Сперва мы опасались, как бы Железный Мудрец не подвел нас в отсутствие своего хозяина, а после того, как убедились, что он служит исправно, мы стали бояться бурь, подводных скал, даже летучих рыб, – и всех людей на берегах, к которым мы приставали.
– Отчего же? – спросил Дан.
– Из-за золота. Золото сильно меняет людей. Лишь Торкильд из Боркума не изменился. Он смеялся над страхами Витты, он смеялся над всеми нами, боявшимися полного паруса и свежего ветра.
«Лучше сразу утонуть, – говорил Торкильд, – чем убиваться из-за кучи желтого праха».
Он был безземельным бродягой, много испытавшим: несколько лет ему пришлось провести в рабстве у какого-то восточного царя. Он предлагал расплющить золото в тонкие листы, чтобы покрыть ими весла и бушприт корабля.
Измученный страхом за свои сокровища, Витта тем не менее проявлял особую заботу о Хью, ухаживал за ним, как нянька, поддерживал за плечи в сильную качку; он даже протянул веревки вдоль корабля, чтобы Хью мог держаться за них, бродя по палубе. Если бы не Хью, считал он (и с этим были согласны все), им бы не удалось завладеть золотом. А еще Витта сделал золотой обруч для своей любимой Говорящей Птицы, на котором она могла висеть и качаться.
Три месяца мы плыли без отдыха, приставая к берегу лишь для пополнения нашего скудного запаса пищи и для очистки корабля. Однажды мы видели между песчаных дюн белых всадников, размахивающих копьями, и догадались, что мы на Мавританском побережье. Взяв курс на север, к Испании, мы поплыли дальше, но сильный юго-западный ветер, подхвативший корабль, в десять дней принес нас к рыжеватому скалистому берегу; мы услышали звуки охотничьих рожков среди холмов, поросших желтым утесником, и поняли, что это Англия.
«Ну, теперь сами ищите свое Пэвенси, – сказал Витта. – Не люблю я этих узких, кишащих кораблями морей».
С тех пор как он прикрепил сухую, просоленную голову демона, которого убил Хью, на носу ладьи, встречные суда в страхе исчезали с нашей дороги. Впрочем, мы сами боялись их не меньше. Скрытно, под покровом сумерек, мы доплыли вдоль берега до белых меловых скал, а там уж было рукой подать и до Пэвенси. Витта не стал высаживаться с нами, хотя Хью и обещал выкупать его в вине, когда доберемся до Даллингтона. Он доставил нас на берег после захода солнца, выгрузил нашу долю добычи и отчалил с тем же приливом. Когда мы прощались, он расцеловал нас, чуть не плача, а потом стащил все браслеты с правой руки и надел их на левую руку Хью. И хотя Витта был язычником и пиратом, хотя много месяцев он силой удерживал нас на своем корабле, клянусь, мне было грустно расставаться: я полюбил этого нескладного, голубоглазого человека – он был смел, искусен и хитер, а сверх того – простодушен.
– Благополучно ли он доплыл? – спросил Дан.
– Не знаю. Мы видели, как он поднял парус и ушел в море по сверкающей полосе лунного света. Я помолился за то, чтобы ему счастливо вернуться к жене и детям.
– А что было дальше?
– До рассвета мы оставались на берегу. Затем я сел сторожить наше сокровище, завернутое в старый парус, а Хью отправился в Пэвенси, откуда Де Акила прислал лошадей.
Сэр Ричард задумался, скрестив руки на рукоятке меча. Мягкие, теплые тени скользили по ручью.
– Целый корабль золота! – воскликнула Уна, взглянув на их маленькую «Золотую Лань». – Здорово! И все же не хотела бы я встретиться с этими демонами.
– Не думаю, что это были демоны, – тихо заметил Дан.
– Что-что? – обиделся сэр Ричард. – А вот отец Витты утверждал, что это были самые настоящие демоны. Кому верить – отцам или детишкам? Кто же, по-твоему, они были, если не демоны, а?
