Медных пестиков в доме, к сожалению, больше не было. Но кроха вспомнила рассказ Зайца о том, как однажды он спасся от лисы, швырнув ей в морду пригоршню молотого перца, и на всякий случай рассовала по карманам пакетики с пряностями, а за пазуху сунула серебряную перечницу. Она была холодная, округлая и приятно увесистая на ощупь. Кроме того, она захватила с собою ещё пару горстей гнилушек на случай, если придётся что-нибудь пометить или осветить. (Как известно, гнилушки светятся в темноте ровным зеленоватым светом). На этом сборы были окончены.
Встреча с Птахом была назначена в полночь под бизань-мачтой. По правде говоря, Мышь сомневалась, что её маленький приятель прилетит, — всё-таки гнездо не домик, из него не так-то просто выбраться незамеченным.
Но когда Ночная непоседа подкралась к сосне, птенец уже был там и нетерпеливо скакал по выступающим из земли корням. Над головой у него, поскрипывая, качались и кружились верёвочные лестницы и канаты, похожие на щупальца огромного осьминога, и тихонько гудел спрятанный в ветвях парус.
— Я тебя уже битый час жду! — возмущённо засвистел Птах. — Тоже мне, разведчик называется, в разведчике главное — точность!
— У нас часы остановились, — тихонько буркнула Мышь, ей было обидно, что настоящим разведчиком показал себя кто-то другой. Пусть даже и Птах.
Большим животным (и не только животным) часто кажется, что уж им-то известно всё, и потому они пренебрежительно поглядывают на малышей. Дескать, ну что эдакая кроха — от горшка два вершка — может знать?
Считается даже, что быть большим и сильным и быть правым — это практически одно и то же. Глупейшее заблуждение! Ну что известно слону о жизни муравья? Ровным счетом ничего. Но значит ли это, что Муравьёв на свете не существует, раз их нельзя обнаружить с высоты жизненного опыта слона?..
Большие ловко управляются со множеством громоздких и бесполезных вещей, а малым мира сего хорошо знакомы мириады крохотных существ и микроскопических предметов. Единственную снежинку, зацепившуюся за рукав, можно разглядывать так же долго, как огромную снежную гору. Всё зависит от точки зрения.
Большие звери Нечаянного Леса много лет строили догадки: где же скрывается Мелкое-Вредоносное-Создание (ведь они смотрели на него свысока, а много ли свысока разглядишь?..) Но для Птаха и Ночной Мыши, крох-невеличек, в этом не было никакого секрета. Мышь совершенно точно знала, что оно, Создание, уже давно забросило свой колоколец, и теперь живёт в одном из старых пней неподалеку от молодого орешника. А Птах знал даже, под каким именно пнём обитает Мелкое-Вредоносное. Так что в разведку наши друзья шли вовсе не наугад.
Несколько минут они молча и сосредоточенно продирались сквозь кустарник — это был самый короткий путь. Первым не выдержал Птах.
— Послушай, — пискнул он, — а ты действительно считаешь… ну… что всё это очень плохо?..
— Что всё? — уточнила Мышь.
— Ну… то, что написано в этих листках.
— Да, — с необычной для неё лаконичностью ответила Мышь, но птенец не унимался.
— Обычно коровы не живут в лесу, — продолжал он, старательно делая ударение на слове «обычно». — Может быть, Икке на самом деле лучше жить… э-э-э… в каком-нибудь другом месте.
— Вот как?! А может, ещё лучше, чтобы и я на свет не рождалась?! — гневно поинтересовалась Мышь и остановилась, требуя немедленного ответа.
— Ну, что ты?! — заволновался Птах. — Как тебе такое даже в голову могло прийти?.. Ты такая… Ты просто замечательная…
— Да, я замечательная, — не стала спорить маленькая воительница за справедливость. — Замечательная, но не обычная. Обычные ночные мыши — летают, а обычные зайцы читают книги о вкусной и здоровой капусте! — голосом, дрожащим от негодования выпалила Мышь, — так что если тебе нужны обычные и нормальные друзья, то извини… — она отвернулась, возмущённо топнула лапой и поспешила прочь от птенца. Безмерно огорчённый Птах летел за ней следом и причитал:
— Ну что ты, ну что ты, Мышь… Я вовсе не это имел в виду… — но подружка перестала дуться на него лишь полчаса спустя, когда они достигли орешника.
