— Как чудесно здесь, дядя Матула!
Старик молчал. Он закурил трубку и следил за легкой струйкой дыма.
— Хорошо тому, кто любит все это, — сказал он немного погодя. — Я обыкновенно тут живу, а когда зимой переберусь к дочке, то задыхаюсь в доме, даже от табака нет никакой радости, и к весне маюсь, как хворый пес. Потом выползаю сюда, поправляю шалаш, если он осел под снегом, и домой уже ни ногой.
Пока он говорил, Серка все ближе подбирался к нему, и наконец его голова оказалась возле руки хозяина. Посмотрев на собачонку, старик погладил ее.
— Не был бы ты, Серка, таким шалым, — сказал Матула, — я бы не стал тебя сажать на цепь, знал бы, что ты не бросишь шалаш без присмотра. Но нет тебе доверия. Да, двуглазка-то в рюкзаке, я взял ее, — обратился он к Дюле. — Погляди на старое дерево, может, еще сидит там большой орел.
Плотовщик достал бинокль, настроил по глазам, но на дереве никого не было.
— Ничего не вижу.
Но это было не совсем верно. Пока Дюла смотрел в бинокль, перед ним стояли слова Матулы: «Пока ты такой шалый, нет тебе доверия».
— Перво-наперво приготовим постель. — Матула выбил пепел из трубки. — Потом приберемся тут. Надо принести сена.
Он вынес из шалаша две длинные жерди.
— Есть поблизости стожок, летось он вымок, да дожди лили такие, что телега увязла бы. Половину притащим, и хватит с нас. Хорошая постель получится.
Стог стоял далеко, и Дюла по дороге запоминал кусты, некоторые деревья, вид местности. Постепенно у него вырабатывалась способность ориентироваться. Трава, еще мокрая от росы, доходила ему почти до пояса.
Матула сбросил верхушку стога и подсунул жерди под оставшееся сено.
— Силенок хватит?
— А как же! — встал между жердями Дюла.
— Иди не спеша, чтобы ношу не скинуть.
— Ой, дядя Матула, змея! И какая большая! — точно кузнечик, подпрыгнул Плотовщик.
— Не трогай ее. Рука провоняет. Чтоб ей треснуть, твоей змее!
Нужно мне очень ее трогать! — Дюле не хотелось сознаваться, что он не дотронулся бы до змеи ни за какие деньги, что при одном взгляде на нее озноб пробежал у него по спине.
— В шалаш они всегда забираются — то одна, то две. Не трогай их.
Плотовщик испуганно смотрел вслед уползающей змее.
— Поднимай.
Половину стожка они подняли без труда, но Дюлу уже не увлекала переноска сена даже с помощью жердей.
«В шалаше то одна, то две, — думал он. — Господи!»
— Когда я ступаю левой ногой, ты ступай правой, и сено перестанет колыхаться. Ведь если оно рассыплется, подбирать будет нелегко.
«Она еще ко мне в постель заползет, — сменил ногу мальчик по приказанию Матулы, но мысли его были заняты другим. — Когда я буду спать, обовьется вокруг шеи..» И тут он чуть не выронил из рук жердь.
— Тяжело? — раздался впереди укоризненный голос, потому что ноша заколебалась. — А то можно передохнуть.
— Нет, дядя Матула, я споткнулся.
Старик промолчал, а Дюла рассердился на себя, зачем он ответил, что не тяжело, когда на самом деле тяжело. Глупость какая! Ведь и правда тяжело! И как видно, здесь, в лугах, единственная возможность не сбиться с пути — это не уклоняться от истины. Не тяжело? Он чувствовал, как у него сгибаются плечи, как вытягиваются руки — скоро они станут такими же длинными, как у Кряжа.
«Не тяжело. Дурак!» — сказал себе Лайош Дюла и заскрипел зубами, а глаза у него от натуги округлились. Дюла забыл даже о змее.
— Передохнем? — прозвучали впереди чудесные слова.
Да! — радостно согласился мальчик, но как только он опустил ношу на землю, его мыслями снова завладели змеи. — Значит, и в шалаше есть змеи?
— Им там уютно. Подходящее для них местечко… Только Серка иногда их душит.
Любовь Дюлы к Серке значительно возросла.
— Вот бы не воняли они! — спокойно продолжал Матула. — А то схватишь змею, а она выпустит такую мерзкую жижу…
— А они кусаются?
