Через час, когда домовой с мальчиком накупались и обсохли, Фома спросил:
— А что, Урт, земляника тут водится? Земляники хочу, аж жвалы сводит.
— Есть маленько по полянам. Поискать, так найдём, — ответил Урт, стоя по пояс в воде недалеко от берега.
Водяной играл со своими любимцами — огромными рыбинами. Он выносил их на мелководье и бросал на глубину. По высокой дуге, нестерпимо блестя на солнце чешуёй, они пролетали по воздуху и шлёпались в воду. Игра доставляла им такое удовольствие, что вокруг Урта вода так и кишела от желающих полетать. Мощные спины и бока рыб со всех сторон толкали водяного, так что тот едва стоял на ногах. Хохоча, он приподнимал их одну за другой и отправлял в полёт.
— Сейчас, побалуюсь ещё немного и пойдём, — сказал «азиат», смеясь и щуря без того узкие глаза.
Наигравшись вдоволь, он вышел из воды, чуть покачиваясь от усталости.
— Пошли, сухопутные, отведу вас к землянике.
Однако, едва они вошли в лес, как Урт остановился, замер и настороженно завертел головой. Медленно втянул носом воздух, потом вдруг схватил друзей за руки и потащил куда-то через ежевичные заросли.
— Урт, не так быстро, — взмолился Ваня. — Успеем, наедимся мы земляники…
— Да какая там земляника!.. — с неизвестно откуда взявшейся радостной дрожью в голосе бросил тот и прибавил ходу.
Колючие стебли царапали голые ноги водяного, но он, казалось, совсем не замечал этого и лишь подгонял спотыкающегося домового:
— Да живее ты, брюхо рыбье!
Фома пыхтел, недовольно ворочал волосатым носом, но старался не отставать.
— Фомушка, куда это он нас тащит? — спросил Ваня.
Тот промолчал. Когда же они пробежали ещё немного, домовой вдруг встрепенулся, лицо его расплылось в радостно удивлённой улыбке:
— Неужто медовик? — выдохнул он, заглядывая в лицо водяному. — Скажи, скажи, медовик?
— Понял, наконец? — засмеялся Урт.
— Кто это, медовик? Кто? А? Скажите? — Ваня с силой дёргал друзей за руки, но те молчали и лишь довольные хохотали.
Наконец, они выбежали на большую поляну, заросшую такой высокой травой, что Ваня с Фомой с головой скрывались в ней, а Урту она доходила до подбородка. Поляну пересекала широкая полоса примятых трав, как будто здесь совсем недавно прошло какое-то большое существо. Повсюду на стеблях и цветах сверкали крупные капли золотистого цвета, словно тут проехала дырявая тряская телега, доверху гружёная янтарём. В воздухе стоял густой медвяный запах. Ваня тронул одну каплю пальцем, облизал и аж зажмурился. Так ему стало вдруг хорошо и весело. Казалось, распахнулись какие-то невидимые ворота и прямо на мальчика хлынуло невесомое теплое небо с огромным гривастым солнцем посередине. Всё вокруг вспыхнуло искрами, каждая травинка, каждый лепесток стал прекрасным и величественным, как горы, какие Ваня видел в книгах.
— Ешь, ешь, — как сквозь сон, услышал он голос Урта. — Кто этот мёд ест, того смерть боится.
Чья-то рука взяла мальчика за запястье, потащила дальше. Ваня пришёл в себя и снова начался бег по следу неведомого существа, ронявшего по пути капли мёда. Бежали легко, радость переполняла их, что-то звенело в небе и то ли от этого звона, то ли от мёда хотелось петь, смеяться, танцевать и прыгать выше самых высоких деревьев в лесу.
— Уже близко совсем! — крикнул Урт, подскакивая вверх, и глядя поверх косматого ковра лесной поляны.
