И какая же это безысходность!
Родителей же не поменяешь. Родители же даются человеку раз и на всю жизнь.
С самого рождения они для тебя… Они для тебя — самые умные, самые добрые, самые справедливые люди на Земле.
И вдруг…
Если эти родители знали! Если бы они только знали! Так нет! Считают, что они непогрешимы. Не докажешь им, не убедишь.
Ты не можешь быть прав, потому что ты ребенок.
Эх, какие же они взрослые, эти родители! Какие они безнадёжно взрослые!
Вот в муках и переживаниях и заснул Сашка Цыган…
И не слышал он, конечно, лежа на чердаке, как в своей комнате кряхтели и бормотали его родители.
— Ну… ну, скажи, а? Разве я не прав?! Ну…
— Ага…
— Я тебе честно говорю, я же хотел… Хотел… Вот, думаю, покурю и пойду к нему. Честное слово!.. Пойду и скажу: «Сосед, — скажу, — а сядем, сосед, на мотоцикл да поедем в район. Сдадим билет на вашу фамилию. Вот же, сосед, бухгалтер, образованный человек, дело имеете с финансами, пусть будет на вас записана, пока ребята не подрастут…». Честное слово, вот так думал… А он!.. Эх!.. Пришёл и — будто я себе!.. Ну!
— Не волнуйся, Павлуша, хватит. Снова до утра не уснешь.
— Я не волнуюсь, но… Вот тут… — Павел Максимович стукнул себя тяжелым кулаком в грудь, даже в матрасе звякнула пружина. — Вот тут… будто кто мне нож воткнул и поворачивает, поворачивает… Заподозрить меня, что я… себе!.. Ну!
В матрасе снова звякнул пружина.
И, словно эхом прокатившись через два сада и два огорода, звякнула её в ответ пружина в тахте соседской хаты. Там тоже не спали.
— Сколько лет жили душа в душу! Сколько лет! — драматично шептал Семен Семенович.
— Эх-хе-хе! — вздохнула Мария Емельяновна.
— И я всегда… Ты же помнишь, как я… на правлении, и… А он…
— Эх-хе-хе! — снова вздохнула Мария Емельяновна.
— И что же я — себе, что ли? Я же хотел как лучше всего… по-человечески хотел. Хотел зарегистрировать. Оформить официально, чтобы… он же в этом не смыслит ничего… чтобы нотариально записано было… в документах… что машина, дескать, принадлежит всем троим. И до совершеннолетия поставить на консервацию… А он… Вот!
— Да не кури, Сенечка! Ты же бросил. Сердце будет болеть снова. Я тебя прошу. Не кури.
— Да обидно же! Обидно! — ударил себя в грудь Семен Семенович. — Словно я себе!.. Ну!..
И звякнула пружина в тахте, покатилось эхо через два сада и два огорода. И тонко зазвенела в пружине кровати родителей Цыгана.
Ну и сложные же эти взрослые! Ну и сложные же они люди. Ничего иногда не поймешь.
Глава шестая, в которой наши герои задумывают и проводят блестящую операцию. «На! Теперь ты загадывай…»
Заснул Сашка Цыган и… сразу же проснулся. Словно и не спал вовсе.
Солнышко, как всегда, улыбалось с неба. Весело щебетали на деревьях птицы. Хрюкала в хлеву свинья. Жизнь была прекрасна.
Но мальчик мгновенно вспомнил вчерашние события, и свет померк для него, как в самую неистовую непогоду.
«Нет! Так дальше жить нельзя!» — подумал он, и неожиданная решимость охватила его.
Он быстро спустился с чердака и, даже не позавтракав, отправился к Марусику.
Марусик еще спал. Во сне его лицо было печальное и скорбное.
— Алё! — тронул его за плечо Сашка Цыган.
— А? — испуганно открыл глаза Марусик.
— Вставай! Хватит спать. Надо решить, как нам дальше жить.
— Что? — не понял спросонья Марусик.
— Ты как хочешь, а я думаю убежать из дома, — тяжело вздохнул Сашка Цыган.
— Как?!
— Обыкновенно. Убегу да и всё. Пусть себе ездят на этой машине сколько влезет. У меня вчера с отцом… разговор был.
— И у меня, — вздохнул Марусик.
— Неинтересно мне стало дома. Понимаешь? Неинтересно.
— А куда же убежишь?
— Не знаю еще…
— Слушай, — неожиданно взбодрился Марусик. — Надолго убежать, конечно, трудно. Всё равно милиция найдёт и вернет. А вот на несколько, чтобы проучить их, — это можно. Тогда и я с тобой. А?
