Тут до Мишки начало доходить, что он и в самом деле играл не Тронье.
— Нет, Виктор Сергеич, — признался он, — это не Раков и не Гуно. Это я вчера, когда репетировал, сочинил. Случайно.
— Сам сочинил, говоришь? — удивился Ёжиков и даже поправил очки на переносице, словно для того, чтобы лучше разглядеть юного гения. — Сочинил ты здорово, но играть нужно было все-таки Тронье.
— Извините, Виктор Сергеевич, — пробормотал Мишка, — кажется, я действительно, не того.
— Это бывает, бывает, братец, — похлопал его по плечу Ёжиков. — А вообще талантливо, очень талантливо. Ты тогда на второе отделение не оставайся, а ступай, братец, домой да скажи маме, чтобы она тебе аспирину дала и чаю горячего с медом на ночь: хорошо успокаивает.
Мишка поплелся к своему месту, чтобы сказать Валерке, что он уходит домой. Он вышел в фойе, чтобы пройти коридором, и тут его догнала Катя.
— Слушай, — вдруг схватила она его за руку, — ты что, правда это сочинил?
— Ну да, — пожал плечами Мишка так, словно для него сочинять песни и композиции — самое обыденное дело. — А сегодня вот взял и ни с того ни с сего сыграл.
— Это же классно! — восхитилась Катя.
— Что классно? Что сыграл не Тронье?
— Нет, против Тронье я ничего не имею, — открестилась Катя. — Тронье я не слышала. Но классно, что у тебя получилась такая вещь. А на ноты ты ее переложить сможешь?
— Ну, — ответил вконец ошалевший от неожиданной встречи и еще более неожиданного разговора Мишка.
— А завтра принесешь?
— Ну.
— Ну что ты все «ну» да «ну»?
— А тебе зачем?
— Что зачем?
— Ну, ноты?
Катя на секунду задумалась. Она оглядела Мишку критическим взглядом учительницы, у которой выходила для ученика либо четверка с плюсом, либо пятерка с минусом.
— А ты не проболтаешься?
— О чем не проболтаюсь?
— О чем я тебе сейчас скажу.
— А что ты скажешь?
— А ты скажи, что не проболтаешься.
— Ну, — пообещал Мишка.
Катя закрыла глаза, словно собиралась прыгнуть с не внушающим доверия парашютом с километровой высоты, и единым духом призналась:
— Я хочу стать певицей.
— Ну!
— Слушай, ты в самом деле такой за-ну-дный или только притворяешься? — рассердилась Катя.
— Притворяюсь, — вздохнул Мишка.
— Ну вот, я решила стать певицей. Уже давно. Но для того, чтобы пробиться на эстраду, надо засветиться. Вот я и нашла один конкурс для начинающих певцов. Но туда нужно представлять совсем новые песни, те, которые еще нигде не звучали.
— Так ты, значит, в музыкалку за этим приходила?
— Ну да, разговаривала с преподавателями, выясняла, что и как. В музыкальной школе все строго, здесь репертуар классический, а сочиняют, как мне объяснили, уже где-нибудь в консерватории те студенты, которые, скажем, обучаются по классу композиции. А оказывается, не только студенты.
— Так, значит, тебе моя вещь понравилась?
— Очень, — призналась Катя. — Только теперь нужно придумать, как ее записать.
— Да какие проблемы! Завтра же к утру сделаю.
— Да я не только ноты имею в виду. Нужно ведь сделать все по-современному, как это…
— Аранжировать, — подсказал Мишка.
— Вот-вот, — подтвердила Катя, — и потом записать фонограмму, под которую я могла бы спеть.
— Да, это проблема, — задумался Мишка. — Но начинать, наверное, все равно с нот надо.
— Да, наверное, именно с этого, — кивнула Катя. — Но ты не торопись, время еще есть. А потом, самое главное, подумай — согласен ли ты?
