цветок? Он вернется?
Бабушка вздохнула:
— Опять ты об этом? Нет его, но есть сказка. А сказка или цветок — не все ли равно?..
ПРАЗДНИК ПОЛУЛУНИЯ
Все знают: на Луне люди растут быстро. Вместе с лунным диском. И то, что когда-то были детьми, скоро забывают. Но исключения из правил и на Луне случаются. Жила там когда-то лунная девочка Половинка. Сердце у ней билось часто-часто, будто у птицы. И росла она так же быстро, как растет Луна. К тому времени, когда становилась круглой Луна, Половинке уже исполнялось двадцать. Но вот Луна начинала уменьшаться, и вместе с ней начинали убывать Половинкины года. Да, да!
Лунная девочка этому радовалась. Быть взрослой ей нисколько не хотелось. Половинка считала, сгибая пальцы: двадцать, девятнадцать, восемнадцать, семнадцать…
Когда Луна убывала как раз до половины и начинала превращаться в Месяц, Половинке исполнялось ровно десять. Десять лет! Лучшего возраста не было и нет! Чтобы еще сильнее не уменьшиться, Половинка распускала свой парашют и прыгала с Месяца. На Земле все ночные звери лунную девочку знали. Знал ее и мышонок Сухарик. Он первым предложил в честь лунной гостьи устроить праздник. И сказал об этом одному молодому Поэту.
А было это так. Ночью Поэт не спал. Он вышел в свой сад посмотреть на Луну. И вдруг видит: из-за клумбы с петуниями мышонок идет, серенький, маленький, а в лапках несет половину яблока.
— Я мышонок Сухарик, — сказал мышонок Поэту. — Поздравляю Вас с праздником.
— Что за праздник такой? Почему ночью?
— Праздник хороший очень! Полулуние сегодня. Посмотри на месяц. Лунной девочке Половинке сегодня исполнилось десять лет. И все, кто не спит, половинку чего-нибудь должны подарить. Вот тебе пол-яблока. Раздели пополам и мне половинку отдай.
Они похрустели яблоками, и Поэт спросил Сухарика:
— А она, эта лунная девочка, какая?
— Обыкновенная. У нее две косы. Платье синее в клетку, нос в веснушках, а глаза грустные.
— Почему грустные?
— Потому что на Луне никогда так не будет, как эта девочка придумала. Она бы хотела, чтобы, во-первых, никто никогда не плакал. Чтобы звери при встрече давали людям лапу. Чтобы на Луне были зима и лето. И чтобы всегда росли деревья, цветы и дети. И чтобы страшные сны не снились, а только хорошие и цветные.
— Замечательно. Я бы ей подарил золотую карету или серебряный велосипед.
— Зачем ей они? — сказал строго Сухарик. — Дарить велосипед и карету совсем не по правилам.
— Да у меня ничего такого серебряного и золотого и в помине нет.
— Значит, ты настоящий поэт. Серебра и золота у них не бывает, зато сердце хрустальное. Чем не подарок? Но не забудь: надо дарить половинку. Это не трудно. Надо только о том, кому даришь, подумать, и всего-то.
И поэту вдруг вспомнилась Девушка, что жила неподалеку, через дорогу. Когда он уезжал, она приходила поливать клумбу с петуниями.
— Она такая красивая, — сказал поэт. — Веселая такая.
И тотчас же половинка его сердца проплыла, светясь в темноте, к мышонку Сухарику. Мышонок перебежал дорогу и вместе с лунным лучом пробрался к Девушке в комнату. Она крепко спала.
— Вам подарок! Подарок! — стал будить ее Сухарик.
— Какой еще подарок? — Спросила Девушка сонно.
— Вот, — протянул ей половинку хрустального сердца мышонок. — Примите в подарок.