Дан покраснел.
– Просто… мне просто подумалось… – произнес он запинаясь. – У меня есть такая книга, которая называется «Охотники за гориллами», это продолжение «Кораллового острова», сэр, – и там рассказывается, как гориллы (знаете, это такие большие обезьяны) все время грызут железо.
– Не все время, а два раза грызли, – уточнила Уна. Они вместе читали «Охотников за гориллами» в саду.
– И потом они любят ударять себя кулаками в грудь, прежде чем броситься на людей. Ну, вот как сэр Ричард рассказывал. И еще они строят жилища на деревьях.
– Ага! – оживился сэр Ричард. – Жилища, похожие на гнезда, где эти демоны выращивают своих демонят. Я сам не видел (я потерял сознание после битвы), но Витта рассказывал мне. Гляди-ка, и мальчуган толкует о том же! Неужели наши демоны – просто-напросто большие обезьяны? Неужели в мире не осталось больше ни чудес, ни колдовства?
– Не знаю… – смущенно пробормотал Дан. – Мы видели одного человека, который вынимал кроликов из шляпы, и он сказал, что если мы будем внимательно смотреть, мы поймем, как это получается. И мы смотрели – во все глаза!..
– Но не поняли, – вздохнула Уна. – А вот и Пак!
Маленький человечек, загорелый и веселый, выглянул из-за рябины, кивнул им и мигом соскользнул по склону на прохладный бережок.
– Ну как, есть на свете колдовство, сэр Ричард? – улыбнулся Пак и дунул на пышный венчик одуванчика.
– Они мне говорят, что Железный Мудрец Витты – всего лишь игрушка. Этот мальчуган носит такую же в кармане. Они говорят, что демоны Южного Моря – просто обезьяны, именуемые «гориллы»! – возмущенно пожаловался сэр Ричард.
– Это и есть Книжное Колдовство, – сказал Пак. – Разве я не предупреждал тебя, что эти дети мудры? Любой может стать мудрым, если начитается книг.
– А правду ли пишут в книгах? Ох, не по душе мне это чтение и писание…
– Так-так… – протянул Пак, рассматривая обнаженную, лысую головку одуванчика. – Но если те, кто пишет ложь, заслуживают виселицы, то почему Де Акила не начал с Гилберта, своего писаря? Вот уж действительно был мошенник!
– Мошенник, но не трус. По-своему он был даже смел, бедняга Гилберт!
– Что же он такого сделал? – спросил Дан.
– Да так, написал кое-что, – промолвил сэр Ричард. – Как ты думаешь, подходящая ли это история для детских ушей?
Он поглядел на Пака, но Дан и Уна тотчас закричали хором:
– Расскажите нам! Расскажите!
Песня Торкильда
(Эй, на веслах! Веселей!
Держим курс на Ставангер!)
(Налегай! Греби дружней!
Путь далек на Ставангер.)
(Навались! еще разок!)
(Ну-ка вместе! Путь далек.)
(Держим курс на Ставангер!)
(Путь далек на Ставангер.)
Старики в Пэвенси
– Ни демонов, ни обезьян в этом рассказе не будет, – так начал сэр Ричард. – Речь пойдет о Де Акиле; воистину доблестней и искусней рыцаря не рождалось еще на свете. В ту пору он был стар, очень стар.
– В какую пору? – переспросил Дан.
– Когда мы вернулись из плавания с Виттой.
– Как же вы поступили с добытым золотом?
– Терпение. Звено к звену куется кольчуга. Все услышите в свое время… На трех навьюченных лошадях мы привезли свое золото в Пэвенси и подняли его в Северную Башню замка, где Де Акила обычно проводил зиму. Он сидел на своем ложе, как маленький белый сокол, быстро переводя взор с одного на другого, пока мы с Хью рассказывали ему свою историю. Джихана Краба, старого хмурого воина, сторожившего вход в покои, Де Акила отослал вниз и опустил плотный кожаный полог на двери. Кроме Джихана, никто не знал о нашей добыче: это он был послан за нами с лошадьми и он один грузил золото.
