— Хозяйка?
— Да, милочка, и учти: ее слово в этом доме — закон. Заруби себе это на носу! — Женщина многозначительно поджала губы и удалилась.
Ступая как можно осторожнее, Кларисса подошла к софе и присела на нее. Ветхий пружинный матрас глухо ухнул, на пол посыпалась какая-то труха. Вокруг было тихо; но стоило внимательней прислушаться — и в чуткое ухо вползали один за другим шорохи, шепотки, тихое покашливание… Дом лишь притворялся пустым: он как будто выжидал, затаившись, присматриваясь к маленькой гостье щелястым полом и темными, затянутыми паутиной углами.
Спустя самое малое время снаружи послышались легкие осторожные шаги. Кто-то на цыпочках подкрался к двери и замер у самого порога. Неплотно прикрытая створка шевельнулась. В щели показались растрепанные рыжие вихры и любопытный ярко-голубой глаз… Плохо смазанные петли протяжно скрипнули, и в тот же миг незадачливый лазутчик разразился сдавленным хихиканьем и убежал, громко топоча по коридору. Кларисса поежилась. Новое жилище казалось ей странным и неуютным; в душном воздухе каморки витало некое непонятное напряжение — и когда за дверью раздался резкий голос экономки, девочка облегченно перевела дух.
* * *
Проводив капканных дел мастера и препоручив Клариссу заботам временных опекунов, Эрл Птицелов возвратился к себе — ненадолго, лишь для того, чтобы собрать вещи. Откровенно говоря, в этом не имелось надобности: благодаря деньгам капканщика теперь можно было попросту купить все необходимое, даже не слишком заботясь о цене. Но многолетняя привычка к бережливости взяла верх; кроме того, в лачуге имелась пара-другая предметов, никак не вяжущихся с образом нищего старого чудака. Попади они в руки полиции — это могло бы вызвать подозрения, а следом, пожалуй, и крайне нежелательный интерес к его скромной особе… Такого Эрл допустить не мог. Перед уходом он спалил в крохотной печурке кой-какие бумаги и спрятал за пазухой небольшой, но увесистый сверток, упакованный в плотный пергамент. Напоследок Птицелов пооткрывал клетки и настежь распахнул маленькое замызганное оконце, выпуская крылатых пленников на свободу.
Ковыляя по улице, Эрл раздумывал, которым из дел надлежит заняться в первую очередь. Атаназиус перед отъездом оставил ему несколько поручений. Все они казались незначительными, но Птицелов знал — такое впечатление обманчиво. Поразмыслив немного, он решил сначала закупить все необходимое для путешествия, а затем навестить Клариссу, посмотреть, как она устроилась на новом месте. Опекунам уплачено десять гю; за такие деньги они должны принять малышку, словно принцессу… Печень внезапно кольнуло — резко и сильно. Птицелов поморщился. Пожалуй, не следовало так наедаться с утра… Но ему сегодня понадобится немало сил — хлопот предстоит уйма, да и концы неблизкие. К тому же он испытывал какое-то мальчишеское наслаждение, подкладывая себе еще и еще на глазах этих скаред! Именно так и должен вести себя нищий старик, дорвавшийся в кои-то веки до горячей обильной пищи.
— В прежние времена я бы выставил кухарку за порог, приготовь она этакие помои! — бормотал себе под нос Эрл, растирая правый бок. В печени теперь поселилась тупая ноющая боль. Птицелов прошел еще несколько кварталов, чувствуя себя все хуже и хуже; а потом в глазах у него помутилось, тело прошиб холодный пот, а к горлу неудержимо подкатил едкий горячий комок. Старик еле успел свернуть в подворотню, прежде чем его вывернуло наизнанку.
— Какого дьявола! — прохрипел Эрл, отплевываясь: расползающаяся по земле лужа была темной от крови. На поверхность сознания, извиваясь, будто змея, всплыло мерзкое холодное слово «отрава». Выходит, враги добрались и до него…
Трясущимися руками Птицелов рванул из-за пазухи сверток, разодрал скрюченными пальцами пергамент. Тускло блеснула сталь. Порох и пуля уже в стволе, надобно лишь вставить капсюль… Прежде, чем ему это удалось, Эрл рассыпал почти всю коробку. Новый спазм заставил его рухнуть на колени. Отдышавшись немного, он встал, цепляясь за стену. Ничего… У него хватит сил, чтобы доползти и глянуть в глаза отравителям…
Прохожие шарахались в стороны при виде безумного, вооруженного пистолетом старика, шатающегося из стороны в сторону. Эрл не замечал испуганных взглядов, не слышал ропота за спиной. Он изо всех сил боролся с грызущей внутренности болью; боролся, чувствуя, что безнадежно проигрывает в этой схватке, но тем не менее заставляя себя сделать следующий шаг, потом еще один… И еще… Тут мостовая вдруг вздыбилась — и с размаху ударила его в лицо, а потом все вокруг окутала тьма.