Еще бы Мишка не был согласен! Во-первых, это было его самое лучшее сочинение. Сочинял он много, особенно когда та или иная пьеса не удавалась, и он вместо произведений классических композиторов выдумывал что-то свое. Во-вторых, это был повод, чтобы еще раз встретиться с Катей. А там, как знать, может быть, он понадобится ей еще для чего-нибудь. Скажем, для той же аранжировки. Да, нужно будет сегодня же вечером еще раз как следует проштудировать учебник по музыке Способина. Совсем что-то Мишка от рук отбился, перестал заниматься. Так можно и все зачатки музыкальной грамоты растерять. Кем он тогда будет выглядеть перед Катей? Хвастливым увальнем, не более того. Да-да, обязательно нужно будет перечитать учебник. И по сольфеджио подтянуться.
Наскоро попрощавшись с Валеркой, Мишка коршуном ринулся к раздевалке, чтобы успеть перехватить Катю, но та уже, видимо, ушла. Однако Мишкиного счастливого настроения это уже не испортило. Всю дорогу до дома он на губах исполнял арии из разных опер и несколько раз для профилактики, чтобы не забыть, повторял свою пьесу. До дома он добрался удивительно быстро. Раньше они с Валеркой обычно пользовались автобусом. Веселенькое дельце — топать пехом четыре остановки! Но теперь Мишка их словно и не заметил. Начал было бубнить свою пьесу, сделал два шага — и вот он уже у родного подъезда. Взлетев единым махом на свой этаж, Мишка открыл дверь ключом и порадовался, что мама и папа с работы еще не вернулись. Можно немедленно приниматься задело!
ТАКТ 8 Антисканер антисканера
В это же самое время начальник лаборатории Владимир Геннадьевич был занят тяжкими размышлениями. Четыре машины слежения за объектом имели, кроме сканирующей аппаратуры, также одно весьма хитроумное устройство, названное Владимиром Геннадьевичем «ААс». Расшифровывалось это достаточно просто: антисканер антисканера. И вот эти самые ААсы вдруг стали показывать, что в машине объекта активизировался антисканер. С одной стороны, это могло быть прихотью объекта или мерой разумной предосторожности. С другой стороны, могло быть так, что объект заметил слежку за собой и решил выяснить, кто же это такой умный считывает его разговоры с пейджера. Если ему это удастся, то директор Организации Владимира Геннадьевича по головке не погладит. Да что там! Могут быть неприятности и с людьми объекта, особенно если у них есть какой-нибудь хитрый приборчик под названием АААс — антисканер антисканера антисканера. Уж он-то тогда точно покажет, что противник хитер и замечает антисканирование. Да, тут было о чем подумать! То ли бежать со срочным докладом к директору, то ли думать, как защитить свою аппаратуру: перевести ее на другие частоты или применить что-то принципиально новое и оригинальное, до чего еще антисканеры не додумались.
Первый вариант был быстрее, но он Владимиру Геннадьевичу не нравился, поскольку показывал его техническую несостоятельность. Директор Организации ведь не будет влезать в тонкости изготовления аппаратуры для шпионажа и прослушивания. Он просто подумает о том, что ему нужно найти другого специалиста. И высокооплачиваемая работа уплывет к другому человеку. Второй вариант был плох тем, что на приведение его в действие требовалось время. Кое-какие задумки у Владимира Геннадьевича имелись, но все же их нужно было довести до ума. Опять же никто не мог знать, как они себя покажут на практике и не будет ли каких-нибудь неожиданных сбоев. Перед Владимиром Геннадьевичем стоял тяжелый выбор. Время шло, а он все никак не решался сделать шаг ни в одну, ни в другую сторону.
ТАКТ 9 Великая и Ужасная Тайна. Ноты могучие и безобразные. Фантазия-каприз „типа чисто Моцарт. Главное — вовремя появиться
Ох, никогда не думал Мишка, что невысказанная тайна может так изводить человека! Так хотелось, так хотелось Мишке пересказать другу свой разговор с Катей, так хотелось выпендриться и покрасоваться в лучах хоть маленькой, но славы! Валерка забежал после концерта к Мишке поболтать о всякой всячине. Нет-нет, рот у Мишки сам собой приоткрывался, чтобы выпалить: «А ты знаешь, что сегодня…» Но вот этого как раз говорить было нельзя, а то Катька обидится и тогда наметившейся было дружбе можно будет смело помахать синим платочком в белый горошек. И Мишка вновь возвращался к пересказу очередной потешной истории с приколистом Иконой, который, выкрав из кабинета биологии скелет, привязал его за спину да так и ходил всю большую перемену, потешая публику, пока его не отловила физичка по прозвищу Пиво. Надо сказать, роль свою Икона исполнял до конца. Долго еще до любопытных слушателей из подсобки кабинета физики неслись дурашливые вопли школьного клоуна:
— Ой, ой, не раздевайте меня! Зачем вы отделяете от меня моего сиамского брата? Ну вот, теперь вы мне лучевую кисть сломали! А ребра, ребра-то, кто мне за них заплатит?!