Ваня понял, что скоро увидит таинственного медовика и от этого ему стало совсем хорошо. Они пробежали ещё немного и мальчик увидел, как через луг бредёт огромная фигура цвета солнца, вся будто состоящая из цельного куска мёда. Где-то в глубине её угадывались белёсые полупрозрачные кости, похожие на пчелиные соты. От фигуры шло какое-то небывалое сияние, очень яркое, но только оно не резало глаза и не заставляло жмуриться. Друзья забежали вперёд, и Ваня заглянул в лицо медовику. На него посмотрели несказанно добрые глаза цвета тёмного гречишного мёда. Медовик нагнулся, на мгновение взял ладонь мальчика в свою большущую руку и засмеялся. Ребёнок посмотрел на свои пальцы и ему показалось, будто они угодили в кусок янтаря и застряли там, словно древние мушки. Он засмеялся следом и облизал один палец. Вокруг роились тучи разноцветных бабочек, жуков, ос и пчёл, которые никого не кусали, а лишь жужжали, звенели, трещали, так что уши закладывало. Тут же носились самые разные птицы: ласточки, щеглы, стрижи, трясогузки. Была даже парочка серых дятлов и одна неизвестно откуда взявшаяся сова. Где-то рядом бегали осторожные косули, словно детёныши, играли и взбрыкивали степенные лоси, щенками катались по траве никому сейчас не страшные волки. Из нор вылезали слепые кроты и, крутя носами, искали пахучие капли мёда, осторожно слизывали.
До самого вечера бродили они по лесам и полям, а когда на небо высыпали первые звёзды, маленькие и яркие, словно глаза птенцов, оказалось, что медовик исчез — рассеялся медвяной росой да крохотными лужицами по травам, листьям и цветам, через которые шёл.
— Где же он? — растерянно спросил Ваня, оглядываясь по сторонам.
— Всё, пропал, — сказал Урт. — Теперь до следующего года.
— Так долго…
По дороге домой, Ваня спросил у Фомы:
— Так это, значит, и был медовик?
— Это и был, — устало и сонно кивнул тот.
— Откуда ж он такой взялся?
— От солнца.
— Как это?
— Каждый год в середине лета, в самые жаркие и светлые дни от солнца отрывается капля и падает на землю. Но только солнце — оно огромное и капля от него ему под стать — с быка размером. Вот эта-то капля и ходит по лугам. Светит, мёдом кормит, радуется всем, кто к ней приходит…
— Разве солнце — это мёд?
— Конечно.
— И его пчёлы собирают?
— Да.
— Это что ж за пчёлы такие?
— Да вот такие. Только ни мне, ни тебе их никогда не увидеть, хотя они и летают всюду, где захотят.
Ваня ничего не понял, но расспрашивать уже не было сил: и он сам, и домовой с водяным просто валились с ног от усталости.
Урт, слабо кивнул друзьям, что-то неразборчиво пробормотал и, разбрызгивая ряску, плюхнулся в небольшое болотце, мимо которого они проходили. Несколько пузырьков лопнуло на поверхности воды, заволновался ковёр ряски и всё успокоилось. Ваня с Фомой побрели дальше.
Когда мальчик пришёл домой, мама только всплеснула руками:
— Не может быть! Ты всё-таки пришёл. Где ж тебя носило? Горюшко моё несказанное, математик мой ненаглядный.
Она обняла его, и Ваня, едва приникнув к её тёплым волосам, тут же задремал.
— Чем это от тебя пахнет, таким сладким? То ли мёдом, то ли лугом. Не пойму. Ты будто с пасеки явился, — она чуть встряхнула мальчика. — Ванечка, да ты спишь совсем, — и увидев закрытые глаза ребёнка, подняла его на руки, понесла в детскую. — А ну-ка, быстро в кровать, перепелёнок.
— Там пчёлы… Пчёлы… Они солнце строят… — бормотал сквозь сон Ваня, пока заботливые материнские руки раздевали его и укладывали в постель. — Везде летают, мёд собирают и к солнцу относят… Сквозь нас летают… Сквозь всё… До самого солнца…
Мама улыбалась, слушая его.
— И пока пчёлы будут носить мёд, солнце не перестанет светить… Оно ведь не погаснет?
— К сожалению погаснет, Ванечка, только будет это нескоро. Через миллиарды лет.
— Нет, — сказал мальчик, закрывая глаза, — пока пчёлы носят мёд, солнце не погаснет.
Глава 8
Почему Урт зиму не любил. — Как из-под воды увидеть чудо. — Урт завтракает. — Щекотный тритон — Как Ваня Урта перепугал. — Вечер.
— Урт, расскажи мне что-нибудь, — попросил Ваня, когда они с водяным сидели под большим дубом неподалёку от Ягодной Рясы.
Был полдень. Вокруг плескалось горячее летнее марево, от которого не спасала даже лесная тень. Где-то в полях звенел жаворонок. Устремлял свою песню к солнцу, что качалось в вышине, заливая землю тяжкими потоками зноя.
— Да что ж тебе рассказать? Я не знаю…
— Расскажи мне про зиму.
