— Сходим…
Жизнь как будто налаживалась. Все теперь нравилось Володе: и тишина, и пруд с россыпью солнечных бликов, с зеленой тенью у плотины, и притихшая Надежда, и даже болотный привкус теплой воды.
Затрещав слюдяными крыльями, прилетела стрекоза и села Володе на локоть. Она была блестящая, красная, с оранжевыми крапинками на крыльях.
— Смотри-ка ты! Никогда таких не видел, — удивился Володя. — Черных видел, голубых, зеленых, а таких — ни разу.
— У нас их сколько хочешь, — оживилась Надежда.
Держа локоть со стрекозой на весу, Володя разглядывал эту живую модель аэроплана.
— Ну и глазищи… Смотри, в них солнце отражается.
— Ага, — отозвалась Надежда.
— Ты погляди, оно не кружками отражается, а шестиугольниками. Знаешь, почему?
— Ой, верно! Почему?
— У нее каждый глаз из мелких глазков состоит. Как будто из ячеек таких шестиугольных. Вот и отражение такое. Это мне один семиклассник рассказывал, Борька Тимофеев. Он в нашем доме живет.
Надежда молчала. Она прислушивалась. Володя снова перевел взгляд на стрекозу и тряхнул рукой.
— Старт!
Крылатая гостья с треском ринулась в полет.
— Стрекоза — шестиугольные глаза… — с усмешкой сказал ей вслед Володя.
И услышал:
— Вранье это…
Голос Надежды был злой и скучный.
Она стояла теперь и враждебно смотрела на Володю сверху вниз.
— Врет твой Борька Тимофеев! — громко повторила она. — И ты врешь! Думаешь, из города приехал и можешь про что хочешь трепаться?! Звонарь несчастный!
Она по-кошачьи отпрыгнула и скрылась в кустах, только ветки закачались. Володя ошарашенно посмотрел на эти ветки и запоздало крикнул:
— Пиявка тебя, что ли, укусила?!
Особой злости он не почувствовал. «Дикая какая-то, — решил он. — Не поймешь, с чего взорвалась. Ну ее…»
Уходить от пруда не хотелось. Он посидел еще полчаса, просто так, ни о чем особенном не думая, а потом оделся и лениво побрел к дому.
…На полпути он встретил тех, которые хотели его бить.
Они шли сомкнутой шеренгой. Володя почувствовал смутную тревогу и на всякий случай свернул к забору. Но они, тоже будто случайно, перешли с дороги к самому краю улицы. Больше вилять было нельзя: и неловко, и бесполезно. Володя вздохнул, принял беззаботный вид и неторопливо двинулся навстречу опасности.
Опасность состояла из четырех человек. В середине шагали двое мальчишек Володиного возраста или чуть постарше. Один, белобрысый и толстогубый, был в голубой майке, прожженной на животе, и в обтрепанных лыжных штанах. Он показался Володе добродушным и не очень опасным. Зато второй, высокий темноволосый мальчишка, отутюженный и стройный, как граф Монтекристо, не понравился Володе совершенно. Он шел, лениво покусывая какой-то трубчатый стебель, и, кажется, смотрел на Володю с холодным любопытством. Будто на бабочку для коллекции, для которой уже готова булавка.
По сторонам от этих двух шли пацаны поменьше. Оба рыжие, но не одинаковые. Один — с волосами медно-красного оттенка, толстощекий и коренастый. Второй — золотисто-рыжий, с большим, как полумесяц, ртом и длинными, тонкими, словно бамбуковые удочки, ногами.
В голове у Володи совсем некстати запрыгали строчки забытого стихотворения:
Четверка дружная ребят
Идет по мостовой…
Дружная четверка приближалась с неторопливостью уверенного в удаче хищника. Володя тоже не спешил. Но все-таки они двигались, и наконец остался промежуток всего в пять шагов. Тогда «граф Монтекристо» сказал:
— Стой.
Неизвестно, кому он скомандовал: своим ребятам или Володе. Остановились все.
Белобрысый мальчишка в прожженной майке ощупал Володю светло-голубыми глазами и неторопливо спросил:
— Это ты, что ли, к Веткиным из города приехал?
Володя постарался спрятать за насмешливым тоном острую настороженность.
— Я, что ли… А что?
— Мы тебя сейчас лупить будем, — сообщил «граф». — Если у тебя оправдания какие-нибудь есть, давай говори. — Голос у него был басовитый и мрачный.