— Еще чего! Держишь змею за шею, а она только головой крутит и извивается. Чем ей кусаться?
— Так я правильно понял, — содрогнулся от ужаса Плотовщик, — змеи не кусаются?
— Они не прочь укусить, да не на тех напали. Ну, берись за жерди. Не спеши. Шагай осторожно.
Дюла не мог думать ни о чем, кроме змей. Если они не прочь укусить, то почему не на тех напали? Неужели Матула только успокаивает его? Какой ужас!
Теперь мальчик уже не смотрел по сторонам и не обращал внимания на тучу птиц в серебристой дали. Легкие пухлые облачка догоняли его, но он, уставившись в землю, думал о змее, бесшумно уползшей в густую траву. Об этой мерзкой твари.
Когда, добравшись до места, они опустили сено на землю, Плотовщик ласково взглянул на Серку и неприязненно на шалаш, чье уютное нутро сразу превратилось для него в змеиное гнездо.
— Но змеи-то ползают только по ночам? Так, дядя Матула?
— И ночью и днем, леший их возьми. Пошел вон, Серка, а то отдавлю тебе лапу. Если находится палка, я их насмерть забиваю: ведь они истребляют рыб и птиц. Но людей не трогают. Нечего о них столько болтать… Давай отнесем сено в шалаш.
«Людей не трогают», — думал Дюла.
— И гадюки? — прибавил он вслух.
— Их тут нет. Понимаю, у тебя всё из головы не выходят змеи. Из мешка я все выложу, набьем его сеном, будет подушка.
Матула сделал сенник и прикрыл его одеялом.
— Ляг, испытай.
Дюла растянулся на мягкой постели.
— Замечательно, дядя Матула.
— А что я говорил? С прочими делами я сам управлюсь, а ты налови рыбки к обеду. Червей накопай на берегу, кузнечиков в траве полно, да и на хлебный шарик можешь попробовать. Я пока смастерю полку, на ней разместим припасы, посуду. Ты не горячись, если подцепишь на крючок какую-нибудь стоящую рыбу. Дай ей умаяться. Можешь прихватить с собой Серку, не мешает тебе с ним обвыкнуться.
Тут Плотовщик совсем забыл о змеях, чувствуя, что Матула дал ему немного воли.
— Пошли, Серка! — позвал он.
Собака виляла хвостом, но не шла за ним.
— Пошел! — махнул ей Матула, и она весело выскочила на тропку, оглядываясь, идет ли за ней новый друг.
А Дюла в новых сапогах с трудом ковылял по высокой траве, спеша поскорей выбраться на дамбу.
«Там, по крайней мере, я успею заметить…» — думал он, и излишне добавлять, что он имел в виду пресмыкающихся.
На всякий случай он срезал себе палку, так как Матула убивал змей палкой.
Расположился он возле плотины. Поймал несколько кузнечиков, накопал червяков, и как только закинул удочку, его перестал пугать змеиный вопрос.
«По голове ее стукну, и дело с концом», — мелькнула у него воинственная мысль.
Течение реки было медленным. Над бесконечными зарослями камыша непрерывно кружили птицы. Серых цапель и колпиц Дюла уже знал, но многих птиц еще нет, и он вспомнил о книжке. Но где же поплавок? Зацепился за что-нибудь?
Он осторожно приподнял удилище.
— Вот так так! — воскликнул он, и Серка, подбежав, облаял «рыбу» с клешнями, оказавшуюся на крючке.
Наш Плотовщик долго собирался с духом, пока наконец решился прикоснуться к раку, а потом, не желая убивать его, забросил подальше в траву.
«Вечером он найдет дорогу обратно», — успокоил он себя и снова закинул удочку.
Рыба все не клевала. По небу плыли барашки; и постепенно птичий гомон вверху смолк. Но беспрерывно щебетала камышовка, и на сверкающей воде ни на минуту не прекращалось кряканье и гоготанье. Если неожиданно наступала тишина, Дюла поднимал голову, зная, что это сигнал опасности и птицы насторожились. И он видел кружащего ястреба, коричневого коршуна или другого хищника, небрежно парящего над водой, точно речь шла о невинной прогулке.
Видел он также, как такое беспечное парение переходит в стремительный полет, потом разрывается водная гладь, поднимается гомон, словно бранят, прогоняют опасного гостя мирные водоплавающие птицы. Прогоняют, но не настигают: ведь хищники мастера летать. Мгновение, и вот он уже взмыл в вышину и спокойно кружит под облаками, точно все это лишь игра.