В отличие от Иконы Мишка свою роль до конца сыграть не мог. Как только они с Валеркой закончили хохотать над этой историей, Мишка, словно против воли, выпалил:
— А ты знаешь, что?
— Что? — заинтересовался Валерка, поскольку интонации его друга яснее слов говорили, что случилось нечто потрясающее.
— Да так, — промямлил Мишка. — Ёжиков похвалил, сказал, мол, мелодия хорошая.
— А-а, — разочарованно протянул Валерка, который уже внутренне готов был приобщиться к Великой и Ужасной Тайне, но вместо нее получил облом. — Да, — рассеянно подтвердил он, — мелодия хорошая.
Друзья замолчали. Мишкина тайна билась в нем тяжелым и гулким эхом, все пытаясь выбраться наружу. Боясь сболтнуть лишнего, Мишка даже поднес на всякий случай к губам правую руку, чтобы вовремя зажать себе рот. Но, может быть, позволить себе хоть слово, хоть полслова, хоть намек? Тайна разгоралась в Мишке степным пожаром, хранить ее становилось все нестерпимей и нестерпимей. Тут Мишка вспомнил одну восточную сказку про человека, которому доверили секрет. Тот тоже ходил и маялся, пока наконец не нашел выход — наклонился над колодцем, да и рассказал все, что ему удалось узнать. А рядом с колодцем рос тростник. Пастух, который шел мимо, срезал тростинку и сделал из нее дудочку. Ну, дудочка-то и растрезвонила услышанное на всю округу. Нет, нужно молчать во что бы то ни стало!
На Мишкино счастье друг, хотя и неосознанно, помог ему.
— Пока, — похлопал Валерка Мишку по плечу, — мне домой надо забежать. Посимулирую делание уроков и к тебе еще раз загляну.
— Ага, — радостно кивнул Мишка и поскорее пошел прочь, чтобы не заорать в спину Валерке: «А мне Катька знаешь что предложила? Песню вместе с ней написать!» Да-а, бороться с тайной — это была песня. Можно сказать, шлягер самопожертвования и самоконтроля. Мишка успокоился только тогда, когда запер стальную дверь квартиры на стальной же засов.
Уф, теперь можно расслабиться! Мишка прошлепал к себе в комнату, рухнул на диван и радостно зажмурился. Да, жизнь, оказывается, способна приносить не только неприятные сюрпризы. Какой классный предлог теперь есть, чтобы в любой момент поговорить с Катькой или позвонить ей: мало ли о чем композитор может советоваться с певицей? Скажем, не лучше ли песню из тональности до мажор перевести в тональность фа мажор или еще что-нибудь сотворить в этом роде? Да и видеться они наверняка будут чаще. Не с фа мажором, разумеется, а он, Мишка, с Катей. А «видеться» — это, знаете, очень многозначный глагол. Видеться можно мельком на перемене, а можно — гуляя после школы. А там, глядишь, после обсуждения всяких музыкальных премудростей можно и в кино заглянуть.
Дальше кино Мишкины мысли не простирались. И так уже это был предел возможного человеческого счастья. О чем же думать еще? И вообще, стоит ли сейчас о чем-то думать?
Мишка рывком поднялся с дивана. Нужно действовать, действовать и действовать! Концертный пиджак отлетел в сторону и неловко повис на спинке кресла. Воротник рубашки расстегнулся, ее рукава тут же были закатаны, звонко щелкнули замочки кофра, и на свет появилась прекрасная даже в своем внешнем совершенстве, золотистая «Амати». Сейчас Мишка походил на какого-то экспансивного композитора вроде Паганини, который, обуянный неожиданно пришедшей в голову темой, оставляет все свои занятия и хватается за инструмент, чтобы немедленно воплотить ее в звуки. Сам Паганини, конечно, бросился бы к скрипке, Бетховен сел бы за рояль, ну а Мишка приложил к губам мундштук трубы.
