— Это корабли! — догадался Славка. — Мама, там корабли!
Было похоже на сон. Голова слегка гудела от долгой дороги, врывался в кабину и шумел в ушах тёплый ветер, стремительно шуршали колёса. А огни наплывали — снизу, сверху. Отовсюду…
— Мама, это же корабли, да?
Мама погладила его по плечу.
— Большой рейд, — сказал водитель. — Флот стоит…
Они долго ездили по узким улицам с неяркими фонарями, искали переулок с названием Якорный спуск. Машина выла на крутых подъёмах. Славку опять слегка замутило. Мама нервничала. Ей казалось, что водитель спешит и сердится. Но шофёр сделал всё, как надо: отыскал нужный дом, подъехал к самой калитке, вытащил из багажника чемоданы и сказал:
— С прибытием вас. Всего вам хорошего…
Бабушка Вера Анатольевна оказалась высокой старухой с морщинистым коричневым лицом. Она неторопливо и крепко обняла маму, и они поцеловались. Потом она протянула к Славке ладонь, словно хотела по голове его погладить, но не дотронулась. Пожевала впалыми губами и тихо сказала:
— Вот ты какой, Славушка. Большой…
Морщины у неё слегка разошлись. При яркой лампочке Славка увидел, что лицо у Веры Анатольевны покрыто мелкой белой сеткой: это кожа в глубине морщинок была незагорелая…
Потом Вера Анатольевна кормила маму и Славку ужином: голубцами, виноградом, арбузом. Мама всё благодарила и боялась, что у Славки заболит живот. А ещё они с Верой Анатольевной о чём-то говорили вполголоса… Славка не слушал, он думал о своём.
— Вера Анатольевна, а море далеко?
Бабушка замолчала, будто удивилась.
— Море? Тут везде, Славушка, море… Вот спустишься до гостиницы, потом направо, а там и набережная.
— Мама… — умоляюще сказал Славка.
Мама рассердилась. Потому что Славка сумасшедший! Он едва держится на ногах (мама, кстати, тоже). Идти неизвестно куда среди ночи!.. Море никуда не денется!
— Ну, ма-ма… — отчаянным шёпотом сказал Славка.
Мама виновато посмотрела на Веру Анатольевну…
На улице, так же как на аэродроме, пахло незнакомыми травами, а ещё почему-то — свежим тёплым хлебом. Горели редкие фонари, светились окна. Тени от листьев падали на белые заборы и домики. Они были похожи на мягкие серые крылья, эти тени.
Кто-то весело, не по-ночному, трещал в траве: то ли сверчки, то ли цикады.
«Какой ты хороший, Город», — одними губами сказал Славка. И вдруг его толкнуло: он-то всё видит и слышит, а бедный Артёмка…
Славка кинулся во двор, влетел в комнату, слегка напугав бабушку Веру Анатольевну. Выволок из-за чемоданов портфель, а из портфеля выдернул за уши Артёмку. Тот обалдело косил блестящими глазами. Славка бегом вернулся к маме. Артёмка радостно махал растопыренными лапами.
— Боже мой, какой ты ещё ребёнок, — сказала мама…
Набережная в самом деле была недалеко. Славка не сразу понял, что это набережная. Были деревья с фонарями (листья на свету казались очень зелёными), потом под ногами вместо асфальта появились мокрые каменные плиты, и вдруг Славка увидел, что он на краю земли.
Дальше ничего не было. Громадная темнота была дальше. Начиналась она в двух шагах и уходила неизвестно куда. Эго распахнулся космос. Он дышал йодисто-солёной свежестью, словно в темноте развесили громадные чёрные простыни, выстиранные в холодном рассоле.
Из этой темноты и прохлады подкралось что-то смутно-белое, шипучее, и — бах! — перед Славкой встала стена из брызг. Они секунду висели неподвижно, а потом посыпались на Славку, на маму.
Мама по-девчоночьи взвизгнула и отскочила. А Славка засмеялся:
— Мама, это прибой!
— Отойди, Славка, вымокнешь!
— Это же прибой! Мама, он солёный!
Бах! — опять выросла белая стена. А когда рассыпалась и упала, Славка увидел, что космос не пустой. В нём жили огоньки. Яркий красный огонёк — прямо перед Славкой — давал тройную вспышку и угасал на несколько секунд. Конечно, это был маяк. А левее маяка, теряясь во мраке, тоже мигали белые и красные огоньки, каждый по-своему: одни редко, другие часто.
