- А розы в доме растут?
- Еще какие... "Кремноза", "бель лионез", а еще есть такая роза - "ля франс". Розовая. А запах... Посидишь возле нее, потом все спрашивают, какими духами надушилась.
- А у тебя дома есть?
- Роз нету. Так кое-что. Ставить, понимаешь, негде. Тесновато у нас. А с цветами, как с малыми детьми. Температура чтоб была подходящая. Вот кактусы у меня хорошие. Даже Антонина Дмитриевна хвалит.
- Кактусы? - удивился Андрей. - Это ежи такие?
- Сам ты еж. Ничего не понимаешь, значит, молчи. И доедай давай, нечего оставлять.
Опорожнив банку, Андрей забросил ее подальше в кусты, улегся на спину.
- Давай еще что-нибудь расскажи про свои кактусы.
- Ну тебя! Пойду окунусь, от огня, что ли, жарко стало, - поднялась Наташа.
Она неловко бултыхнулась в воду, ойкнула и, поплескавшись, вылезла на берег.
Андрей смотрел, как она шла к нему, осторожно ступая, боясь уколоться. Только сейчас он заметил, какие у нее красивые длинные ноги, и грудь, высокая, с трудом стянутая черным купальником.
Андрею захотелось подняться навстречу, и целовать, видеть совсем рядом ее глаза и еле заметные веснушки.
Наташа села рядом. Андрей ворочался, стараясь удобнее положить голову на обрубок дерева, но шея затекла и кололи затылок какие-то щепки. Так он мучился, пока Наташа не пододвинулась ближе и, приподняв его голову, не положила ее себе на колени. Андрей замер, прикрыл глаза.
- А я баюшки-баю, - негромко пропела Наташа и засмеялась.
- Спи, тебе сегодня ночью работать... Лесоруб.
Гладкая кожа бедра была прохладна, а сверху смотрели глаза, синие, как лента, что схватывала Наташины волосы.
Горячая волна нежности поднялась в Андрее. Он протянул руку, тронул Наташины волосы и проговорил:
- И какой умный человечина придумал тебе такое подходящее имя? На-та-ша. На-таша, - он засмеялся.
А она шутливо щелкнула его по лбу. И подняла голову, насторожившись. Кто-то шел по дороге и свистел. Шаги слышались все ближе и ближе. Андрей хотел подняться, но Наташа положила ему на лоб ладонь, удерживая.
- Здравствуйте, - раздалось рядом. - Идиллия... На берегу пустынных волн...
Андрей повернул голову: рядом стоял Валерий Никитич.
- Позвольте погреться у огонька?
- Грейтесь.
Прораб неторопливо разделся: у него было мускулистое темное тело. Пока он плавал, Андрей лежал молча. Настроение портилось. Он видел, что Наташе неприятно присутствие Валерия Никитича, но чем он мог помочь ей. Подойти к прорабу и напрямик сказать "уйди" было бы мальчишеством.
Валерий Никитич выбрался из воды, присел возле костра, подставляя огню поочередно то грудь, то спину, потом спросил:
- Что с ногой-то, Наташа? Сильно пропорола?
- Ерунда.
- Сходи к ним в медпункт.
- Вот еще, с царапиной...
- Ну-ка покажи.
- Не надо, - поджала ноги Наташа и посмотрела на Андрея.
Валерий Никитич сокрушенно покачал головой, потом вынул из сумки бутылку вина, банку тушенки, два огурца.
- Хлеба одолжишь, хозяйка?
- Берите.
- Выпьем, - предложил Валерий Никитич. - За знакомство. Тебя, кажется, Андреем зовут.
- Да.
- А меня можно просто... Китычем. Они меня так окрестили, - кивнул он на Наташу. - Давай?
- Нет. У нас же сухой закон.
- Вино тоже сухое.
- Не буду.
- Ну, гляди. А ты, Наташа, тоже по студенческим порядкам начинаешь жить? Или еще по нашим?
- Я по своим, - поднялась Наташа и, сняв с куста сырое еще белье, уложила его в сумку. - Пошли, Андрей.
- Пойдем.
