А потом со всех окрестных гор сразу спустилась невиданная снежная лавина. Вот и вся история. Нет больше в Яттерланде ни деревень, ни народа — только снег, горы и оставшиеся в подземельях орки.
Лишайник размахивал каменными ручищами и шагал туда-сюда у костра, показывая, как он раскапывал дома и вытаскивал оттуда людей, собак и овец. Как все, кто выжил, ушли за перевал, погрузив что могли в сани. И как он вернулся, чтобы дождаться весны и помочь чем сможет, если будет кому помогать.
Тролль утверждал, что лавину устроили орки. Он был в это время на лесосеке и видел сам, как те поджигали что-то у вершин, затем был оглушительный «дадум!» — и снег с ревом полетел в низину. Лишайник топал, ревел и звенел колокольчиком так, будто хотел разбудить сами горы, заставив их подтвердить его рассказ.
Глава 21
ЛАВИНА
А происходило это так…
Зима, ранняя, снежная, но необычайно теплая, пришла в Яттерланд еще в октябре и сыпала, сыпала крупные, как мотыли, снежинки на крыши домов, оголенные деревья, пашни, присмиревших собак, людей. Надо всей долиной не переставая шел снег. Небольшие хижины в распадках между холмами занесло уже по самые крыши, и над белым океаном наружу выступали только дымящие сизым печные трубы.
Собаки, уподобляясь кротам, рыли ходы от заваленных снегом будок к хозяйским домам, чтобы согреться и не чувствовать себя брошенными. Прямо скажем, косматый пастуший пес крайне плохо приспособлен для того, чтобы рыться в глубоком снегу. Если бы овцы видели сейчас старого ушастого Марта, увязшего в сугробе, то полиняли бы от смеха. На его счастье, вся отара пряталась от непогоды в овчарне, пристроенной к хижине пастуха Квиртта, в полной темноте пережевывая тягучее душистое сено. Поскольку овчарня эта была куда больше самой хижины, то иной зубоскал мог сострить, что, мол, вовсе наоборот — это человеческое жилье пристроено к сараю. Так или нет, не будем спорить. Тем более что под снегом теперь не было видно ни того, ни другого.
Старик Квиртт сидел за шатким столом и чинил рукавицу в тусклом свете горящей щепки. Щепка прогорала быстро, а старик работал медленно, и возиться с починкой можно было до следующей весны, когда от рукавицы уже не будет никакого толку.
Квиртт едва попал ниткой в игольное ушко, когда в дверь хижины заскребли и раздался приглушенный досками жалобный вой… Нить снова сорвалась, и старик уколол иглой мозолистый палец.
— Да что ж ты! — выругался он.
В эту секунду нетерпеливая лучина погасла, и единственная комната в доме оказалась охвачена темнотой. Только из-за жестяной заслонки отсвечивали красным на котелке тлеющие в печи угли. Пастух еще с утра собирался заштопать рукавицу и выпить чаю. Дело затянулось, снаружи солнце стояло в зените, а так рукавица так и осталась дырявой и чай в котелке совсем остыл. Тихо ругаясь себе под нос, Квиртт поплелся к двери, чтобы впустить пса: что ни говори, а старого друга нужно уважать…
Март едва не сбил хозяина с ног, вбегая в дом, и с шумом отряхнулся посреди комнаты, забросав все вокруг комьями снега. Квиртт, не переставая ворчать, зажег от печи новую лучину и обнаружил сидящего в растекающейся по полу луже весьма довольного собой огромного взлохмаченного пса. В пасти тот держал начисто обглоданную кость, которой то ли решил поделиться с хозяином, то ли пожадничал оставить во дворе. Хвост размеренно разносил лужу по вытертым доскам, сухого места на которых почти не осталось.
— Что ж ты творишь?.. — посетовал старик, глядя в карие глаза на широкой лохматой морде.
Пес по-щенячьи тявкнул, протягивая ему кость, разметал хвостом остатки лужи, достав брызгами до стен, и нетерпеливо заскулил, ерзая на заду. Старик беззубо улыбнулся ему и потрепал за ухом, пряча рукавицу в карман фартука. Пес с грохотом выронил кость на пол и, получив столь явное одобрение хозяина, перекочевал под лавку, устраиваясь поспать.
В дверь хижины негромко постучали.