Справа от маяка вклинивалась в морскую тьму полоса огней. Наверно, там был мыс или другой берег бухты. Вдруг часть берега оторвалась и, сверкая огнями, тихо пошла влево, к маяку. Целый кусок суши со множеством окон и фонарей!
Славка не сразу понял, что случилось. Но потом услышал далёкую музыку и догадался, что это уходит в море пассажирский лайнер.
Теплоход шёл вроде бы не быстро, но почему-то очень скоро стал уменьшаться, тускнеть и превратился в еле заметное светящееся облачко.
Ослепительной звездой вспыхнул в дальней дали прожектор, махнул синим лучом и погас…
— Славка, ты же промок насквозь!
И правда, рубашка прилипла к плечам и груди. Брюки набухли, стали жёсткие и тяжёлые, будто из жести. Артёмка тоже был весь мокрый, только длинные уши, зажатые в Славкином кулаке, оставались сухими.
— Славка, ты меня слышишь? Пора.
— Ещё самую минуточку…
Через полчаса, засыпая на скрипучем диване, Славка успел подумать: «Лишь бы это был не сон!» С таким страхом он и уснул.
…Это не было сном. Утром он увидел море во всей его синеве и громадности. И Город…
Славка зажмурился и задохнулся. Потом захохотал и, забыв про маму, кинулся вниз по улице, по тропинкам, по каменистому откосу, через сухие колючки, которые обрадованно вцепились в брюки…
С моря летел тёплый ветер. На мачтах и сигнальных вышках бились и трепетали разноцветные флаги.
— Семибратов, голубчик мой, ты почему не решаешь? — Грузный и седой учитель математики навис над Славкой.
Славка поспешно встал.
— Я решил. Яков Павлыч…
— Когда же ты решил? Покажи-ка… Дорогой мой, где же здесь решение? Ты — просто ответы написал!
— Разве неправильно? — удивился Славка.
— Ответы правильные, но объяснения-то нет. Почему у тебя икс равен пяти, а, скажем, не семи или не тысяче?
Славка неловко улыбнулся и пожал плечами:
— Как же тысяче? Если пяти.
— Да! Но почему? Может быть, ты просто списал ответ?
— Он не списывал, Яков Павлыч, он раньше всех закончил, — тут же заступился Славкин сосед, маленький Женя Аверкин. — Остальные-то ещё и не решили.
— Да я понимаю, голубчики, я это, так сказать, чисто теоретически предположил. Но что мне ставить Семибратову? Пятёрку за молниеносное решение или двойку за отсутствие такового?
Пятый «А» зашумел, доказывая, что, ставить, разумеется, следует пятёрку. Даже ехидная Любка Потапенко высказалась за это. Видимо, по инерции.
— Тогда напиши всё-таки объяснение, — рассудил Яков Павлович. — Или вот что… Реши-ка лучше, любезный Семибратов, ещё задачку. Вот эту…
Он положил на парту четвертушку листа с уравнением.
Славка несколько секунд смотрел на бумажку.
— Надо объяснение писать? Или можно сразу?
— М-да… — сказал Яков Павлович задумчиво, но с интересом. — Следовательно, ты утверждаешь, что данное уравнение для тебя — дважды — два?
Славка этого не утверждал. Он вовсе не хотел показаться хвастуном. Но он видел, что икс равен двенадцати, а если видишь, зачем лишние слова?
— А ну-ка напиши ответ, — сказал Яков Павлович. — Садись и напиши… Так… А теперь всё же сооруди мне решение по правилам, постарайся. Я тебя прошу…
Над объяснением Славка вздыхал минут десять. Не напишешь ведь, что икс похож на жёлтый шарик и что этот шарик мечется туда-сюда по лиловой плоскости, ищет, где темнее, а деваться ему всё равно некуда. Всё-таки Славка разжевал уравнение, как требовали правила. Яков Павлович посмотрел, покачал головой. Спросил:
— В прошлые годы у тебя как было с математикой? Славка опять встал. — По-всякому… Двоек не было.
— Угу… Троек тоже не было. Почти… — заметил Яков Павлович. — Так?
Славка кивнул. «Не подумали бы, что хвастаюсь», — опять мелькнула мысль.