Андрею было неприятно так демонстративно убегать от человека, который, в общем-то, ничего плохого ему не делал. Он даже понравился Андрею сегодня утром. Да и сейчас вел себя неназойливо. "Почему она так боится Китыча? подумал Андрей: - Может быть, у нее что-то было с ним. Ведь она здесь уже два месяца. А он парень неплохой".
Чувство, похожее на ревность, овладевало Андреем. Новые и новые мысли, догадки приходили в голову. Они не могли получить подтверждения или быть отвергнутыми - он не знал ничего, - но все же с каждой минутой казались все более и более правдоподобными.
И то, что Наташа откровенно боялась встреч с Китычем, и то, что шла она сейчас молча и, как казалось Андрею, виновато опустив глаза, и слова Китыча, и то, как предлагал он ей вино, - все наталкивало Андрея на подозрения. "Ну, конечно, - думал он, - приехал новый, свеженький. Вот и бросилась девочка, а теперь не знает, как от прежнего кавалера отвязаться". И он смотрел уже на Наташу неприязненно, все в ней казалось ему лживым, неестественным. "Расплылся, - зло смеялся над собой Андрей, - расчувствовался. Как же... ленточка синяя, сарафанчик синий, глаза... тоже синие".
- Я знаю, о чем ты думаешь, - прервала его мысли Наташа. - Ты думаешь... Думаешь, я с ним гуляла? Да?
- Ты очень умная девушка, Наташа. Ты даже мысли умеешь читать.
Наташа вздрогнула, остановилась, губы сложились в горькую усмешку, а в глазах лежала обида, сожаление и даже, кажется, презрение. Голос дрожал.
- Не оправдывайся. Зачем оправдываться? Все ясно. - Она тряхнула головой. Синяя лента выпала из волос и скользнула на землю.
По "лежневке", догоняя их, грохотал АТС, он шел от станции и остановился возле Андрея и Наташи.
- Поедете?
Наташа молча подошла к кабине и открыла дверцу. Андрей шагнул к тягачу, но в последний момент вспомнил, нагнулся, поднял ленту.
- Садись, что ли! - крикнули из кузова.
Подтянувшись, он перевалился через борт и встал возле кабины.
Тягач загрохотал, рванулся вперед. Помятое черное ведро гулко ударилось о заднюю стенку кузова.
Пыльное облако вставало позади, подходило близко, почти до половины кузова, когда тягач притормаживал, но до Андрея достать не могло. Оно накрыло его только у конторы, когда, ткнувшись в тротуар, АТС заглох.
Андрей опустился на землю и остановился в нерешительности: уходить или подождать Наташу? Решил подождать. Но, выпрыгнув из кабины, Наташа, не повернув к нему головы, прошла в контору. Распущенные волосы гладко падали к плечам, и потому лицо было непривычно узким и холодным.
8
Солнце село. Мало-помалу съеживался, прижимаясь к горизонту, его отблеск. Прозрачное и высокое небо мутнело, словно кто-то старательно дышал на его холодную чистую поверхность. Громче стали тарахтеть движки пил, и бензиновый дым лежал над землей теплым пахучим облаком. Комариное облако густело, становилось злее. Тонкий заунывный звон досаждал не менее укусов.
- Помнишь, тайгу с вышки смотрели, - остановил Андрей Славика. - Оттуда слышно какое-то гудение. Я понять не мог отчего. Теперь понял. Это комары.
- Не иначе, - вздохнул Славик.
Но работалось хорошо. Близилась полночь, из тайги наносило сыростью, и не известно отчего мокла одежда: от нее ли, или от пота. Останавливаясь, Андрей чувствовал, как неприятный холодок трогает спину и грудь, и снова брался за топор.
Вся сегодняшняя непривычная обстановка, казалось, должна была удручать и изматывать Андрея больше обычной дневной работы: непрочный свет, волглая одежда, неистовое комарье и то странное состояние, знакомое всякому человеку, физически работавшему ночью, когда руки и ноги, и все тело, двигаясь на первый взгляд с обычной сноровкой, становятся не совсем послушными, подчиняясь мозгу не вдруг, а с задержкой. И человека убаюкивает ритм даже самой яростной работы: все происходящее вокруг отдаляется, становится нереальным, и кажется ему, что уже не он сам управляет своим телом, а движется оно помимо него, подчиняясь какой-то навязчивой воле, а он не в силах ни ускорить, ни замедлить свои движения, ни остановиться.
