Мария Кондратова
Светлой памяти бабушки Люси посвящается
Вступление,
а точнее — воспоминание
Эта сказка началась с трёх пластилиновых фигурок, которые поселил на полочке в нашей комнате в общежитии мой будущий муж, тогда еще «просто гость» — один из многих, забегавших «на огонёк».
Синий заяц в длинном оранжевом жилете, летучая мышь, гордо восседающая на ночном горшке и крошечное встопорщенное создание, непонятного вида, выглядывающее из-под разбитого керамического колокольчика.
Они посматривали на меня из угла и буквально просились «в историю». И я не осталась равнодушна к этой немой, но красноречивой мольбе. Грызя гранит наук и щёлкая семечки, я придумала Нечаянный Лес и его обитателей. Так начиналась сказка. На то чтобы её завершить, ушло без малого восемь лет, так что, в конечном счёте, история Ночной Мыши — это ещё и летопись моей собственной юности.
С годами понимаешь, что «возраст» — фикция, значение имеют лишь вес и размер. Размер и вес. Просто в один прекрасный (ужасный!) день обнаруживаешь, что пара опрокинутых кресел уже не в состоянии изобразить карету, хижину или пещеру. Они бы и рады — но ты не влезешь.
Оказавшись на пикнике в лесу, примериваешься к чудесному раскидистому дереву и вместо привычного: «Не лезь, упадёшь», слышишь за спиной: «Куда? Ты же его сломаешь…» и понимаешь, что это, к сожалению, правда.
С годами тяжелеешь во всех отношениях. Откуда ни возьмись, прорезается «тяжёлый характер», самомнение (оно же «уверенность в себе») вырастает до гигантских размеров и дело сделано. Взрослый-невзрослый, но со временем становишься Большим (по крайней мере в собственных глазах), а большой (об этом ещё будет сказано в книге) — вовсе не то, что маленький…
Не думаю, что мне когда-нибудь всерьёз захочется стать моложе. Мои года — моя поклажа, и ею я дорожу. Но иногда ужасно хочется стать меньше и легче. Стремительно пробегать под столом вместо того, чтобы идти в обход, сидеть на тоненькой жёрдочке, легкомысленно мотая ногами над бездной, и знать, что ничего не обломится, потому что ты лёгок, как эльф или ребёнок.
Эта история — мой подарок всем тем, кто помнит, каково это — летать во сне.
Это сказка о мучительном и счастливом обретении лёгкости.
А в остальном — заяц как заяц. Вот только почему «верёвочный»? Что значит «почему»?! Да никто во всём Нечаянном Лесу не умел так ловко вязать беседочные, плоские, рифовые и всякие прочие хитроумные морские узлы! Чтобы не разучиться делать это хорошо, Заяц постоянно тренировался. В одном из бесчисленных карманов его оранжевой жилетки всегда лежала верёвочка или бечёвка. К вечеру каждого дня она бывала унизана неровными бусинами узлов самых разных видов и размеров.
Заяц любил вечерком присесть на низенькую табуретку около маленькой уютной печки и начать медленно, с достоинством распутывать свою рабочую верёвочку. Он был уверен, что нет лучшего способа завершить добросовестно прожитый день.
— Вот здесь на краю узелок получился не очень хорошо, — тихонько бубнил себе под нос старый длинноухий мечтатель, теребя серую верёвочку, — а всё потому, что я рассердился на этого невежду Петера… Но злость плохой советчик… А тут — просто загляденье. Что за прелесть всё-таки детки у Белохвостой Анели…. Не забыть бы в следующий раз принести им в подарок засахаренных орехов…
Днём ему мечталось о дальних странствиях, бурях и громах, но по вечерам Верёвочный Заяц превыше всего ценил уют и покой. Однако стоило ему присесть на любимую табуретку и погрузиться в неспешные размышления, как из детской выбегала Ночная Мышь и принималась скандалить.
— Я не хочу спать! Я не буду спать! — заявляла она и решительно топала маленькой лапой, — я Ночная Мышь, а не какая-нибудь! Почему я должна подчиняться правилам, придуманным для всяких дневных зверей?!
Ночная Мышь была сирота. Заяц подобрал её прошлой осенью — маленькую, замёрзшую и совершенно беспомощную. Всю зиму он был уверен, что его приёмная дочка — самое кроткое и послушное создание в лесу, но наступила весна, приближалось лето, и Мышь словно подменили. Теперь у Верёвочного Зайца не бывало спокойных вечеров. Ни одного тихого вечера за целый месяц. Вот и сегодня… Старый моряк тяжело вздохнул и оторвался от своего плетения.
— Да, дорогая, — согласился он с ней, — ты Ночная Мышь. Но ты ещё совсем маленькая Ночная Мышь и поэтому должна слушаться старших. Ночью в лесу охотятся филины и лисы. Уверяю тебя, встреча с ними не доставит тебе ни малейшего удовольствия.