— Здесь, — пискнул птенец, — вот около этой коряги оно меня тогда и уговорило пойти… посмотреть… А само сунуло под горшок и убежало… — голосок Птаха дрогнул, видимо, память о минутах, проведённых под Ночным Горшком, была ещё слишком свежа.
— Хорошо, — прошептала Мышь, — будем ждать здесь.
— А может, оно уже того… убежало?.. — засомневался Птах, — как-то уж больно тихо кругом…
— Тсс… Ты просто не умеешь слушать. Оно там. Я слышу.
Друзья замерли под ореховым кустом, тесно прижавшись друг к другу, чтобы немного согреться. Летние ночи в Нечаянном Лесу были довольно зябкие. К счастью, ждать им пришлось недолго, а то они бы наверняка расчихались, потому что успели промочить в ночной росе не только лапы, но и крылья. А этого (любая мама подтвердит) более чем достаточно, чтобы как следует простудиться.
Кукушка завела в глубине леса свои бесконечные «ку-ку», но не успела она откуковать, как из-под коряжки высунулся длинный любопытный нос Мелкого-Вредоносного. А за ним появилось и всё остальное: беспокойные глаза, лохматая спинка и синий хвост. Луна к тому времени скрылась за облаками, и темень была такая, что хоть глаз выколи, но Мышь уловила движение воздуха и своим новым, прошлой ночью открывшимся чутьём, поняла — оно!
Выскочив и оглядевшись по сторонам, Вредоносное взъерошило свою и без того торчащую дыбом синюю шёрстку и побежало по тропинке в ту сторону, откуда только что пришли Мышь и Птах, на спине у него что-то блеснуло и раздался тихий мелодичный звучок, словно Создание, вслед за Иккой, обзавелось собственным колокольчиком, только серебряным, а не медным. Оно пробежало буквально в паре шагов от наших друзей, но те замерли и затаили дыхание, так что Мел кое-Вредоносное ничего не заметило.
— За мной, — взмахом крыла велела Мышь и, подбирая крылья, побежала по тропе следом за Созданием. Птах бесшумно летел за ней.
— Цоп-цоп-цоп, — слышала маленькая разведчица впереди и поспешала вслед за этим звуком. Птах ничего не видел и не слышал, но целиком полагался на свою подружку.
Рядом с Дальней Поляной тропа раздваивалась. Правая дорожка убегала к домику с круглыми окнами и дальше к норке семейства Маузов, а левая вела к дому Вещей Птицы Людмилы. Мелкое-Вредоносное на мгновение замерло около развилки, а затем решительно повернуло налево.
— Ага! — возликовала Мышь — ночной следопыт, — вот оно, стало быть, что! Вот кто научил Мелкое-Вредоносное плохому. Ну погоди, мымра золотозубая, — тихонько бормотала кроха себе под нос, — мы тебя выведем на чистую воду…
Мышь была готова праздновать победу, но тут Мелкое-Вредоносное-Создание исчезло.
Только что маленькая рукокрылая разведчица слышала впереди торопливое «цоп-цоп-цоп» и вдруг — тишина… Ни травинки не шелохнулось по бокам тропы, но Создание точно в воздухе растворилось. На всякий случай Мышь принюхалась. Увы… Как и всякая летняя ночь, эта была полна ароматов и благоуханий, но запаха Мелкого-Вредоносного среди них не было.
Забыв обо всём, Мышь пробежала вперед, туда, где мгновение назад слышались звуки быстрых и осторожных шагов. Никого. Тропа была совершенно пуста, а между тем до дерева, к которому была приколочена табличка «Mr. Smith», оставалось ещё добрых десять минут ходу.
Обескураженная и расстроенная Мышь не таясь (от кого теперь таиться?) плюхнулась на землю — ей всегда лучше думалось сидя. Птах приземлился рядом с ней.
— Ну что? — тихонько поинтересовался он.
— Ничего, — почесала за ухом Мышь, — ничегошеньки ничего…
Глава 22,
в которой продолжается Великий Ночной Поход
— И всё-таки мы сделали шаг вперед, — бодро произнесла Мышь.
— И даже не один… — пробормотал Птах, оглядываясь на тёмный и враждебный ночной Лес. Теперь самое время сделать шаг назад. Домой…
— Во-первых, — загнула Мышь палец на правой ноге, — мы узнали, что между Мелким-Вредоносным и Людмилой существует какая-то связь. Заметь, оно побежало именно по этой тропе… Наверняка не случайно!