Выслушав нас, Де Акила в свой черед поведал нам английские новости, ибо мы были как пробудившиеся от годового сна. После убийства Вильяма Рыжего (в самый день нашего отплытия – помните, я рассказывал?) его младший брат Генри провозгласил себя королем Англии. Точно так же, как поступил сам Рыжий Король после смерти Вильгельма Завоевателя. Роберт Нормандский, разъяренный тем, что во второй раз теряет свои английские владения, послал корабли с войсками в Портсмут, но они были отбиты.
«После этого, – продолжал Де Акила, – половина великих баронов Севера и Запада ополчились против короля между Солсбери и Шрусбери, а другая половина решила выждать, чья сторона возьмет верх. Им не нравилось, что Генрих, по их словам, слишком «обангличанился» – взял себе жену-англичанку, которая склоняет его вернуть стране старые саксонские законы. (А разве со старой уздечкой не лучше править конем?) Но это – лишь предлог для оправдания их измены».
Он ткнул пальцем в стол, по которому было разлито вино, и продолжал:
«Вильгельм наделил нормандских баронов обширными землями в Англии. Я тоже получил свою долю после Сантлейка. Но я предупреждал его – еще до того, как Одо поднял мятеж, – чтобы он предложил баронам отдать свои земли и владения в Нормандии, если они хотят сделаться английскими сеньорами. Ныне они владеют уделами и в Англии, и в Нормандии – жадные псы, жрущие из одной кормушки, не спуская глаз с другой! Роберт известил их, что если они не будут воевать за него в Англии, он отнимет все их нормандские земли. И вот поднялся Клэр, и Фиц-Осборн, и Монтгомери – тот, кого наш Вильгельм сделал английским графом. Даже Дарси собрал своих людей; я помню его отца – нищего, как воробей, рыцаря из-под Кана. Если победит Генрих, бароны всегда смогут бежать в Нормандию, где их готов радушно встретить Роберт. А если Генрих проиграет, Роберт обещал добавить им английских земель. Язва ее возьми, эту проклятую Нормандию – много горя она еще причинит Англии!»
«Аминь, – заключил Хью. – Но докатится ли война до нас?»
«С севера вряд ли, – отвечал Де Акила. – Но с моря мы всегда открыты. Если бароны станут одолевать, Роберт обязательно пошлет еще одну армию, и на этот раз они высадятся здесь, где высаживался его брат Завоеватель. Да, попали вы в переделку! Пол-Англии на конях, а тут столько золота, – он пнул груду слитков под столом, – что хватит ополчить на нас весь христианский мир».
«Что же делать? – спросил Хью. – В Даллингтоне нет крепости, а если спрятать золото, то кому нам довериться?»
«Доверьтесь мне, – сказал Де Акила. – Стены Пэвенси крепки. Кроме Джихана, который предан мне, как собака, ни одна душа не знает о вашей добыче».
Он отодвинул занавес в углу башни и показал нам глубокий колодец, пробитый в толще стены, под амбразурой.
«Я сделал его для снабжения водой на случай осады. Но вода оказалась соленой, она поднимается и опускается с каждым приливом. Слышите?»
Плеск и гул воды донеслись до нас со дна колодца.
«Ну как – подойдет?» – спросил Де Акила.
«Должно подойти, – молвил Хью. – Мы доверяем тебе: делай как знаешь».
Итак, мы спустили все золото вниз, за исключением только нескольких слитков, оставшихся в маленьком сундучке возле ложа Де Акилы, – для того, чтобы он мог наслаждаться их тяжестью и блеском, а также на случай нужды.
Утром, когда мы уезжали домой, он сказал нам:
«Я не прощаюсь, но говорю: до скорого свидания, ибо вы скоро вернетесь. Не потому, что соскучитесь по мне, но чтобы быть поближе к своему золоту. Смотрите, – засмеялся он, – как бы я не употребил его на то, чтобы сделаться Римским Папой. За мной ведь нужен глаз да глаз!»