— А четвёрки если и были, то за плохой почерк и неряшливость, — заметил Яков Павлович. — Или я не угадал?
Славка вздохнул. Всё было угадано точно.
— Однако математику ты не очень любишь, — сказал Яков Павлович.
— А любишь ты… что?
— Географию и английский… — шёпотом сказал Славка.
— Ну, садись… Садись, голубчик Семибратов.
Яков Павлович вздохнул почему-то, подошёл к столу, придвинул журнал.
Галка Ракитина глянула с передней парты, что там появилось в журнале, и показала пятерню. Славка сел и улыбнулся. В этой школе он получил первую отметку.
…Школа понравилась Славке с первого взгляда.
Она стояла на стыке двух зелёных улиц. Угол у здания был как бы срезан, и срез этот служил фасадом. Фасад — узкий, с зубчатыми башенками, с высоким крыльцом и чугунным узорчатым балконом.
Перед крыльцом лежала маленькая площадь. Справа, от нижних улиц, к площади взбегали две лестницы со ступенями из ракушечника. Наверно, здорово мчаться по этим лестницам, когда кончились уроки!
Над лестницами росли большие деревья… Сначала Славка пришёл сюда с мамой. С утра мама сходила к директору и записала Славку, а потом повела его знакомиться со школой и классной руководительницей.
Учительницу, Светлану Валерьяновну, они нашли во дворе. Там она с молоденькой вожатой и похожим на д'Артаньяна преподавателем физкультуры обсуждала дистанцию для какой-то эстафеты.
Мама строгим взглядом напомнила Славке, что следует поздороваться: не себе под нос, а отчётливо и с наклоном головы, как полагается интеллигентному мальчику одиннадцати с половиной лет.
Славка так и сделал, хотя Светлана Валерьяновна сперва ему не понравилась. Она была высокая, тощая и длинноносая. С не очень строгим, но каким-то скучным лицом. Но когда она улыбнулась, Славка успокоился: хорошая была улыбка, совсем даже не учительская.
У мамы с классной руководительницей завёлся разговор, и Славка сразу заскучал. Отошёл тихонько к забору и сел на каменный выступ. Мама, конечно, говорила, что Славка — мальчик, в общем, неплохой, спокойный и даже ласковый, хотя, разумелся, бывает всякое. А сама она, Славкина мама, по специальности тоже педагог, окончила факультет иностранных языков, но из-за слабого голоса работать в школе не смогла. И что, видимо, это к лучшему, потому что для работы с детьми нужен особый талант. И она преклоняется перед теми, кто посвятил детям всю жизнь.
Светлана Валерьяновна кивала: да, учительская работа, конечно, не сахар. Иногда просто бежать из школы хочется на все четыре стороны, но куда побежишь? Славкиной маме хорошо, а куда денешься, если специальность — историк? Да и, по правде говоря, привыкла уже, трудно без ребят…
— Вот они, мои гвардейцы! Отучились…
Во двор выбегали будущие Славкины одноклассники. Издалека — ничего ребята, а если поближе — кто их знает?
Девчонки были в обычной коричневой форме, а мальчишки в разных рубашках: белых, светло-голубых, васильковых, синих. Брюки тоже разные, а кое-кто в шортиках.
«Прийти бы так на уроки в Усть-Каменске!» — подумал Славка.
В начале четвёртого класса тёплым сентябрьским днём отправила мама Славку в школу в летней пионерской форме, и многие тогда смотрели на него, как на заморское чудо. А Юрка Зырянов и компания гоготали: «У моряка акулы штаны обгрызли…» Завуч Ангелина Самойловна сперва наорала на Зырянова, а потом сказала Славке: «Сам виноват. Надо быть как все, а не выпендриваться…»
Но хватит об этом! Не будет больше ни Усть-Каменска, ни горластой Ангелины, ни криков «моряк с печки бряк…»
Длинноногий очкастый парнишка в зелёных шортах и сиреневой рубашке догнал кудрявую девчонку и деловито огрел по спине портфелем.
Девчонка взвизгнула:
— Змея очковая!
— Савин! — заволновалась Светлана Валерьяновна. — Игорь, иди сюда! Ты опять?
Белобрысый Игорь Савин подошёл, не теряя достоинства.
— Игорь, когда это кончится?
Савин вежливо наклонил набок голову. — На выпускном вечере в десятом классе, — разъяснил он. — Там я отлуплю её последний раз.