Андрею вдруг почудилось, что он видит себя со стороны.
Чистая сумеречная светлая ночь. Поваленные деревья. Кучи веток. Высокие ровные дровяные штабеля. Узкие тела обделанного леса. И среди людей, одетых в одинаковые зеленые энцефалитки, он, Андрей. Он видел лицо, ненадежно прикрытое накомарником, потное, искусанное, припухшее; и прищуренные, чтобы лучше видеть, ввалившиеся глаза; и руки, намозоленные, изъеденные гнусом в том месте, где между рукавицами и рукавами остается просвет.
И не жалость к этому уставшему человеку испытывал Андрей, а смотрел на него с гордостью. Да. Он не боялся сейчас этого громкого слова, тем более что сказано оно было не вслух.
Ведь не однажды Андрей завидовал таким людям. Читал о них в книгах завидовал, видел в кино - и откровенно завидовал их настоящей мужской силе и необычным, несколько таинственным незнакомым местам, где бывали они, где работали.
Пусть многое оказалось не таким, как думалось, и здешнее его бытие такая же работа, как везде.
Но если бы увидели его сейчас люди, живущие неторопливым домашним покоем, то они непременно позавидовали бы ему. И казалось, что эти далекие незнакомые люди видят его сейчас. Он чувствовал этот взгляд. И потому им овладело состояние, какое бывает с каждым, когда работает он на людях и чувствует, что за ним следят и даже любуются. Ему хотелось работать еще быстрее, ловчее, красивее.
- Наро-од! Переку-ур! - крикнул невдалеке Володя.
Андрей пошел к нему. Рядом с Володей суетилась Рита.
- Ребятушки, голубчики, - ворковала она. - Устали, мои ночные разбойнички, садитесь, я вас кашкой покормлю, Петя, голуба, тебе полную?
- Не издевайся.
- Ха! Спрашиваешь. Он две полных слопает. Слон!
- Я мужчина. А не такой недомерок, как ты!
- Что, народ? - спросил Володя. - Работать-то можно?
- Нормально, - пожал плечами Петя-маленький. - Комары, правда, на части рвут.
- Какой же от тебя прок, - снисходительно бросил ему тезка. - Кости разве на холодец.
Андрей ел неторопливо, приподнимая сетку накомарника лишь в тот момент, когда ложку нужно было в рот отправить. Но комарам и этого мгновения было достаточно.
- Вы после часа не валите, - сказал Володя. - Кряжуйте часов до трех. А потом светлей будет.
- Ладно, поглядим.
- Поесть захотите, на кухне каша, кофе...
- Привыкли руки к топорам! - взревел Петя-большой.
Чихнул раз-другой движок одной пилы. Ей ответила другая. И сизый бензиновый дым пополз по земле, затягивая место порубки.
А поутру, когда, кончив работу, шли они по гулкому мосту, переброшенному через буерак, оглянувшись, увидели: дым тяжело, не колеблясь, лежал холодным ртутным озером в ложбине, что тянулась от порубки и упиралась в лысый лобастый бугор.
Нехотя позавтракав, Андрей пошел в вагончик. Тело казалось обманчиво легким. Солнечный свет резал глаза. И совсем не хотелось спать.
Скрип отворяемой двери он услышал уже в дремоте, когда повалился на кровать, едва успев энцефалитки снять да стянуть сапоги.
- Андрей, - позвал его Колькин голос. - Андрей, проснись.
- Чего тебе, Колька? - поднял Андрей голову.
- Чего, чего, забыл, что ли, уже? - нахмурился Колька.
Андрей сел, помотал головой, которая вдруг тяжестью налилась.
- Фу, как это я заснул... сразу. Так о чем ты, Колька? Чего я тебе обещал?
- Значки для нас. На рукава прилепливать. Вот такие, - показал он на рукав Андреевой форменной куртки.