— Давай! Хоть на несколько дней… — Сашка Цыган даже повеселел. Откровенно говоря, он и сам не представлял, как он убежит.
— Ну, а куда убежим, как ты думаешь? — спросил Марусик. Он привык, что идеи исходят от Сашка Цыгана.
— Ну… я думаю… — Сашка Цыган насупил брови, что должно означать раздумье, — я думаю… лучше всего… в лес.
— В лес? — скривился Марусик.
— А что? В македонском шалаше спрячемся.
— А есть что будем?
— Что-нибудь со мной возьмём. А потом Журавль принесет. Грибы будем собирать, ягоды…
— Грибы-ы… — снова скривился Марусик. — Уже собирали… Чтоб они пропали! Может, всё-таки не в лес? А? Как-то оно в лесу всё-таки…
— Ну, ты всё-таки!.. И убежать хочешь, и чтобы всё было, как дома на печи. Уже выяснили, что тот незнакомец абсолютно не страшный. Даже наоборот. Может, что-то нам ещё и посоветует. Хорошо… Если встретится…
— Ну, хорошо! — махнул рукою Марусик. — В лес, так в лес.
…Журавль возился со скособоченными дверями сарая, которые он так и не отремонтировал ни позавчера, ни вчера. Поэтому так рано и встал.
Увидев друзей, он вздрогнул, очень уж решительный вид у них был. А когда друзья изложили ему суть дела, Журавль печально вздохнул.
— А я? Меня, значит, бросаете?
— А тебе убегать незачем. У тебя нет причин. Да и еду носить нам будешь, — сказал Сашка Цыган. — И тебе же надо… вон сарай… и дрова, и воду…
Журавль еще раз вздохнул, но спорить не стал. Не умел он спорить.
Македонский шалаш ребята нашли в прошлом году совершенно случайно, когда ходили за грибами.
Он стоял на краю впадины среди густых кустов и был почти незаметен. Сплетенный из мощных веток, покрытый толстым слоем почерневшей слежавшейся листвы, он, казалось, стоял тут целую вечность.
— Ого! — посмотрел Журавль. — В нём, наверно, еще Александр Македонский жил.
Он как раз тогда читал книжку про Александра Македонского.
Так и назвали они его — македонский шалаш. И как-то, когда их застала в лесу гроза, они прятались в шалаше от дождя. Было тихо, пахло грибами, прелыми листьями и хвоей. Где-то вверху шуршал дождь в кронах деревьев, сверкало и гремело, но в шалаш не попадала ни одна капля.
Потом долго ребята с удовольствием вспоминали македонский шалаш.
Его поставили, наверно, туристы-грибники, которые частенько наведывались на машинах в наш Губановский лес.
Самый короткий путь к македонскому шалашу проходил вдоль Бакая. Но ребята, не сговариваясь, свернули в сторону и дали хороший крюк, обходя озеро. Будь оно неладно! Никто его, конечно, не боится, но просто неприятно смотреть на наго. А зачем, спрашивается, делать то, что неприятно?!
Как всегда в решительный переломный момент жизни, настроение было тревожно-торжественное. Не хотелось ни говорить, ни слушать.
Шли молча.
Сашка Цыган и Марусик несли по большой сумке с едой. Журавль нёс два одеяла.
В лесу было тихо, слышно как комар пролетает, словно лес вместе с ними переживал торжественность момента.
Они едва разыскали шалаш. Дважды проходили мимо и возвращались потом назад. Где-то тут должен быть, а не видно…
— Не найдут, — убежденно сказал Сашка Цыган. — Раз мы не сразу нашли, никто нас тут не найдут.
— Ага, — сказал Марусик, и в голосе его было не столько радость, сколько спрятанной грусти.
Журавль мялся, переминаясь с ноги на ногу. Ему не хотелось расставаться с друзьями.
— А может… может, давайте грибы поищем, — несмело предложил он.
— А что, давайте, — поддержал Сашка Цыган. И пошли ребята за грибами.
Тот, кто собирал когда-нибудь грибы, знает, какая это заразительная штука, — только начни. И как это успокаивает. Все мысли из головы — фить! — и нету. Все чувства из сердца — прочь. Ни о чём не думаешь. Одно только на уме гриб! Где ты, голубчик, прячешься — то ли этим приподнятым опавшим листом, то ли под этою кучкой хвои? А когда улыбается удача тебе, ты уже ничего не слышишь, ничего не видишь, не замечаешь. Голову к земле и — как пёс охотничий.