Первый звук, вырвавшийся из замечательного инструмента, был сродни визгу испуганного поросенка и реву обиженного бегемотика, которого родители с утра обещали повести в кино на мультфильмы, но обещания своего не сдержали.
Вторая нота была не менее могуча и безобразна. От нее зазвенели стекла в рассохшейся раме окна, и, чего-то испугавшись, вдруг двинулась секундная стрелка на настенных часах, в которых Мишка уже полгода как собирался сменить севшую батарейку.
От третьего звука, вылитого из мощных Мишкиных легких, нервная соседка сверху воскликнула: «О боже!» — и тут же подалась во двор — пережидать очередную репетицию несостоявшегося пока еще Армстронга. Сам Армстронг назвал эти дикие визги и хрюки «гимнастикой трубача». Таким образом Мишка, что называется, «разыгрывался». Правда, ему удавалось это делать нечасто, в основном когда дома не было родителей. По науке-то положено было играть гаммы, но то по науке, то неинтересно. А вот издать какой-нибудь эдакий звук, чтобы сигнализация на машинах во дворе заорала, вот это было бы круто! Это бы тогда он разыгрался!
Подурачившись некоторое время, Мишка стал издавать более внятные трели. Теперь звуки стали похожи на нечто более осмысленное, чем рев мамонта, у которого злой стоматолог насильно выдирает бивни.
Попугав и без того нервное население своего дома, Мишка аккуратно пристроил трубу на временное хранение в кофр и полез искать нотную тетрадь. Дело это оказалось непростым. Почему-то в кособоких стопках, которые валялись в комнате где угодно, но только не в местах, им предназначенных, тетрадка находиться не желала. Тут было все, что не нужно: позапрошлогодняя годовая контрольная по физике, контурные карты по географии, зачитанный, какой-то затрепанный детектив, учебник по биологии, тетрадка для лабораторных работ по химии. Блин, да где же работа по сольфеджио?!
Мишка метался по комнате разъяренным на невидимого комара дачником, перекладывал стопки с места на место, чихал от пыли и все больше в душе ругал себя за то, что не может поддерживать в комнате элементарную чистоту и порядок. Заметив, что он думает почти теми же самыми словами, которыми его при случае чихвостила мама, Мишка смутился. Да, пожалуй, в своей самокритике он зашел слишком далеко. Вообще-то раньше он не затруднялся у себя в комнате найти любую вещь. Беспорядок, который здесь царит, он, конечно же, кажущийся. Но только, блин, где же тетрадь по сольфеджио?!
Через полчаса настойчивых поисков тетрадь была обнаружена на самом логичном месте: она лежала на Мишкином письменном столе. Беда была только в том, что каким-то образом Мишка умудрился засунуть ее в альбом по рисованию. Сам альбом Мишка перекладывал с места на место раз пять, пока наконец не догадался как следует его встряхнуть. Тут-то нотная тетрадь и шлепнулась на стол, разогнав в сторону пугливые, словно мошки, стайки пылинок.
— Ну вот давно бы так! — похвалил тетрадку Мишка и принялся ее изучать. — Вот зараза, — пыхтел Мишка, листая тетрадку. — Ни одного свободного листочка! Моцарт, Бетховен, Бах еще этот, черт ушастый.
Просмотрев тетрадку из конца в конец, Мишка нашел-таки полторы незанятых странички между Паганини и Альбинони. Расписав на последней странице обложки учебника алгебры ручку, Мишка красивыми, насколько мог, буквами начертал на листе: «Михаил Галкин. Фантазия-каприз». И чуть ниже добавил: «Посвящается К.». Тут Мишка споткнулся, поскольку дальше нужно было рисовать скрипичный ключ, а проклятое летнее ничегонеделание эту усвоенную в прошлом году науку из него выбило. Но вскоре Мишка вспомнил, как нужно правильно вести линии, чтобы ключ получался соразмерный и красивый, начертил его, изобразил его басового товарища и снова потянулся к трубе.