Учитывая погоду, это было очень большой неожиданностью. Дом стоял на окраине Овец, и по нечищеным дорожкам дойти до него было настоящим приключением. Старик замер, а пес подскочил с пола, едва не опрокинув лавку, и приготовился лаять, как положено штатному охраннику.
Кто-то постучался настойчивее и сильнее, поддав ногой. Затем по толстым доскам прошелся набалдашник тяжелого посоха, а из-за обитой войлоком двери раздался голос:
— Здесь, что ли, живет Квиртт?! — голос пришельца был густым и низким, как грозовая туча.
— Да! А чего надо?! Я тебе баловать… Смотри у меня! — на всякий случай добавил пастух.
Тут уж прорвало и пса, залившегося хриплым лаем. Сонные овцы в сарае шарахнулись в темноте, сбиваясь в кучу от ужаса, который составляет значительную часть их привычек. Овцам всегда мерещится разное…
— Письмо тебе! — раздалось из-за двери. — Отворяй, несносный старик!
Квиртт, конечно, узнал голос и теперь разыгрывал спектакль. Когда он открыл дверь, крикнув ради эффекта пару ласковых, то в облаке пара обнаружил стоящего на пороге огромного бородатого старика. Рядом в снег были воткнуты широкие сосновые лыжи, сложив которые вместе можно было получить недурных размеров лодку. Стало понятно, как по такому снегу добрался до хижины почтальон. А уж силы, похоже, ему было не занимать.
— Грузз, чтоб тебя! Ну и напугал ты меня, старый черт! Входи.
— Боязливый ты стал не хуже своих овец, — пророкотал гость и, согнувшись едва не пополам, протиснулся в хижину.
Пес притих и снова улегся под скамьей.
— Письмо тебе, — сказал названный Груззом, оглядывая комнатушку на предмет, куда бы сесть.
Огромный почтальон был знаменит на всю округу. Его боялись даже орки, не говоря уже об обычных разбойниках, иной раз забредавших в долину и леса вокруг нее. Волки бежали за горизонт, лишь заслышав его запах. Грозен и силен был почтальон Грузз. И не было в долине надежнее способа отправить весточку родне или передать соседу посылку из соседней деревни. Грузз был единственным, кого орки ребенком дважды пытались утащить в шахты, но оба раза он отбивался от них голыми руками, а одного даже зашиб насмерть, сделав потом из него страхолюдное чучело. «В деда пошел, долгих ему лет, старому волкодаву», — говорила про него бабка, вытирая щеки упитанному карапузу полутора лет от роду, взнуздавшему хряка во дворе.
— Редко мне пишут, не признал поначалу. Мог и пса спустить. — Март неодобрительно поднял ухо: связываться с этакой горой он точно не собирался даже за ужин своего хозяина. — Сюда садись, выпей чаю, — Квиртт указал на скамью, под которой расположился Март, чем последнего вовсе не порадовал. Пес торопливо выбрался на середину комнаты и глухо зарычал, для приличия стращая оккупанта.
Где-то среди завываний ветра далеко-далеко раздались едва слышные хлопки и прокатился гул, словно кто-то двигал мебель под полом. Ни пастух Квиртт, ни почтальон Грузз, занимавший почти половину комнаты, не обратили на него внимания, увлеченные разговором, с удовольствием попивая горячий чай с медом. Только пес поджал уши и хвост и заскулил, глядя вверх.
— Чего там, глупая псина? Хорош мед у старика Жжу, хорош… — протянул Квиртт.
— Угу, — пробасил Грузз. — Хорош чудо как.
— Слышал, ходил ты в пещеры на орков?
— Ходил, — снова пробасил Грузз. — Да застрял там в одном месте, стыдно сказать. Так и простоял, пока наши обратно не пошли. Великоват я для таких дел, неловко мне под землей. И не молод уж. Ну да и с меня польза была: я собой весь проход перегородил. Сколько тварей этих наружу бежало, столько и полегло. Я их больше кулаком. Не люблю всякое оружие. Ни к чему мне.
Старый пастух посмотрел на гостя: этому точно можно с голыми руками на войну ходить. Кулачищи у почтальона были каждый с телячью голову.
Вдруг пес забился в угол и завыл по-волчьи. Пастух насторожился. Снаружи явно что-то происходило. Теперь уже и Грузз замер, прислушиваясь и вертя огромной бородатой головой. Гул нарастал, а на столе зазвенели чашки.