— Брось, — попытался урезонить увлёкшуюся приятельницу Птах, — откуда ты знаешь. Может, оно каждый вечер здесь бегает… Воздухом дышит…
Но крылатую искательницу приключений не так-то просто было переубедить.
— Тем более, — торжествующе сказала она, — тем более, если оно бегает здесь каждую ночь! Воздух везде одинаковый. Стало быть, у него есть причины бегать в той части Леса, где живёт золотозубая воображала. Представляешь, оно бегает мимо этого дерева каждую ночь и ни разу Людмиле не навредило?! Да если бы я была мелким и вредоносным… я бы ей такое устроила…
— Ну, не знаю… — протянул Птах. Ему было всё равно, права или заблуждается его подружка, птенцу очень хотелось домой.
— А я — знаю! — бодро отозвалась Мышь, — мы просто пошли неправильным путём…
— Вот и я говорю, — обрадовался птенец, — полетели… то есть я хотел сказать побежали… домой. Утро вечера мудренее.
— А теперь мы пойдём правильным путем, — решительно закончила свою мысль Мышь, не обращая никакого внимания на слова своего пернатого друга (о, Мышь умела, когда ей было нужно, сделаться глухой как пень). Мы будем следить за Печальной Иккой.
— Но почему?! — отчаявшись добиться ответа, почти закричал птенец, — почему сегодня и непременно ночью?! Почему мы не можем начать следить за нею, например, завтра с утра?.. А ещё лучше — после обеда… Ведь Икка такая большая… Она никуда не денется…
— Не беспокойся, — любезно уточнила Мышь, — завтра с утра мы тоже будем следить за Иккой… До тех пор, пока не поймём — всё.
Сказать по правде, маленькой искательнице приключений не так хотелось разыскивать Икку, как не хотелось возвращаться домой. Насколько неуютно и тревожно чувствовал себя в ночном лесу Птах, настолько ей здесь было весело и привольно. Темноты она не боялась ничуть (рыбы же не боятся воды) — это была её родная стихия, а для Птаха у неё нашлась целая дюжина других (убедительнейших, как ей казалось) разъяснений.
— Кто-то хочет навредить Икке, понимаешь? Может быть, это Людмила или Мелкое-Вредоносное, или кто-то ещё, сама не знаю, кто…
— Назовём его Икс, — вставил эрудированный Птах.
— Вот ещё, — возразила Мышь, — больно много чести называть его Икс. Пусть лучше будет — «вредина неизвестная». Коротко и ясно.
— Это и значит Икс, — чувствуя своё несомненное превосходство, объяснил Птах.
— В самом деле? — поразилась Мышь, — а я и не знала. Послушай, а это здорово — «ты Икс»… или «от Икса и слышу» — гораздо лучше, чем просто «вредина»… Хорошо, пусть будет «неизвестное Икс»…
— Э-э… — пробормотал птенец, чувствуя, что его опять поняли как-то неправильно, но рукокрылая искательница приключений уже не слушала.
— Оно хочет навредить Икке. Это совершенно ясно. Чтобы по-настоящему досадить, одних бумажек мало. Иксе придётся подкрасться к ней поближе. И как только оно подберётся к нашей корове… — вот тут-то мы его и зацапаем! — с энтузиазмом закончила Мышь и смущённо добавила, — и потом Икка, она такая… романтическая. (Пытаясь передать романтичность Икки, Мышь так широко размахнулась крыльями, что чуть не потеряла равновесие. Подобно многим обитателям Нечаянного Леса, кроха была уверена, что «романтический» означает «толстый и красивый»). Такая… основательная… Уж ей-то, во всяком случае, не удастся незаметно исчезнуть прямо из-под нашего носа!
Против этого возразить было нечего.
— Вот только где она теперь может быть?.. — пригорюнилась Мышь, — Пасётся ли она по ночам? Или спит?..
— Или плачет… — предположил Птенец.
— Точно! — с уважением глянула на него подружка, — и как это я сразу не догадалась… Ну конечно же, она плачет! Оплакивает дерево пророчицы, как и грозилась. Лети вперёд! — велела она Птаху. — А я тихонечко подкрадусь…
Предосторожности оказались излишни. Под Людмилиным деревом романтической коровы не оказалось. Зато там тихонько плескался маленький пруд с горько-солёной водой. Романтическая корова не зря трудилась предыдущие дни и ночи. Пока воды было немного, пара ведёрок, не больше, но со временем солёная лужица, пожалуй, и впрямь могла подмыть корни дерева с золочёной табличкой.