Сэр Ричард помолчал и печально усмехнулся.
– Через семь дней мы вернулись из своих поместий – из поместий, которые были нашими.
– С детьми ничего не случилось? – спросила Уна.
– С моими сыновьями? Нет, ничего. – Он призадумался, словно рассуждая сам с собой. – Что ж! Они были молоды, а молодости пристало хозяйствовать и править. Им страсть как не хотелось возвращать нам поместья – это было видно, несмотря на радушную встречу. Да и впрямь наши с Хью лучшие деньки ушли. Кем мы стали? Я – почти старик, он – однорукий калека. Так что мы сели на лошадей и поехали обратно в Пэвенси.
– Простите, – смутилась Уна, видя, как опечалился сэр Ричард.
– Эх, девочка, это все давным-давно прошло. Они были молоды, а мы стары, вот и все…
«Ага! – крикнул Де Акила сверху, когда мы сошли с коней. – Обратно в нору, старые лисы?» – Но когда мы поднялись к нему в Башню, он обнял нас и промолвил: «Добро пожаловать, тени! Бедные тени!..»
Вот так и вышло, что мы сделались на старости лет неслыханно богаты – и одиноки. Да, одиноки!
– И чем вы занялись? – спросил Дан.
– Мы стерегли побережье от нормандцев, – отвечал рыцарь. – Де Акила был похож на Витту: такой же неугомонный, он не выносил праздности. В хорошую погоду мы ездили верхом между Бексли с одной стороны и Кукмиром с другой, – иногда с охотничьим соколом, иногда с борзыми (в дюнах и на прибрежных лугах водились здоровенные зайцы); при этом мы не забывали следить за морем – не появились ли нормандские корабли. В ненастную погоду Де Акила поднимался на площадку Башни и прогуливался там, морщась от дождя и зорко вглядываясь в даль. Он был очень раздосадован тем, что прозевал в свое время корабль Витты. Когда на море устанавливался штиль и корабли стояли на якоре, ожидая ветра, он обычно ходил на пристань, где среди груд воняющей рыбы, опершись на свой меч, заговаривал с моряками и узнавал от них новости из Франции. Ему приходилось держать оба уха востро, следя и за известиями из глубины страны, где бароны воевали с королем Генрихом.
Он узнавал новости отовсюду – от бродячих музыкантов и скоморохов, торговцев, коробейников, монахов и так далее; и если принесенная весть ему не нравилась, он мог, не смущаясь, выбранить короля Генриха дурнем или младенцем. Я сам слышал, как он разглагольствовал возле рыбачьих лодок: будь я королем Англии, я бы сделал то-то и то-то; а когда я выезжал проверить сторожевые костры на холмах, хорошо ли они сложены и сух ли хворост, он частенько кричал мне из-за бойницы: «Ты уж там догляди хорошенько! Не подражай нашему слепому королю, все осмотри и ощупай собственными руками». По-моему, он вообще ничего не боялся в мире. Так мы и жили в Пэвенси, в маленькой комнате Башни.
Однажды ненастным вечером нам доложили, что прибыл посланец от короля. Мы только что вернулись из Бексли, весьма подходящего места для высадки десанта, и насквозь продрогли от скачки сквозь холодный туман и морось. Де Акила велел передать, чтобы гонец либо разделил трапезу с нами, либо подождал внизу. Через минуту снова появился Джихан и доложил, что тот велел подать лошадь и ускакал.
«Ну и леший с ним! – сказал Де Акила. – Охота была дрожать в нетопленом Холле со всяким шалопаем. Он что-нибудь передал?»
«Вроде нет, – отвечал Джихан. – Разве что… Кажется, он сказал, что если собаке лень уже и брехать, пора выгонять ее из конуры».
«Ого! – воскликнул Де Акила, потирая свой крючковатый нос. – Кому же он это сказал?»