Оправданий Володя не имел. Был у него только вопрос:
— За что?
— Ты ваньку не валяй, — сказал «граф». — Смотри, Юрка, он как будто и не знает.
Голубоглазый Юрка спросил в упор:
— Ты Надьку зачем задеваешь?
«Ябеда, предательница!» — подумал Володя и ответил:
— Что-то не помню.
— Ну, сейчас припомнишь, — пообещал Юрка.
Рыжие адъютанты выжидательно глянули на своих командиров: «Уже начинать?»
«Туда же, малявки», — беззлобно подумал Володя.
Сзади была пустая дорога, и Володя знал, что никто его не задержит и никто не догонит. Но бежать по улице и думать, что, может быть, из каждого окна с насмешкой и любопытством смотрят на это незнакомые жители Белого Ключа!
А не бежать — излупят.
— Когда я ее задевал? — хмуро спросил он.
— Он ее утром два раза бил и вечером один раз. И стрелял из рогатки, — доложил Юрке медноволосый. При этом на Володю он не смотрел и жевал большое желтое яблоко. Интересно, где он достал такое яблоко в июне?
— Вранье же это, ребята! — самым искренним тоном сказал Володя. — Ну зачем я ее бить буду? Только из рогатки один раз, да и то мимо. И она же первая виновата!
— Гляди, как выкручивается! — сказал тонконогий мальчишка голосом писклявым и беспощадным.
Юрка втянул воздух и решительно поддернул штаны, давая понять, что разговор кончен.
— Четверо на одного? — спросил Володя и подбоченился. Не для фасону, а для того, чтобы легче было скользнуть правой ладонью в задний карман.
— А че? — поинтересовался «граф». — Нельзя?
— Даже семеро, — сказал Володя. — Вон еще к вам пополнение ползет.
Хитрость удалась. Они оглянулись, и Володя успел отскочить еще шагов на пять. А когда разозленные мальчишки развернулись для нападения, он уже стоял с растянутой и наведенной рогаткой. Он знал, что делает, но выхода не было.
— Ну? — сказал он, переглатывая от волнения. — Что встали? Давайте! Я успею выстрелить два или три раза. Два — это точно. Врежу между глаз без промаха. Так что двое — сразу с копыт. А с остальными видно будет.
— А если смажешь? — неуверенно спросил «граф».
Остальные промолчали, беспокойно поглядывая на Володино оружие.
— Ты, рыжий, подбрось яблоко, — резко сказал Володя.
— Зачем?
— Подбрось. Успеешь еще сжевать. Выше бросай.
Хозяин яблока вопросительно глянул на Юрку, но тот не отрывал взгляда от рогатки.
— Ну, бросил… — Яблоко темным мячиком взлетело в вечернее небо.
Резина щелкнула с резкостью пастушьего кнута. «Мячик» в небе дернулся, и от него отлетел осколок. Потом яблоко упало на дорогу, и четверо мальчишек бросились к нему.
Володя обошел их и зашагал к дому, на ходу перезаряжая рогатку. Он шел и очень боялся услышать за собой топот. Но топота не было.
Надежда оказалась дома и вела себя так, будто ничего не случилось. Расспрашивала родителей про концерт и жалела, что пришлось им смотреть такую сонную дребедень. Улыбалась Володе, когда ужинали, и подливала ему в кружку холодного молока.
— Все в порядке? Дипломатические отношения установлены? — спросил дядя Юра.
— На высшем уровне, — сказал Володя.
Надежда улыбалась.
— Слушай, Надя, — сказал Володя, — есть тут такой Юрка. Ходит в майке с дырой на пузе. Как его фамилия?
— А, это, наверно, Перевозчиков, — невинным голосом откликнулась Надежда. — А что?
— А ничего, — нежно сказал Володя. — Привет тебе от него.
Перед сном он вышел за калитку, сдернул с рогатки резину и забросил ее в крапиву. Потом зажал в кулаках гладкие деревянные рожки и рванул их в разные стороны. С громким хрустом рогатка разломилась. Это было очень грустно, однако ничего другого сделать Володя не мог. Еще в прошлом году, когда появилась опасность, что Большая Игра перерастет в Большую Войну, Володя вместе с другими мальчишками пообещал, что не поднимет рогатку ни на человека, ни на зверя, ни на птицу. Это случилось на берегу ручья, когда Сережа Вересов поднял с земли своего белого почтаря, перемазанного кровью, и, ничуть не скрывая слез, сказал:
— Сперва в голубей стреляете, потом в людей будете? Фашисты…
Вот после такого случая обе стороны и приняли «Закон об оружии».