— Ого! — присвистнула Ночная Мышь, осторожно пробуя воду лапкой. — А ещё говорят, что Икка лентяйка… Гляди, скоро здесь можно будет купаться. Это лучше, чем плескаться в ручье, там вода холодная, щекотно и лягушки дразнятся…
— Купаться в воде? — удивился Птах, — ты шутишь? Вообще-то, купаются в песке…
— В песке? — в свою очередь изумилась непоседа из домика с круглыми окнами, — ну не знаю… Можно, конечно, и в песке… Но настоящие пираты и искатели приключений купаются в воде, это я тебе точно говорю, — уверенно закончила она.
— Вполне возможно, — не стал спорить птенец, — но это наверняка потому, что у них нет подходящего песка. Я как-то раз приземлился в лужу… Ничего хорошего… В песке купаться гораздо приятней!
— Конечно-конечно, — задумчиво согласилась с ним подружка, — но где же Икка?..
Словно в ответ на её вопрос слева донёсся звон колокольчика.
— Ага! Всё-таки она тут была! — обрадовалась маленькая сыщица, — видишь, и трава примята… Наплакалась и побежала пастись. После того, как вдоволь наплачешься, всегда есть хочется, — со знанием дела пояснила Мышь. — Вперёд! За ней! — и друзья поспешили на звон колокольчика.
Смирившись с тем, что домой он сегодня ночью не попадёт, Птах перестал жаловаться на жизнь. Ему, пожалуй, начинало нравиться это приключение. Сперва, промочив крылья, он ещё вздыхал о своём тёплом (и таком сухом!) гнезде, но Мышь не обращала на его вздохи никакого внимания, и вскоре Птах замолчал.
— Ну почему?.. — шепчет корова, спеша через тёмный лес. Две потешные маленькие тени крадутся за ней по пятам, но что ей до теней?
— Ну почему?… — спрашивает она у деревьев, прямых и торжественных, словно ночная стража луны, глянувшей из облаков, — ведь он же никогда, никому…
Точно в забытьи повторяет она жестокие бессмысленные слова:
— Бесполезный Берёзовый Слон… Как доказала наука… Жирная безмозглая скотина, стоящая на пути прогресса… Ах!
Звёзды висят на рогах у коровы точно диковинные подвески, и луна качается между рогами…
— Но если он бесполезен, то кто же тогда полезен?! — спрашивает она у троп-полуночниц и бродячих ночных трав, — если он бесполезен — всё бесполезно! А ведь он никогда, никому… — повторяет она снова и снова. — Ведь он… им… подарки приносил…
— А как, скажите, я могу стоять на пути у прогресса?.. — вопрошает корова свою подружку луну. — Это же ум-му… уму непостижимо. Я никогда и ни у кого не стояла на пути… Я вообще останавливаюсь только для того, чтобы прилечь… Может быть, они хотели сказать — «лежит на пути у прогресса?…» Ну хорошо, в следующий раз я подвинусь, если этот прогресс такой неуклюжий, что вдвоём на одной тропе с ним иначе не разминуться… Но Слон?! Как они могли сказать такое о нём…
Отцветающая черёмуха сыплется на корову печальным белым дождём.
«А что, если он теперь обидится и не придёт?!» — думает Икка, глядя, как кружатся в воздухе невесомые лепестки.
— Нет! Всё, что угодно, только не это!
Романтическая корова бежит к берёзовой роще по траве, мокрой от слёз и росы.
— Послушай… — шепчет она, вторя зелёному шуму листвы, — я знаю… они не хотели… Ну, пожалуйста… только не обижайся… Это я одна во всём виновата. Я сама…
Луна заливает рощу сияющим белым светом и даже колокольчик на корове начинает отливать серебром.
— А они… они просто не понимают… — бормочет корова. — Ты не полезный… Ты — необходимый… — и в шуме ветвей и медовом запахе почек угадывает, что прощена.
— Ты вернёшься и всё будет хорошо… — лепечет она, опускаясь на землю и закрывая глаза. Корова устала. Она спит. Ей снится поляна, золотистая от одуванчиков, и звук далёкой свирели, похожий на детскую сказку.
Глава 23,
в которой благополучно, хотя и несколько неожиданно, завершается Великий Ночной Поход
— Кажется, она спит, — шёпотом заметил Птах, глядя на привольно раскинувшуюся под берёзами Икку.