* * *
Удильщик — Кракену
Милостивый государь! Если Вы читаете сие послание, то знайте — случилось худшее из возможного.
Согласно правилам, с этого момента ячейка в Уфотаффо считается уничтоженной; и тому, кто заступит на мое место, придется все начинать заново. Надеюсь, фортуна отнесется к нему благосклоннее, и звезда нашей надежды не канет за горизонт.
Засим откланиваюсь, покорнейший слуга Короны.
ГЛАВА 2
Экономка, будто маленький паровой буксир, деловито рассекала сумрачные анфилады комнат. Девочка еле поспевала следом; остаться одной в этом чужом, неприветливом, наполненном застоявшимся воздухом доме ей совершенно не улыбалось. Наконец провожатая толкнула очередную дверь — и Кларисса робко переступила порог гостиной.
Тут было гораздо светлее: на улицу выходили большие окна. Середину комнаты занимал стол, накрытый белоснежной крахмальной скатертью. У противоположной стены возвышался роскошный, похожий на кафедральный собор дубовый сервант. Многочисленные полки оккупировали помпезный хрусталь и фарфор; стоило сделать шаг, как что-то начинало звенеть и дребезжать.
За дальним концом стола восседала дама лет шестидесяти, одетая в темное кружевное платье. Голову ее венчала высокая старомодная прическа, удерживающая форму за счет множества шпилек, торчащих наружу, словно иголки кактуса. Но сильнее всего Клариссу поразили глаза этой женщины: правый, маленький и невыразительный, то и дело прятался за тяжелым черепашьим веком, зато левый, бледно-голубой, был почти вдвое больше и все время, не мигая, пялился в одну точку.
По правую руку от нее располагалось кресло-коляска, страшно неудобное на вид. Там сидело нечто похожее на мумию; по крайней мере, почти столь же древнее, высохшее и морщинистое. Слева занимал место плечистый темноволосый горбун. В отличие от обитателя коляски, он казался вполне живым, даже слишком: длинные мускулистые руки этого господина не знали ни минуты покоя. Нервные пальцы то и дело поправляли заправленную за воротничок салфетку, перекладывали с места на место вилку либо принимались играть часовой цепочкой, свисающей из жилетного кармана.
Рядом с горбуном на высоком стуле вертелся из стороны в сторону рыжеволосый мальчишка, очень похожий на маленькую шкодливую обезьянку: стоило гостье переступить порог, как он тут же принялся корчить ей гримасы. Напротив мальчика расположились две женщины, должно быть, сестры: добрые бессмысленные лица их с отсутствующим выражением водянистых, навыкате глаз были одинаковы, будто две капли воды.
Экономка отступила чуть в сторону и вопросительно уставилась на девочку тем самым взглядом, за которым обычно следует вопрос: «А что теперь надобно сказать?»
Кларисса робко поклонилась, придерживая пальцами складку платья.
— Здравствуйте, — выдохнула она и несмело улыбнулась. — Меня зовут Кларисса Квантикки…
— Ну и уродина! — громко, на всю гостиную, объявил мальчишка и захихикал.
— Тише, тише! — обронил горбун, неодобрительно покосившись на своего соседа, и добавил вполголоса: — Не надо так говорить; это просто… Э-э… Такая наследственная болезнь.
Высокая прическа на том конце стола величаво качнулась.
— Какая прелесть! — кисло произнесла разноглазая дама. — Ну а я — Аида Двестингаусс, хозяйка этого дома. Надеюсь, тебе понравится здесь и ты не доставишь нам много хлопот. Садись к столу, сейчас подадут обед.