А сегодня Володя нарушил этот закон дважды…
Утром Володя вышел на улицу.
Больше всего на свете в любых делах он не терпел неясности. Поэтому все неприятные вопросы старался решать как можно быстрее. Жить так было спокойнее и проще.
Сейчас его беспокоила мысль о здешних мальчишках. Драться с ними со всеми он не мог. А жить здесь целый месяц и прятаться все равно нельзя. Глупо это. Хуже всего именно то, что это глупо и смешно. Через несколько дней все ребята со смехом будут говорить, что в доме Веткиных живет новый мальчишка, которого надо поймать и отлупить. Многие даже не спросят, зачем это надо.
Может, и не поймают, но от насмешек все равно не скроешься, а они страшнее кулаков…
Володя шел серединой улицы, зорко поглядывая по сторонам. Он ступал неторопливо и твердо, как человек, уверенный в своей безопасности.
Но улица была пуста.
Лишь на следующем квартале он увидел первого местного жителя. Житель этот, лет пяти или шести, в длинных, разлохмаченных внизу штанах и голый до пояса, сидел на верхнем бревне золотистого нового сруба. Он был погружен в мысли.
— Эй! — окликнул Володя. — Ты там что делаешь?
— Сижу, — последовал ответ.
— Высоко там у тебя?
— Ага.
— А дом, где Юрка Перевозчиков живет, тебе видать оттуда?
— Его откуда хочешь видать, — сообщил местный житель. — Вон он, ихний дом, с ведром на трубе.
— Ясно. — Володя направился к дому с ведром на трубе.
— Драться будете? — оживился малыш. Видно, он был в курсе дела.
— Там посмотрим, — откликнулся Володя.
— Я отсюда буду глядеть, — сообщил мальчишка.
Володя двинулся вдоль низкого, сколоченного из березовых жердей забора и неожиданно увидел во дворе Юрку. Тот вытаскивал из сарайчика рогатые деревянные козлы, на которых пилят дрова. Юрка тянул их за «рога», и козлы упирались нестругаными ногами, как живой упрямый козел.
Володя взялся за березовую жердь и махнул через ограду. Юрка воевал со зловредным деревянным зверем и ничего не заметил.
Володя остановился у него за спиной.
— Привет, — сказал он.
Юрка обернулся, медленно разгибаясь и опуская руки. Он заулыбался растерянно и даже виновато.
— Здорово… — наконец ответил он. — Ты как это… не через калитку.
— Да так вот. Через забор, — не отвечая на улыбку, объяснил Володя. — Поговорить надо. Время есть?
— Да… есть…
— Ну вот… Тогда послушай, — начал Володя, старательно подбирая слова. — Я здесь буду жить целый месяц. Драться с вами мне неинтересно. Вас много… Я не боюсь, но получится плохо: вы меня каждый раз станете разделывать так, что будь здоров. Приеду я такой разукрашенный домой… Ну что я нашим ребятам скажу? Они же не поверят, что тут все на одного нападают, потому что они до сих пор про такое свинство не слышали. В общем, если хотите, давайте один на один. По очереди.
Во время этой речи Юрка неуверенно моргал и все время хотел что-то сказать. А когда Володя кончил, он опять растянул в улыбке толстые губы и махнул рукой.
— Да брось ты это… Мы же просто так. Мы сперва не тебя, а Надьку бить хотели, а она повстречалась и разнылась. Говорит, мне от этого приезжего Володьки и так досталось, а тут еще вы. Говорит, заступились бы лучше… Мы и пошли заступаться. Ее-то мы всегда отлупить успеем.
— А за что? — с облегчением спросил Володя.
— За многое, — сказал Юрка и снова яростно вцепился в деревянного зверя.
— Подожди, — вмешался Володя. — Надо набок повернуть, а то не пролезет. Давай… А, черт, по ноге въехало. Вчера этим же местом об ведро треснулся…
Юрка, поднатужившись, притащил березовое бревнышко, принес из сарая пилу. Одну ручку пилы начал приматывать к старой диванной пружине, прибитой к стене.