— Стоп! — закричал Дюла и вцепился в удилище, на сей раз совершенно напрасно: ведь чтобы вытащить из воды карася, сила не нужна.
Хорошая, красивая рыба карась и вкусная, если ее поймали не в тинистой яме, но редко тянет даже килограмм. Тот карась, которого Дюла бросил сейчас в садок, весил не более четверти килограмма.
Наш Плотовщик был вполне доволен и даже счастлив. Волнение, внутреннее напряжение постепенно сменялось спокойствием.
Поплавок плавно полетел в реку — теперь на крючок был насажен хлебный шарик, — и Дюла обрадовался, почувствовав, что движения у него так же точны и уверенны, как у Матулы. Теперь, уже действительно не горячась, он подвел к берегу еще одного карася, поменьше, и ради практики, а не по необходимости вытащил его сачком.
«Такой мелюзги надо уйму наудить, чтобы хватило на обед», — подумал Плотовщик.
Потом он насадил на крючок здоровенного земляного червя. Червь сопротивлялся, извиваясь всем телом, но за это трудно было на него сердиться. Он продолжал, как видно, извиваться и под водой, потому что вскоре поплавок дернулся и не всплыл.
— Подсечь мне сейчас или не подсекать, — прошептал мальчик и посмотрел на Серку, но пес лишь вилял хвостом и не мог дать ему совета.
Тут поплавок задергался, и Дюла не стал мешкать. При подсечке загудела катушка.
— Ну, ты! — уговаривал он рыбу, отчаянно бившуюся под водой. Рыба метнулась влево — мальчик намотал леску, потом вправо — И он слегка отпустил леску. Эта игра, но игра только для Дюлы, доставляла ему огромное наслаждение: он чувствовал, что удилище его слушается и добыча уже у него в руках. Рыба, очевидно, устала.
— Теперь я буду ее вываживать, — объяснил он Серке, вспомнив выражение настоящих рыболовов, — и потом она пойдет в сачок послушно, как овечка.
Но рыба придерживалась иного мнения и долго металась, прежде чем ее удалось вытащить.
У нашего Плотовщика при виде рыбы глаза полезли на лоб. Рот, как у утки, и сама такая длинная!
Щука! Ох! Да какая чудесная щука! Вот посмотрел бы дядя Матула, вот посмотрел бы Кендел, мама и мама Пири, отец и Кряж! Да и весь класс!
— Ну-ка иди, моя овечка, — он вытащил щуку на берег, и Серка, негромко рыча, отскочил подальше от извивающегося водяного тигра.
Но рыба даже в сачке вела себя не как послушная овца, и Дюла тут же вспомнил совет Матулы не горячиться.
Но старик напрасно увещевал бы щуку не горячиться, потому что это у нее в характере.
— Я тебя! — закричал мальчик, но угроза на рыбу не подействовала, и она схватила Дюлу за указательный палец.
— У-у-у! — Плотовщик стал искать нож, чтобы раскрыть им пасть свирепого тигра, но один бог знал, в какой карман был он запрятан, и поэтому мальчик всунул между зубами щуки конец палки, предназначенной для защиты от змей, и тогда она разжала пасть. Дюла замахал кровоточащим пальцем. — Какой я дурак!
Серка по-прежнему одобрительно вилял хвостом, что могло означать и сочувствие.
Крючок продолжал торчать во рту у рыбы, но теперь Плотовщику удалось его вытащить, так как она сердито кусала палку.
Он вздохнул с облегчением, водворив наконец щуку в садок, хотя двух карасей отнюдь не обрадовало такое соседство. Они испуганно плескались, но хищница, измученная борьбой и не успевшая еще проголодаться, не обращала на них никакого внимания.
Дюла опять опустил садок в воду. Мысль о его тяжести и величине щуки утишила боль в пальце. Да, щуки больно кусаются, и их зубы, похожие на кривые иглы, очень опасны, в особенности два огромных передних зуба. Наш Плотовщик теперь узнал это на опыте. Он высосал кровь из ранки и, — где наша не пропадала! — закинул поплавок поближе к противоположному берегу, где возле островка камыша, казалось, больше всего плещется рыбы.
«Значит, в воде тоже обитают хищники», — размышлял он. И здесь царят острые зубы, как когти и крючковатый клюв в воздухе. И здесь выживает только сильный и осторожный, передавая жизнестойкость своим потомкам. Остальные гибнут, остальные служат лишь пищей. Ястреб-перепелятник или сокол безошибочно отбивают от стаи самую слабую птицу, которая плохо летает и не способна о себе заботиться.