Прислуживал знакомый девочке костлявый Виттиго. Кларисса так и не поняла, имя это или фамилия; по-другому к долговязому никто не обращался. В доме дворецкий не носил цилиндра, зато щеголял плавно переходящим в лысину лбом, округлым и блестящим, словно бильярдный шар. Обнеся всех тарелками, он подкатил кресло-каталку вплотную к столу и со скрежетом повернул некий рычаг, в результате чего парализованный занял почти вертикальное положение. Экономка принялась за кормление. Девочка зачарованно наблюдала, как старец глотает жидкий бульон — ложка за ложкой, совсем не шевеля губами; только кадык ползал вверх-вниз по жилистой шее…
— Нехорошо смотреть другим в рот! — внезапно прошептала одна из двойняшек, укоризненно качая головой. Кларисса порозовела и опустила глаза.
Обед ей определенно не понравился. Во-первых, вся еда здесь была какой-то безвкусной — то ли недосоленной, то ли переваренной. Во-вторых, строгая очередность блюд оказалась неприятным сюрпризом: когда руки в белых перчатках то и дело убирают из-под носа недоеденную тарелку, поневоле теряешь аппетит!
Утолив первый голод, обитатели дома завели беседу. Тон задавала Аида; и поначалу разговор вертелся вокруг хозяйственных дел и закупок. Дорожало все: мясо на рынке, овощи в зеленной лавке, уголь — хорошо, что успели взять воз по старым ценам! Засыпанного в подвал должно хватить до весны; разумеется, если не транжирить, — Виттиго, Магния, вы слышите? Дворецкий и экономка согласно кивали в ответ.
— То ли еще будет! — Горбун нервно промокнул губы краешком салфетки. — Умные люди поговаривают о войне. Похоже, не за горами такие перемены, что нынешние времена мы будем вспоминать с грустью и умилением.
— Умные люди! — презрительно фыркнула хозяйка. — Где, скажите на милость, вы с ними беседовали! Я умоляю, Йойо, оставьте эти вздорные домыслы газетчикам и займитесь лучше вашей медициной…
— На этот раз все куда серьезнее! — живо возразил горбун. — Не в укор будь сказано, вы редко бываете на улице и вряд ли могли видеть то, что подмечаю я. Люди встревожены, Аида; повсюду происходит некое не вполне понятное брожение умов… А газеты, к слову, пестрят дифирамбами в честь наших храбрых моряков, с риском для жизни бороздящих просторы Кариатики… Ну и традиционными проклятиями в адрес флота Бриллиантиды. Если и дальше все будет идти таким манером, то к лету как пить дать отыщется casus belli, вот помяните мое слово…
— Увольте меня от политики! — поморщилась госпожа Двестингаусс. — Впрочем, ежели хотите, можете вечером задать вопрос.
Последние слова она произнесла со странной интонацией. Йойо оживился, радостно потер ладони:
— Так и поступим, в самом деле!
Он хотел еще что-то добавить, но в это время дворецкий принес десерт, и все внимание горбуна вновь сосредоточилось на еде. Однако Кларисса успела заметить брошенный в ее сторону взгляд — острый и заинтересованный.
После обеда девочка вновь оказалась предоставлена самой себе. За окном неожиданно распогодилось, выглянуло солнце. Сидеть в каморке не хотелось, бродить по дому — тем более. Оставшись никем не замеченной, Кларисса прошмыгнула черным ходом и очутилась на заднем дворике. Здесь было уютней, насколько вообще может быть уютно на холодном осеннем ветру. Мокрые бурые листья чуть слышно шуршали под ногами, с голых ветвей деревьев в изобилии свисали желто-красные мелкие плоды. Кларисса сорвала один. Повинуясь внезапному порыву, она куснула морщинистый бок и тут же скривилась.
— Они нонче кислющие, — раздался чей-то голос. — С райскими яблочками всегда так — надо, чтобы их прихватило как следует морозом, тогда станут слаще.
Кларисса удивленно вскинула глаза. Дворик был огорожен невысокой оградой, и сейчас ее непринужденно оседлал одетый в лохмотья лопоухий мальчишка.
— Что-то я тебя тут раньше не видел! — ухмыльнулся он.
— Я только сегодня приехала… А ты кто? — полюбопытствовала девочка.
— Ну как тебе сказать… — важно заявил мальчишка.
Нас тут величают уличными разбойниками! Вот я, например, — Томми по кличке Секунда. Это потому, что я очень быстрый!
— Кларисса Квантикки… — девочка сделала легкий реверанс. Томми это, по-видимому, понравилось, он спрыгнул с забора и подошел ближе.