Сегодня ребятам везло, как никогда. А когда везет, и время летит как на крыльях. Солнце уже повернулось на вечерний круг, когда они опомнились. Грибов у каждого — полные сумки.
— Что с ними делать? — пожал плечами Сашка Цыган, когда подошли к шалашу.
— Может, пусть Журавль домой заберёт, — сказал Марусик.
— Нет! Нет! — замахал руками Журавль. — Я и свои вам оставлю. А то сразу поймут, где я был. И вас начнут искать в лесу.
— О! Правильно! Разумно! — похвалил его Сашка Цыган. — У тебя иногда котелок варит.
— Вы их посушите, — посоветовал поощренный похвалой Журавль. — На ветки поразвешивайте, как это белочка делает.
— Остановись, — сказал Цыган. — У меня уже не хватает слов, чтобы расхваливать твой ум. Не утомляй меня. Иди уже домой. А то сорвёшь нам всю операцию.
Журавль скривился, словно у него болели зубы.
— Иди! — повторил Сашка Цыган. — А то стемнеет, самому будет страшно идти.
— Вы уж тут осторожно… С волками и медведями не задирайтесь, — пошутил на прощание Журавль.
После того, как он ушёл, Сашка Цыган и Марусик какое-то время молчали, потом Цыган Сказал:
— Мне тут нравится. Никто не упрекает, не издевается.
— Ага, — без особого воодушевления кивнул Марусик.
— Пусть!.. Пусть они теперь делят эту машину… Хоть пилой режут. Я её, пусть теперь меня хоть упрашивают, не хочу.
— И я, — уже совсем искренне подхватил Марусик.
В лесу темнеет быстро. Только зашло солнце, и — не успеешь оглянуться — хоть глаза выколи.
Сашка Цыган хотел зажечь костёр, но Марусик горячо запротестовал:
— Нет! Нет! Еще страшнее будет. Давай спать укладываться. Цыган не стал настаивать.
Завернувшись в одеяла, они лежали в полной темноте, ожидая сон. Но сон не приходил. Где-то недалеко треснула ветка. Что-то вроде ухнуло…
— Что… что это? — прошептал Марусик. — Хо… ходит кто-то…
— Да нет. Спи.
— Ох! Пропадём мы тут ни за понюшку табаку.
— Да ну тебя! — Сашка Цыган старался шептать бодро, но у самого мелко дрожало возле пупка.
Что не говорите, страшно ночью в лесу.
То ли инстинкт далёких доисторических предков просыпается (когда в любой момент можно было ожидать нападения саблезубого тигра, или пещерного медведя, или еще кого-то). Но даже взрослый неуютно чувствует себя ночью в лесу.
Поэтому я целиком понимаю наших героев.
Когда долго не спишь, как — то утрачиваешь чувство времени. Кажется, прошёл час, а прошло всего лишь пять минут. И наоборот…
Цыган не мог бы сказать сколько прошло времени. Но вдруг… Послышались шаги. Мигнул свет фонарика. И… В шалаш кто-то заглянул.
— А-а, старые знакомые! Привет!
У Цыгана перехватило дыхание, словно кто-то холодными пальцами сжал горло. Это был незнакомец…
— Ну, как? Теперь убедились?.. То-то же…
«Нет! Нет! Не хочу! Хватит с меня…» — мысленно закричал Сашка Цыган. Но незнакомец услышал его.
— Ну, это уже твоё дело. Не хочешь — не надо. Можно и отменить. Ну, спи, спи! Только не забудь утром передать волшебный талисман другому…
Свет фонарика погас. Незнакомец исчез.
Сашка Цыган словно полетел в черную бездну. И сразу проснулся.
Лес был наполнен птичьим гомоном. Где-то вверху, просто над головою, лекарь-дятел старательно выстукивал сосну. Солнечная паутина опутала вход в шалаш.
Сашка Цыган не мог даже сообразить, то ли приснилось ему, то ли действительно заглядывал в шалаш незнакомец. Настолько чётким было воспоминание о нём, настолько явственно слышался его голос.
«Нет, наверно, таки сон», — решил он.
Мальчик вылез из шалаша. Утренний лес был такой красивый и весёлый, что ночные страхи представлялись теперь просто странными и смехотворными.
«А даже если и заглядывал ночью? Ничего страшного. Он же ничего плохого не делает. Даже наоборот. Чего же бояться».
И таинственный незнакомец уже казался ему даже симпатичным.
Проснулся и Марусик. Из шалаша высунулась его взлохмаченная голова. Глаза смотрели испуганно.