— Кто кого ещё… — издалека подала голос девчонка.
— Сил у меня нет, — сказала классная руководительница Славкиной маме. — Они дерутся с первого класса.
— Мы не дерёмся, — возразил Савин. — В первом и втором классе она лупила меня. А теперь я её. Это не драка.
— Вы решили при новичке и его маме продемонстрировать всё, на что способны…
Савин внимательно посмотрел сквозь очки на Славку, повернулся к Славкиной маме и сказал ей «здрасте». Мама заулыбалась. Видимо, несмотря ни на что, она угадала в Савине интеллигентного и воспитанного мальчика.
— Что вы с Любой опять не поделили? — горестно спросила учительница у Игоря.
— Она объективно вредна для человечества, — авторитетно сообщил Савин. — Своим ехидством она доводит людей до стрессового состояния.
— Глиста, — отчётливо проговорила в отдалении вредная для человечества Люба (кстати, внешне вполне симпатичная).
— Потапенко! С ума сойти… Убирайтесь оба… И чтобы ничего подобного больше не было! Игорь, ты можешь, наконец, это обещать?
Игорь дипломатично шевельнул плечом: он не хотел давать опрометчивых обещаний. Он только сказал «до свидания».
Мама смеялась:
— Славные ребята…
Светлана Валерьяновна неожиданно согласилась:
— Хорошие, Иногда дурачатся, а вообще неплохой класс.
— Я так довольна, что мы попали к вам. Директор сначала не хотел записывать, потому что Славик не учился раньше в «английской» школе, но я объяснила, что сама с ним занималась.
— А у нас в любой школе неплохо. Знаете, с разными там проблемами «трудных детей», вопросами дисциплины и всякими подобными вещами особых сложностей нет… У нас, Елена Юрьевна, другое горе…
Светлана Валерьяновна замолчала и слегка ссутулилась. Потом сказала:
— Три дня назад опять вот… Вы не слышали? Андрейка Илюхин. Я его знала немного, он раньше в нашей школе учился.
— Господи… — прошептала мама. — Что же случилось?
— Война… — Светлана Валерьяновна слегка развела руками, будто оправдывалась. — Сколько лет прошло, а вот… Земля-то была нашпигована этим ужасом: снаряды, мины. До сих пор нет-нет да и откопают… Уж говорим, говорим ребятам, лекции читаем, плакаты развешиваем, а всё равно… В прошлом году гранатой шестиклассника искалечило, а нынче… Нашли что-то, в костёр положили. Трое теперь в больнице, а самый старший, четвероклассник… Один был у родителей. Отец в море, даже прилететь не смог. Мать вся седая…
Славка увидел, что мама смотрит на него отчаянными глазами.
— Расстроила я вас, — негромко сказала Светлана Валерьяновна. — Только я это не ради пустого разговора. Славе… Тебя ведь Славой зовут? Тебе это надо знать, ты здесь новичок. Если попадётся на глаза хоть какая-то подозрительная железка…
— Он не тронет! — громко сказала мама. — Он мне поклянётся! Слышишь?
Славка хмуро кивнул. Разве он не понимает? Но зачем пугаться так, будто он уже нашёл противотанковую мину и играет ею в футбол…
Потом, когда шли из школы, Славка много раз дал маме всякие клятвы, что нигде, никогда, ни с кем… Ни при каких обстоятельствах! Даже пальчиком не коснётся, если увидит что-нибудь такое. И будет бежать, как от бешеной собаки.
Он это повторял, но думал не про себя. С ним-то ничего не случится. А почему погиб незнакомый Андрейка? Что его толкнуло совать в огонь свою находку?
Какая-то тоскливая жалость появилась у Славки. Будто давно хотел он встретить этого Андрейку здесь, в Городе, и не успел…
Но Город же не виноват! Он не сам родил в своей земле взрывчатку. По нему стреляли…
— Славка, ты меня не слушаешь!
— Слушаю. Мама! Я уже сто раз дал самое честное слово!
— Всё равно, — устало проговорила мама. — Теперь это будет моим вечным страхом.
Не хотел Славка для мамы вечного страха. Он сказал рассудительно и ласково:
— Ты же совершенно зря боишься. Здесь столько тысяч ребят, а случилось это… ну, всего несколько раз. Наверно, под машину и то чаще попадают.
— Ещё не хватает, чтобы ты попал под машину!