— Техника, — объяснил он с неловкой усмешкой. — Может, полегче будет.
— Еще не пробовал?
— Не пробовал. Вчера только придумал.
— Ну и плюнь на эту технику. Ничего не выйдет. Я дома тоже устраивал. Все зря.
— Разве у вас дома тоже печка есть?
— Раньше была. Потом новую квартиру получили, с батареями.
— Да еще небось газ? А тут, чтоб обед сварить, и то пилишь, пилишь…
— А ну, давай, — сказал Володя.
Пилили молча. Тайком испытывали силу друг друга. Когда бревно распалось на два чурбака, Юрка заметил:
— А стреляешь ты классно.
«Отстрелялся теперь», — подумал Володя. И сказал:
— Тренировка.
— Долго тренировался?
— С прошлого года… Игра такая была. У нас в квартале три дома, и наш как раз посередине. А из тех домов ребята против нас были. Им между собой надо связь держать, а мы не даем. Тогда они придумали бутылки с записками по ручью пускать. Есть позади домов овражек с ручьем. Сначала еще почтовых голубей посылали, да не вышло, вот они и придумали эти записки. А с нашей стороны к ручью не подойти: берег высокий и скользко. Весна была. Тогда и пришлось нам тренироваться: бутылки в воде расстреливать…
— Ловко, — одобрил Юрка. Покатал ногой березовый чурбак и спросил: — Ты на наших озерах не был?
— Нигде я еще не был…
— Завтра пойдем, — предложил Юрка. — У нас маленький бредешок есть. Он самодельный, из мешковины, да ничего, таскать можно. Караси с тарелку попадаются…
И в эту секунду, наверно, волшебник, который командует временем, сорвал какую-то пружину. Время рванулось и понеслось, как лыжник с трамплина. И когда Володя вспоминал потом Белый Ключ, ему казалось, что все события произошли за один день, только день был долгий. И вспоминалось все не по порядку: стук дождя по перевернутой лодке; костры и маленькие золотые караси; месяц, тоже похожий на золотого карасика; вечерние улицы поселка и стремительный бег по огородам — игра в разведчиков; хохот в полутемном клубе: киномеханик Антипов пустил ленту задом наперед; звонкие удары по мячу; хрипловатый шепот Кольки Пальмина — «граф» рассказывает на сеновале страшную историю… И опять костры, отражение месяца, черные вершины леса…
И Надежда.
Была она какая-то разная. То гоняла футбол с мальчишками и ходила на рыбалку, то вдруг вскипала не из-за чего и, отругав ребят, убегала домой. То вдруг начинала жаловаться Володьке на остальных мальчишек и на свою скучную жизнь. А потом опять как ни в чем не бывало мчалась вместе со всеми в клуб, чтобы захватить в кинозале места получше. А когда помогали ремонтировать школу, взяла и вдруг мазанула Володю по щеке голубой масляной краской. А кисть была большая, шириной в ладонь…
И все-таки Володя вспоминал об этой девчонке без обиды. Попрощались они хорошо, и Надежда шепотом попросила:
— Ты еще приезжай…
А осенью он получил письмо:
«Здравствуй, Вовка!
Ты не сердись, что я все время ссорилась, ладно? Это из-за Катьки. Она такая дура. Я боялась, что она смеяться начнет, что мы все время вместе. Помнишь, когда мы на пруду сидели, когда ты только приехал, я разозлилась и убежала. Это я Катькин голос в кустах услыхала и думала, что она следит за нами. Это глупо, конечно. Надо было ее отлупить, вот и все. А когда ты уехал, я шла со станции и Катьку встретила. Я думала, она смеяться будет, что я тебя провожала, а она стала вздыхать и говорит, что хорошо, что ты уехал, а то она боялась в тебя влюбиться. Вот дура! Верно? Без тебя скучно. Ты приезжай на будущий год, все ребята про тебя спрашивают, и я говорю, что приедешь…»
Это было такое письмо, будто и не девчонка писала. Без хитростей и ужимок, честное. И Володе вдруг до чертиков захотелось опять в Белый Ключ. Больше всего на свете захотелось. Если бы его тогда спросили, куда он больше хочет: в кругосветное путешествие или в Белый Ключ, он бы, наверно, махнул рукой на кругосветное путешествие.
Володя дочитал письмо и засмеялся. Он подумал, что даже не помнит, что это за Катька, о которой пишет Надежда.