— Я не люблю зиму. Зима потолок даёт. Запирает. Всех маленькими делает.
— Как это? — не понял мальчик.
— Зимой вода льдом сдавлена и все мои дороги только ото дна до льда, маленькие. Оттого я и сам маленький. А лето придёт — иди куда хочешь. Лето — оно большое. От земли до неба. Потому я и сам летом будто бы больше становлюсь. Понимаешь?
Ваня кивнул, чтобы не обижать водяного, но на самом деле мало что понял.
— Летом хорошо. Жизнь. Земля к небу ластится. Всё вверх тянется, радуется. Цветы раскрываются, птицы песни поют, птенцов выводят. Как срок подойдёт, рыба с лягушками икру мечет. Всё живёт…
— Урт, а как рыба узнаёт, что пора икру метать? — оборвал его Ваня.
Водяной удивлённо взглянул на мальчика, потом, словно вспомнив что-то, кивнул головой.
— А, ну да! Ты ж не знаешь.
Потом замолчал и удивлённо добавил:
— Да ты ж вообще ничего не знаешь! Когда сом — солнце проплывёт по реке, тогда, стало быть, и икру пора метать.
— Сом — солнце? — широко открыл глаза мальчик.
— Да. Большой, с берёзу. Весь светится. А плывёт по реке, вода ни двинется, ни шелохнётся. Красивый!..
Урт затих, вспоминая, как видел в прошлом году необыкновенную рыбу.
— Вот бы мне тоже посмотреть, — радостно и удивлённо вздохнул Ваня.
Урт внимательно поглядел на мальчика.
— Посмотреть, — повторил водяной. — Оно бы и можно, тем более, сом со дня на день приплыть должен. Только вот увидеть его лишь из-под воды можно, со дна реки. А ты не пескарь и не лягушка, чтоб на дне часами сидеть.
— Так что ж, значит ничего не выйдет. Не видать мне его… — Ваня опустил глаза, ему стало ужасно обидно, что Урт может видеть всякие чудеса, а ему позволено только на головастиков, да пиявок смотреть.
Водяной посидел, глядя куда-то на верхушки леса и барабаня по себе по коленкам. Встал, прошёлся по берегу реки.
— В самом деле, неужто не увидеть тебе никогда сома-солнце? За всю жизнь ни разу не увидеть?
Урт расстроился, забегал по берегу, как ужаленный, издавая горлом какие-то хлюпающие звуки.
— Нет, ты подумай, всем можно, а ему нет… Такое чудо, вся река глаза вытаращит, а он в стороне останется, — говорил он сам с собой.
Потом, его словно что-то вдруг осенило и он бросился в сторону тростниковых зарослей, что росли неподалёку. Обратно водяной вернулся, неся в руках несколько длинных стеблей. На ходу оборвал и выбросил листья с метёлками.
— Вот, теперь ты его увидишь. Дышать через тростинку будешь.
Мальчик взвизгнул от радости и даже не нашёлся, что ответить. Схватил стебель и стал в восхищении разглядывать его, словно это было невесть какое чудо.
На следующий день рано утром Ваня явился на берег Ягодной Рясы.
— Урт! Ты где? — позвал он. — Я пришёл на сома смотреть.
Водяного нигде видно не было. Ваня прогулялся вдоль неспешной речки. Ряса тихонечко бормотала что-то, играла «зайчиками» от молодого солнца, ласково гладила корни лозинок, склонившихся к воде, журчала в тростниках. Ваня огляделся и увидел, как в одном из речных заливчиков, сплошь затянутом ряской, зелёный покров зашевелился и из-под него выступил Урт.
— Эгей! — закричал Ваня и замахал руками. — Я здесь!
Водяной потянулся, квакнул и по-собачьи встряхнулся. Во все стороны полетели клочья ряски. Урт медленно вышел на берег и, улыбаясь, направился к мальчику.
— Пришёл, хорошо, — сказал он. — А я, понимаешь, только проснулся. Ты погоди чуток. Есть хочется, сил нет. Я быстро.
Урт прыгнул с берега в реку. Вода в Ягодной Рясе чистая, и Ваня следил за ним, пока тот не исчез в зарослях «водяного шёлка». Вскоре водяной снова появился на берегу с двумя карасями в руках.
— Смотри, какие красавцы! — сказал он, покачивая рыбьими хвостами. — Будешь?
Ваня испуганно отшатнулся.
— Жалко же… — сказал он.
— Отчего же? Когда я умру, меня тоже съедят. И нет тут ничего страшного.