Добрый и простодушный Заяц был никудышным воспитателем, вместо того чтобы испугаться, Мышь воодушевилась.
— Вот ещё! — фыркнула она, — это им она не доставит ни малейшего удовольствия!
Видели ли вы когда-нибудь ночных мышей? Наверняка! Летними вечерами их можно встретить не только в лесу, но и в городе, где они, неожиданно выпархивая из темноты, пугают припозднившихся прохожих. Люди называют этих мышей летучими, что не очень-то справедливо. Ведь не зовём же мы прочих мышек «бегающими» или «шныряющими»? К тому же, маленькая Ночная Мышь, об удивительных приключениях которой мы с тобой узнаем из этой книжки, летать ещё попросту не умела. А согласитесь, довольно глупо называть «летучей» совершенно нелетучую мышь! Пока что это была самая обыкновенная пешеходная Ночная Мышь. Своими плюшевыми крыльями чудесного дымчатого цвета она укрывалась, как одеялом, когда её наконец-то удавалось загнать в постель.
(Кстати, о книжках. Писать их так же интересно, как и читать. Никогда не знаешь, что произойдёт дальше. Я, как и положено проводнику, пойду первым, направляя и указывая путь, но обещаю, что не стану торопиться и забегать далеко вперёд. Мы будем двигаться вместе, от страницы к странице, от приключения к приключению).
— Это террор! — возмущённо пискнула Ночная Мышь. — Террор и насилие! (И откуда только она нахваталась эдаких слов?..)
Мышь собиралась продолжить гневную речь, но тут за окном тихонько звякнул колокольчик и низкий, ласковый голос забормотал:
— Дивный вечер… Гармония небес… Священный домашний очаг… Дорогие мои друзья… Дозволено ли будет мне навестить вас в вашем скромном приюте?
— Ну вот, — вздохнул Верёвочный Заяц, — так я и знал…
— Ой, — виновато пискнула Ночная Мышь, — я не хотела! — и быстренько убралась в угол комнаты, чтобы, в случае чего, спрятаться у себя в спаленке.
Дверь домика отворилась, и в образовавшуюся щель заглянули два огромных глаза, исполненных печали, и задушевный голос повторил свой вопрос:
— Конечно, Икка, конечно же, заходи, — нервно потёр переносицу Верёвочный Заяц. — Ты же знаешь, мы всегда рады тебя видеть!
— О, вы так добры! — с надрывом выдохнула Печальная Икка. По её щеке медленно скатилась тяжёлая прозрачная слеза и, с плеском упав на пол, образовала небольшую лужицу.
Печальная Икка была необычайно чувствительная особа. Но мало кто в Лесу мог оценить чувствительность и романтичность огромной серой коровы, поэтому подавляющее большинство знакомых считало Печальную Икку безобидной чудачкой.
Конечно же, корова, при всём своём желании не могла зайти в дом к Верёвочному Зайцу. Она бы в нём попросту не поместилась. Домик с круглыми окнами был слишком мал для приёма такого большого гостя. Но для любящей и чуткой души подобные мелочи неважны. Печальная Икка благодарно кивнула в ответ на приглашение войти, едва не задев при этом рогами подсвечник на серванте, и осталась стоять за дверью.
— Звукам несогласия и раздора внимала моя душа, — сообщила корова, с любопытством переводя взгляд с Зайца на Ночную Мышь. — Неужели опрокинулся свод небес? (Печальная Икка любила говорить красиво и непонятно).
— Да вот, — пожаловался Заяц, — Мышь отказывается ложиться спать. Говорит, она уже достаточно взрослая, чтобы сама решать.
— Да нет же, — жалобно шепнула из угла кроха, — я вовсе не то хотела сказать… — Но её протест утонул в трубном, трагическом мычании Печальной Икки.
— О, Мышь! — воззвала она голосом, исполненным глубокого, безграничного укора. — Как ты могла, о, Мышь?! Презрев заботу и попечение, явить коварную неблагодарность нашему бесценному Зайцу, отдавшему тебе… — Икка запнулась и всхлипнула, в её прекрасных васильковых глазах неотвратимо набухали новые слёзы, вдвое крупнее прежних.
— О нет! Только не это! — в ужасе пискнула Ночная Мышь, представив, что Икка сейчас разрыдается во весь голос и затопит их домик, как это уже не раз бывало. — Я больше не буду!
— Она больше не будет, — подтвердил Заяц, также не на шутку встревоженный мыслью о возможном потопе. Как и все обитатели Нечаянного Леса, он старался щадить возвышенные чувства Печальной Икки. Кроме того, он любил свой домик и предпочитал, чтобы солёная вода плескалась за бортом, а не посреди гостиной. Заяц уже начинал жалеть, что затеял весь этот разговор.
— Конечно-конечно! Мы вообще душа в душу живём! — затараторила Ночная Мышь, почувствовав поддержку. — И я уже отправляюсь спать. Спокойной ночи, Икка!