Лиса ловит наиболее нерасторопного зайца, волк — заблудившуюся овцу, а сом, щука, судак и другие водяные хищники — тех рыб, у которых какой-либо орган чувств действует хуже, чем у других. Этот естественный отбор беспощадно жесток и внутри одного вида; ведь родители уничтожают даже собственное потомство.
Благодаря Ловаши Дюла стал разбираться в этих вопросах и теперь знал, что следует осторожно навешивать ярлыки «полезный» и «вредный» и что хищники подчас бывают очень полезными, а миролюбивые рыбы — бесполезными и даже вредными.
Судак, например, хищник. Он питается уклейками, мелкими, невзрачными рыбешками, а в результате из неценного мяса уклеек получается очень ценное мясо судака. Примерно то же происходит со щукой, хотя она отнюдь не разборчива. Она не пренебрегает ни лягушками, ни утятами, ни водяными крысами, а оказавшись в опасности, не побрезговала даже пальцем нашего Плотовщика.
Природа мудра, но беспощадна. Как есть, так и должно быть, и равновесие в ней может нарушиться лишь на короткое время.
Так было всегда и так будет всегда. Если чрезмерно размножаются полевки и мыши, появляются пустельги и канюки, а вовремя налета саранчи — скворцы. Человек ради своей пользы порой вмешивается в дела природы, но внесенные им поправки сохраняются лишь тогда, когда он считается с ее законами и чересчур расплодившимся полезным животным обеспечивает естественные условия жизни.
Поплавок стоял неподвижно, и из глубокого раздумья Дюлу вывел тонкий писк, долетавший справа, где на воде, возле берега, сидели три маленькие птички и с ужасом взирали на человека, который теперь тоже заметил их.
— Вы что? — улыбнулся им Плотовщик, и сразу три маленькие черненькие незваные гостьи запали ему в душу.
«Пи-и-и… пить… Можно туда проплыть?»
— Вам все можно, — ободрил их Дюла, — хоть я и не знаю, кто вы такие.
— Три осиротевших птенца лысухи, — сказал ему в шалаше Матула. — Их мать кто-то поймал, и теперь они, бедняжки, остались одни. Ловят здесь, в реке, насекомых и уже научились держать ухо востро. Людей, правда, они не больно-то опасаются.
Маленькие лысухи сначала посовещались, плыть им или не плыть, а потом, приблизившись к другому берегу, продефилировали перед Дюлой.
Мальчик боялся пошевельнуться.
«Пи-и-и… пить, — сказали птенцы. — Мы никому не мешаем, мы здесь только прогуливаемся», — и поплыли дальше, как маленькие черные галеры, не сводя с Дюлы глаз.
Наш Плотовщик совсем растаял, увидев вблизи трех черных птенцов, хотя они ничего особенного не делали, просто юные сиротки были очень привлекательны, и мальчику захотелось их погладить. К сожалению, этого не хотели маленькие лысухи, медленно удалявшиеся вниз по реке. Иногда они оглядывались, словно чтобы запомнить Дюлу, а возможно, их поразил этот человек, сосавший собственный палец. По пути они глотали крошечных улиток, молодые побеги, и все время держались неподалеку от берега, чтобы в случае опасности спрятаться в камышах.
«Какие умницы», — только подумал Дюла, как — з-з-з! — запела катушка, и наш юный друг тотчас подсек.
Крючок заглотнуло какое-то неведомое существо, которое тянуло леску, и Плотовщик никак не мог с ним сладить. Удилище уже согнулось колесом. Мальчик, охваченный волнением, забыл про щуку, про все на свете и схватился рукой за леску, но сразу отпустил ее, чтобы не порезать ладонь. «Ну прямо-таки подводная лодка!» — мелькнуло у него в голове.
Леска все сматывалась и сматывалась с катушки, и дергать ее было бесполезно. Сколько Дюла ни старался, рыба ничуть не уставала. Метрах в шестидесяти — семидесяти от него мчалась она посередине реки; катушка скорбно жужжала, леска стремительно разматывалась, и наконец Дюла с изумлением обнаружил, что на стержне осталось не больше двух метров. Потом… резкий рывок, удилище чуть не вылетело у него из рук, и вся леска исчезла под водой.