— Привет! — весело сказал Сашка Цыган. — Вылезай. Завтракать будем.
Он уже разжигал костёр. Нигде так вкусно нельзя поесть, как утром в лесу. Ребята слопали чуть ли не половину сумки еды.
— Интересно, как там наши старики, — улыбнулся Сашка Цыган.
Марусику захотелось вздохнуть, он едва сдержался. Он очень переживал.
«Мои, наверно, глаз не сомкнули. Папа курил целую ночь, хоть три года, как бросил. Он, когда очень волнуется, всегда закуривает. И потом ему плохо. Мать корвалол пила и плакала…»
Раздумья его прервал Сашка Цыган.
— На! — Сказал он и протянул Марусику лягушачью лапку.
— Зачем? — вздрогнул Марусик.
— Как «зачем»? Теперь ты загадывай. Только смотри, не так, как я…
— Да… Не надо. Не хочу я…
— Как это не хочешь? Это же, можно сказать, из-за тебя всё заварилось. Я же хотел выкинуть, помнишь. А ты… На, возьми! Только смотри: не забери из магазина всё подчистую. Не будь жадиной, — Сашка Цыган силой сунул лягушачью лапку Марусику в карман.
Глава седьмая, в которой наши герои убеждаются, что взрослые — очень сложные люди. На Бамбурах снова поют
Они сразу навострили уши. Им показалось, что издалека сквозь чащобу к ним продирается дикий кабан или еще какой-то зверь.
Трещали и ломались ветки. Даже земля дрожала под тяжелыми быстрыми скачками.
Ближе… Ближе… Ближе… Они уже собрались броситься наутёк, когда из кустов выскочил… задыхающийся Журавль.
— А ну тебя! — в один голос облегченно воскликнули ребята.
— Фу! Фу! Фу! — пыхтел, как компрессор, Журавль, не в состоянии вымолвить и слово.
Наконец он немного отдышался и только тогда выдохнул:
— Оххх!.. Там такое творится! Такое творится!.. Полночи меня допрашивали. Никто не спал. Матери голосят. Отцы вдоль речки с фонарями бродят… А сегодня утром твой, Цыган, отец на мотоцикле в район поехал. В милицию.
— Ой-йой! — Марусик даже присел от испуга. — Что же теперь будет?
Сашка Цыган нахмурил брови:
— Да-а!..
Потом вздохнул и спросил, словно без всякого интереса, притворно равнодушным тоном:
— А… а билет уже сдали в сберкассу? Не знаешь?
Журавль как-то странно посмотрел на друзей, сунул руку в карман и вытащил… лотерейный билет:
— Вот он…
— Что-о?!
Не знаю, можно ли удивится больше, чем удивились ребята.
Журавль махнул рукою:
— Да чтоб ему! Вот как пришел я вчера вечером из леса домой, там уже обстановка была неспокойная. Хотя паники еще не было. «Не видел?» — спрашивают. «Не видел. Мы, — вру, — поругались немного. Они куда-то отправились. А куда, не знаю». Час прошёл, второй. Стемнело. Матери ваши всё больше нервничают. Отцы, правда, держатся. Только сопят угрюмо. А потом вдруг вижу, подходит твой, Цыган, отец к твоему, Марусик, и говорит. Хрипло так, приглушенно: «Нате вам, сосед, этот билет лотерейный, везите в сберкассу». И протягивает. А тот удивленно: «Так вы же собирались утром сами!.. Чего же…» — «Некогда было… — И рукой махнул. — Берите, вы же просили». Твой, Марусик, брови как насупит: «Нет, — говорит, — не хочу!» — «Да возьмите же!..» — «Не хочу и всё…». Этот даёт, а этот не берет. Этот даёт, а этот не берет. И оба красные, глаза прячут, отворачиваются. Просто как дети. Тогда твой, Марусик, замахал-замахал руками и убежал в хату. А твой меня увидел и мне: «На, сынок, матери отдашь!». Силой мне в руку билет вложил и ушел. Я — к матери. А она: «Да ты что! Не хочу! — И тоже руками замахала. — Пусть учительница эти занимается! Таисии Николаевне отдашь…» Вот так! — Журавль усмехнулся и протянул лотерейный билет Сашке Цыгану. — На! Сам Таисии Николаевне отдавай.
Сашка Цыган покраснел и отшатнулся:
— Нет! Не буду.
— Да ты что? Это же ты выиграл.
— Ну и что? А теперь я к нему и притрагиваться не хочу.
— Марусик… — сделал шаг Журавль.