— Спокойной ночи, дорогое дитя, — нежно промычала Икка, — твоё кроткое послушание проливает бальзам на моё израненное сердце. Есть ли на свете более трогательное зрелище, чем картина искреннего примирения двух любящих сердец? — спросила она, отступив назад в темноту и аккуратно прикрывая за собою дверь.
Такое тихое и деликатное прощание называлось «уйти по-английски».
Икка прочитала о нём в каком-то романе и с тех пор неизменно, хотя и не всегда успешно, следовала этому изысканному чужеземному обычаю. Она была очень… очень романтическая корова.
— Спокойной ночи, Икка, — крикнул ей вслед Верёвочный Заяц и закрыл дверь на щеколду.
Глава 2,
в которой пьют чай и рассуждают о пользе домашнего воспитания
Ближе к полуночи, когда верёвочка была уже расплетена и смотана в маленький клубок, а на печке чуть слышно пыхтел медный чайник с длинным изогнутым носиком, кто-то тихонько поскрёбся в двери дома с круглыми окнами.
— А, это ты, соседка, — выглянув в темноту, заулыбался Заяц, — ну заходи, заходи.
И пошёл открывать дверь.
В комнату вкатилась маленькая кругленькая мышка в голубеньком платочке, под которым ходуном ходили её любопытные розовые ушки. Это была соседка Верёвочного Зайца. В Нечаянном Лесу её звали на десятки ладов — мышка-норушка, мышка-хохотушка, а также постирушка, заварушка, и всеобщая хлопотушка. Ну ещё бы ей не быть хлопотушкой, если в их гостеприимной норке под ногами вечно крутилась дюжина мышат — мал мала меньше, а господин Мауз (муж хозяйственной мышки), вернувшись с работы, требовал ужина, свежей газеты и тишины. Пока на всех приготовишь, за всеми присмотришь, всех приласкаешь — уже и день к вечеру. Но вечером, утихомирив своё беспокойное семейство, мышка обязательно выбиралась в гости к кому-нибудь из соседей, попивала там чаёк и вела долгие мудрёные разговоры о том, как лучше всего сушить грибы и с какими корешками нужно кипятить скатерть, перемазанную малиновым вареньем.
— Ну расскажи хоть ты мне, что на белом свете творится, — затараторила мышка, едва переступив порог. — Я к тебе на минуточку, ну буквально на одну чашечку чая, а потом домой. Дела, дела…
Покуда Заяц доставал из серванта большие фаянсовые чашки, расписанные синими цветами, и заваривал в них чай с чёрносмородиновым листом и цветами шиповника, мышка-хлопотушка старательно перечисляла ему свои заботы:
— Первенький простудился. Двоечка порвала школьную форму — придётся перешивать, близнецы пятый-шестой подрались с бельчатами. И только дюжинка спит себе тихонечко да соску сосёт — золотой ребенок. — Всех своих детей она давно наловчилась звать по номерам, потому что боялась запутаться. Господин Мауз настоял, чтобы всех мальчиков в их семействе звали Георгами, а всех девочек — Мартами. Ну, а «Георг-четвёртый» это уж как-то слишком… — решила про себя мышка-ещё-не-старушка, и когда звала детей, имена опускала.
— А что у тебя новенького? — поинтересовалась она, когда список её собственных радостей и забот подошёл к концу. — Как-то ты не очень хорошо выглядишь… — озабоченно заметила соседка, — усы потускнели, и мех не блестит… Надо себя беречь!
— Да вот, Мышь совершенно от лап отбилась, — пожаловался Заяц. — Кричит, топает… Ума не приложу, что с нею делать.
— Я бы сказала — выпороть! — решительно заявила добрейшая хлопотушка, из которой собственные дети верёвки вили, и укоризненно покачала головой. — Ай-яй-яй… негодная девчонка.
— Да нет, она хорошая… — заступился за свою подопечную Верёвочный Заяц. — Мне кажется, она просто пытается понять, кто она такая.
Мышка-домовушка скептически поджала губки.
— Во времена моей молодости, — заметила она, — это называлось беситься с жиру. Или маяться от безделья.
— Да, наверное, ты права, — сник Заяц, — ей не хватает дела… Своего дела. И я не знаю… Ну как тут быть?..
— Отдай-ка её ко мне в учёбу, — с энтузиазмом предложила домовитая соседка, — я её всему научу — шить, стирать, убирать, подрубать полотенца, мыть посуду — всему, что необходимо знать и уметь любой порядочной мышке!
— Стирать, конечно, хорошо, — промямлил Верёвочный Заяц, избегая смотреть соседке в глаза, — но, наверное, в жизни это не главное…
— Разумеется, не главное, — охотно согласилась мышка, — главное — научиться готовить. В нестираном бельишке можно, на худой конец, проходить несколько дней, а попробуй хотя бы день ничего не есть! И когда же ты, наконец, выберешься к нам в гости? Господин Мауз уже несколько раз спрашивал… Я бы угостила тебя оладьями с курагой — пальчики оближешь!