Он склонился над головами карасей, что-то тихо прошептал и с размаху ударил добычу об землю. Рыбы выгнулись дугой и обмякли. Чёрные капельки зрачков их помутнели, словно кто молока в чернила плеснул.
— Зачем ты это? — спросил Ваня.
— Я же их съесть хочу, а не мучить. Они ничего и почувствовать не успели.
— А что ты им сказал?
— Что я их брат и очень их люблю. А потом попросил прощения.
— Ты просил прощения у рыб? — удивился Ваня. — Правда?
— Нет, не совсем правда. Но так тебе будет понятней.
После этого Урт проворно съел добычу, закусил листьями камыша, хлопнул себя по животу и повернулся к мальчику.
— Готов?
— К чему?
— Под воду?
— Готов, — с волнением сказал Ваня.
— Хорошо. Чую, сегодня он приплывёт, сом. Пора уж. Вон жара какая стоит.
Вскоре Урт и Ваня уже лежали на густо заросшем водорослями мягком дне реки и смотрели на небо. Во рту у мальчика была длинная полая тростинка, на груди лежал скользкий от тины большой круглый камень. Одной рукой Ваня зажимал нос, чтобы не попала вода.
Поначалу мальчику было немного страшно лежать на дне, но потом он привык и успокоился. Рядом покачивались водяные травы, сновали мальки и жуки плавунцы. Водоросли, на которых лежал Ваня, немного покалывали спину и он поёжился, как от щекотки.
— Не егози, не дома! — пригрозил Урт и уплыл куда-то за речной поворот.
Маленький любопытный тритон опустился на плечо мальчика, удивлённо посмотрел на него маленькими чёрно-золотистыми глазками. Прошёлся, осторожно переступая мягкими холодными лапками, от одного плеча до другого и отправился гулять по рёбрам. Ваня боялся пошевелиться, чтобы не упал с груди камень. Но смех стал распирать его и неизвестно чем бы всё кончилось, если бы неизвестно откуда взявшийся водяной не схватил тритона за пятнистый хвост. Урт потёрся носом о крохотный нос водяной ящерицы, погладил по гребню на спине и отпустил малыша.
Ваня успокоился. Прохладные струи воды перебирали его светлые волосы, как это любила делать мама, когда Ваня долгими зимними вечерами забирался к ней на колени, а она откладывала вязание и начинала читать ему. В одной руке мама держала книжку, а другую запускала в спутанные кудри сына и пальцы её бродили там осторожные и ласковые, словно заблудившиеся в ночном саду лошади.
Понемногу на мальчика навалилась лёгкая дремота. Веки его сомкнулись, всё утонуло в сладком покое.
Неожиданно Урт потряс его за руку. Ваня очнулся и едва не захлебнулся, забыв, что находится на дне реки. Водяной поднял палец, мол «смотри, сейчас начнётся!».
По воде шли волны тепла. Они накатывали одна за одной такие плотные, что мальчику захотелось отщипнуть кусочек и зажать в кулаке. Казалось, чьё-то огромное доброе сердце гонит это тепло из верховьев реки. Ваня приподнял голову и стал во все глаза смотреть вверх по течению, откуда должна была появиться чудо-рыба.
Вода в реке вдруг посветлела и из-за речного поворота появился он, сом-солнце. Величественная тёмная рыбина, казалось, несла на своей спине огромный костёр, который размахивал лохмотьями пламени, разбрасывался искрами, заливал всё вокруг теплом и светом. Ваня сладко прищурился. Захотелось смеяться и баловаться: подплыть к исполину, уцепиться за плавник, вскарабкаться на широченную, как луг, спину и бегать там, кувыркаться, танцевать, стуча босыми пятками по крутым бокам, а потом съехать в воду, плюхнуться, завизжать и снова забраться на великана. Еле шевеля плавниками и хвостом, сом медленно скользил над очарованным мальчиком, большой, словно пароход или баржа. Он уже почти проплыл, когда хвост его задел тростинку, сквозь которую дышал Ваня. Тростинка вырвалась из рук мальчика и стала стремительно всплывать. Урт ничего не заметил, он в это время провожал глазами сияющую рыбину. Ваня заметался, забил руками, попытался закричать, но тут в рот его хлынула вода, небо наверху закачалось, в глазах стало стремительно темнеть и он погрузился в омут беспамятства.
Когда мальчик пришёл в себя, он увидел склонившегося над ним бледного Урта. Ване показалось, что глаза у того стали вдвое больше обычного.