Не успел Квиртт разинуть рот, чтоб сказать, как на хижину с грохотом что-то обрушилось, стены со скрипом зашатались, а в печную трубу посыпался снег, затушив угли.
— Никак лавина накрыла! Копать-перекопать! — пророкотал Грузз. — А я еще половину писем не отнес!
Двери в деревенских домах всегда открывались внутрь на такой вот случай: если завалит снегом, то как-никак откроешь ее и выберешься. Но тут навалило столько, что за зиму не откопаться… Крыша заметно просела, грозя обвалиться внутрь.
Квиртт и Грузз по очереди рыли слежавшийся горный снег, но так и не выбрались на поверхность. Пес прятался под лавкой и только тяжело дышал, прислушиваясь ко всем шорохам. Зато овцы чувствовали себя превосходно: вокруг было темно, тихо и полно свежего сена — это ли не жизнь? Часть овчарни обрушилась, завалив черного племенного барана, который слыл страшным драчуном и скандалистом. О нем никто в стаде не стал жалеть.
Так их и нашел Лишайник: старики в темноте пили холодный чай и рассказывали друг другу истории про свою молодость.
* * *
На вершине горы еще долго стоял Харкан, рассматривая дело рук своих. В этот день он дал из своих хранилищ по горшку с какой-то тайной смесью — всего сто горшков сотне безмозглых орков. Они должны были разойтись по вершинам гор, окружавших долину, забраться поглубже в снег на склонах и одновременно поджечь фитили. То, что самих орков разорвет в клочья, Харкана совершенно не волновало.
Все было сделано, как он велел, и Яттерланд за минуту скрылся под огромной снежной лавиной.
* * *
— Всякого можно было придумать, но чтобы долина погибла так?! — возмутился Крокк. Он ходил вокруг костра кругами, вертя в руках ключ, большой, медный, от своего сарая, не в силах успокоиться и сосредоточиться на чем-то.
— Кто-то, конечно, выжил. Но деревни, судя по тому, что мы видим, снесло. Жители ушли. Как думаешь, какой сейчас год? Сколько лет прошло с тех пор, как ты попал в деревню, Лишайник?
Тролль хрустнул суставами огромных лап и надолго задумался.
— Как думаешь, он живой там? — Крокк осторожно постучал тролля по плечу палкой. Никакой реакции.
— Да. Подожди. Лишайник считает.
— Пока он считает, пройдет еще сто лет и ему придется начинать заново! — кипятился Крокк.
Клюпп с хрустом вгрызся в большое зеленое яблоко и приступил к процессу тщательного пережевывания. В этот период он был вегетарианцем. Маленький орк последовательно испытывал на себе разные диеты, сам придумывая их правила. Одду едва удалось его отговорить от диеты, основанной на белках: ловить их было изуверски трудно, к тому же страшно жаль убивать таких милых и пушистых зверьков.
— Пушть шшитает, — прошамкал Клюпп, набивая рот остатком яблока. В его случае фрукт исчезал в два укуса. — Это очень вафно.
Компания устроилась на ужин. На всякий случай тролля сверху прикрыли куском парусины — толку от этого не было никакого, поскольку тот никогда не мерз (а также не дышал, не потел и ел только раз в год), но было как-то недружелюбно не поделиться с ним одеждой. Через полчаса он превратился в гротескную статую, иметь которую у себя в саду не захотел бы даже отъявленный чудак.
— Двадцать два!!! — неожиданно раздалось из-под слоя снега.
Лишайник наконец посчитал. Никто не мог сказать, сколько усилий ему для этого потребовалось.
— То есть меньше десяти лет, после того как меня утащили орки?! — Одд буквально подскочил на месте. — Мы должны это остановить! — твердо сказал он.
— То есть мои родители, братья… — растерянно протянул Крокк.
— Да, именно! Они все, скорее всего, погибли!
— Но Ронна ждала малыша…
— Какая Ронна?
— Жена старшего брата.
— Будем надеяться на лучшее, Крокк. Может, они спаслись каким-то чудом.
— Я должен пойти туда, — как во сне проронил Крокк.
— Домой?!
— Я должен узнать, как они.
— Ты должен — и мы можем это, Крокк, все вместе — сделать так, чтобы всего этого вообще не случилось. Ты понимаешь меня?
— Да.
— Сделаем это?