— Здорово! Слушай, а ты случайно не родня такому, рыжему… — мальчишка скорчил плаксивую гримасу; да так похоже, что Кларисса невольно рассмеялась.
— Нет, что ты, мы никакие не родственники! Я здесь просто в гостях; надеюсь, ненадолго…
— Это хорошо! — Томми почесал кончик носа. — А то у нас с ним кровная вражда. Знаешь, что это такое?
— Нет…
— Он вздумал швыряться в меня камнями. Пришлось как следует проучить наглеца, расквасить ему нос. Я бы его еще не так отделал, если б не взрослые! Есть тут один… Длинный такой, костлявый. Чуть было меня не поймал… Ну да где ему!
— Это Виттиго, дворецкий, — понимающе кивнула Кларисса. — А ты живешь здесь поблизости?
— Когда как, — пожал плечами Томми. — Наша шайка на одном месте долго не сидит, сама понимаешь! Обычно мы промышляем на площади, там, где памятник братьям Тролле; а в плохую погоду собираемся под мостом.
Кларисса попыталась представить, каково это, — и зябко поежилась.
— Вам, наверное, очень плохо…
— Шутишь! — Томми независимо вздернул нос. — У нас самая развеселая жизнь! Никто нам не указ — ни дворники, ни полиция; делаем все, что захотим, поняла? Зимой бывает трудновато, это верно… Зато летом — одно сплошное удовольствие! Конечно, если найдешь чего пожрать, — прагматично добавил он. — Кстати, у тебя случайно нет с собой корки хлеба?
Кларисса покачала головой.
— Жаль… А принести из дома можешь? Лучше бы, конечно, пару монет…
— Не получится, еду здесь дают только за столом… — тут девочка вспомнила о собранной утром корзинке с провизией. — Подожди, я сейчас!
Она опрометью бросилась в дом, добежала до своей комнаты, распахнула дверь… И ошеломленно застыла на пороге. Хозяйский мальчишка самозабвенно копался в ее вещах. Это занятие так увлекло его, что он даже не сразу обратил внимание на Клариссу.
— Ты… Ты что делаешь?! — возмущенно задохнулась девочка. Мальчишка вздрогнул и быстро спрятал руки за спину; впрочем, увидав, что Кларисса одна, тут же расслабился и нахально улыбнулся.
— Подумаешь! Что, уже и посмотреть нельзя?
— Как ты можешь рыться в чужих вещах! Я… Я все расскажу про тебя!
— А тебе все равно никто не поверит! — рыжеволосый скорчил гримасу. — Уродина!
— И вовсе я не уродина!
— Ага, конечно… Ты хоть в зеркало на себя смотрела когда-нибудь? Даже Йойо сказал, что ты больная! И вообще, это мой дом, а не твой; так что я могу тут делать все, что захочу! — Он внезапно наклонился и выхватил из узелка с Клариссиными вещами первое, что попалось под руку. Это была отороченная мехом сумочка, подарок отца. В ней Кларисса хранила свои «сокровища» — брошку из черепахового панциря в серебряной оправе, заколку для волос, крохотную фарфоровую куклу и несколько разноцветных стеклянных шариков. Девочка негодующе вскрикнула и метнулась к рыжему мучителю; но тот со смехом увернулся и торжествующе встряхнул свой трофей. Стеклянные шарики жалобно брякнули внутри.
— Ну-ка, посмотрим, что у тебя тут… — он нарочито неторопливо нащупал застежку.
— Я бы не советовала тебе это делать! — очень спокойно произнесла Кларисса.
Должно быть, в ее тоне прозвучало нечто особенное. Мальчишка даже заколебался на мгновение. Но испорченная натура быстро взяла свое: глядя ей в глаза и нагло ухмыляясь, он отщелкнул застежку и сунул пятерню внутрь.
Кларисса успела зажать ладонями уши. Как и все изделия, вышедшие из рук капканных дел мастера, сумочка имела один весьма зловредный секрет. Забывать о нем не следовало ни при каких обстоятельствах…
Маленькая, но мощная потайная пружина звонко щелкнула, смыкая обтянутые замшей стальные дуги на пальцах агрессора. Лицо мальчишки немедленно налилось кровью. Щеки стали густо-пунцовыми. Судорожным движением он глотнул воздух — и оглушительно заорал.