— Да, черт возьми!
— Клюпп?
— Ага, я с вами, да.
— Лишайник? Лишайник!
— Дзынь!
— Подойдите ближе ко мне, — сказал Одд, доставая из сумки булаву.
В его взгляде было столько решимости, что им можно было пробивать стены. И в то же время он выглядел ужасно усталым. Да и его товарищи изрядно утомились от всего этого. Крокк и Одд были отягчены судьбой своих семей. К тому же Крокк ни в какую не хотел жить в деревне, как все, — он хотел видеть далеко вокруг, а не только у себя перед носом. Клюппу некуда было возвращаться — он был чужим и среди людей, и среди орков. Но он был верным другом. О чем думал Лишайник, было невозможно сказать наверняка, но все четверо были готовы действовать, чтобы предотвратить беды, которые навлекли на долину безголовые орки с их предводителем.
Они встали рядом, повернувшись лицом к долине, стараясь навсегда запомнить ее погребенной снегами, мертвой… Одд медленно повернул кольцо.
Глава 22
ДЫМНАЯ ЯМА
Побродив по лесу на склонах Свиной горы и найдя вход в одну из орочьих нор, друзья столкнулись с проблемой: Лишайник был слишком велик для того, чтобы пролезть внутрь.
Для него требовалось найти пещеру приличной высоты и достаточно широкую, чтобы в ней мог развернуться взрослый бык. А это значило, что у самого входа в нее или, если повезет, чуть в глубине они натолкнутся на множество орков, охранявших свое подземное царство. Кроме этого, Одд был уверен, что таких пещер найдется в округе не слишком много. Если они и были раньше, то орки, большинство которых сами не больше подростка, давно завалили их камнями, пользуясь узкими намытыми дождями расщелинами.
Конечно, под горой попадались огромные и тупые работяги, таскавшие тяжести в подземельях, а еще редкие, жутковатые на вид воины — специально выведенная порода кровожадных тварей с мускулатурой борца и длинными когтистыми лапами до земли. Но таких Харкан делал совсем немного: чтобы они не зашибли его самого при случае. Ни первым, ни вторым бы не поздоровилось, столкнись они с Лишайником на узкой дорожке, да и на широкой это бы не был для них пикник. Но сразу же устраивать столько шума совершенно не входило в планы четверки, решившей ни много ни мало победить целую армию во главе с ее жутким предводителем.
Место было особенное. Стволы и нижние ветви сосен вокруг чернели от сажи, а в воздухе висел сочащийся из земли дымок, который издалека можно было спутать с клубящимся языком тумана. Прокопченная отравленная дымом плешь была совершенно голой, усыпанной потемневшей хвоей. Между сосен не росли даже сорные травы и колючки, готовые цепляться за голые камни, лишь бы пустить побеги. Да и сами деревья, судя по всему, давно были готовы отсюда двинуть, если бы могли отрастить ноги вместо корней.
Пришлось оставить Лишайника снаружи искать для себя другой вход в Свиную гору, а самим протиснуться в ближайшую щель за валуном, из которой тянуло затхлым выдохом орочьих подземелий и застарелой, хорошо отстоявшейся гарью.
Одд заправил маслом и разжег валявшийся у ствола горняцкий фонарь, который, скорее всего, принадлежал какому-нибудь мальчишке, сгинувшему в шахтах много лет назад. Он пошел первым. За ним Крокк, а сзади чуткий и сообразительный Клюпп, который постоянно вертел своей головой, высматривая опасность со всех сторон.
Уже через пару минут в этой дыре в голове у каждого словно звонил колокол — удары сердца отдавались тяжелым «думм!» и болью в висках. Ужасно хотелось пить, а язык и горло пересохли, будто присыпанные горячим песком.
— Может, повернем обратно? — пробормотал сзади Крокк, страшно гнусавя. Он с трудом сдерживал кашель. От этого его плечи вздрагивали, словно кто-то лупил его по спине палкой.
Одд обернулся и увидел, что тот тяжело дышит через шерстяной носок со своей ноги. В другой ситуации Одд ни за что бы не удержался от шутки по этому поводу, но сейчас его самого выворачивало наизнанку, а легкие отказывались вдыхать ту гадость, которую им настойчиво предлагали. Из-за Крокка выглядывал бодрый и довольный жизнью Клюпп, на которого дым совершенно не действовал.