- А-а-а... Давай рассказывай, чего там нарисовать, - зазевал Андрей. Пошли в штаб. Там бумага, краски. Прикинем.
- А меня оттуда не попрут? Из штаба? - спросил Колька.
- Ты чего? - окончательно проснулся Андрей. - Кто тебя попрет? С чего ты взял?
- Нас везде выгоняют, - тоскливо проговорил Колька. - Мы же вам помогать хотели. А Китыч этот...
- Китыч, Микитыч, а штаб-то при чем?.. Пошли.
В штабе они долго спорили. Кольке все хотелось в эмблему вместить: и тайгу, и звезду, и перья индейские, лук и стрелы, щит и зачем-то автомат. А когда наконец договорились, Колька сказал:
- Пятнадцать штук надо. Через три дня. Успеешь?
- Постараюсь. Ты какую-нибудь тряпку притащи. Не бумажные же делать. А почему именно через три дня?
Колька со стула слез, в одно и другое окно посмотрел, выглянул в коридорчик, потом на улицу.
- Никому, - шепнул он таинственно. - Тайна.
- Никому, - так же шепотом повторил Андрей.
- Шпиона идем ловить, - проговорил Колька, а глаза его шныряли по сторонам, словно этот шпион должен был вот-вот в комнате появиться.
- За вторым ручьем заимка стоит, - захлебывался он. - Как туда ни придут люди - печка теплая. Прямо угли еще. Спугивают его. Они же по тропе от профиля идут. Он их и видит. Уходит. Прячется. А как уйдут, он снова туда. А мы не по профилю пойдем. Я место узнал, где болотом пройти можно. Мне хант рассказывал один знакомый. Мы незаметно к нему подберемся. Понял?
- Понял, - сказал Андрей. - А точно шпион?
- А кто же еще будет прятаться? Ты бы прятался, а?
- Нет.
- Вот. А он прячется. Он нефть разведывает. А потом все передаст.
- Ну, тогда точно шпион, - вздохнул Андрей. - А далеко это?
- На атээсе недалеко. Часа два или три.
- Но вы же пешком?
- Пешком. Кто нам атээс даст?!
- Ладно, - сказал Андрей. - Сделаю эмблемы ровно через три дня. Вы без эмблем не ходите. Надо, чтобы настоящий был отряд.
- Конечно. Тряпку принесу сегодня. От наволочки пойдет?
- Пойдет. Ты только у матери спроси.
- Если спать будешь, я в комнате положу.
- Добро.
Колька убежал. Андрей посидел, подумал, но ничего хорошего придумать не смог. Вышел из штабного вагончика и голос Григория услышал. Тот на кухне был.
- Гриша! - крикнул Андрей. - Ты придешь сюда?
- Иду, иду...
- Штаб сейчас. А ты чего не спишь? - спросил подошедший Григорий.
Андрей, почти с Колькиной осторожностью, рассказал услышанное о походе, о шпионе.
- Да-а, - покачал головой Григорий. - Шпион... Залезут куда-нибудь. И ведь родителям говорить нельзя.
- Конечно, - сказал Андрей. - Никому нельзя. Обидятся насмерть. И потом все равно потихоньку сбегут.
- Ладно, - поднялся Григорий. - Есть одна мысль. Меня уже и Лихарь просил. Сегодня прикинем.
- Только смотри, чтобы Колька не узнал.
- Все будет в порядке.
Андрей сразу же заснул. А Григорий сидел на ступеньках, глядел, как в штабной вагончик люди собираются, пока его не окликнули:
- Ты чего не идешь?
- А где Китыч и Лихарь?
- Не будем ждать...
- Итак, товарищи, начнем с главного, - сказал командир отряда, когда Григорий пришел. - А главное, Китыч мне сегодня сказал, строительство "лежневки" прекратить.
- Что?!
- Он осатанел?!
- Ты это серьезно?!
- Да это же... - Кулаков, бригадир с "лежневки", вскочил, бросился было к командиру, но, внезапно поняв, что это не поможет, сел и обвел глазами сидящих, словно призывая их в свидетели совершающегося беззакония.
- Братцы, - проговорил он. - Да что же я ребятам скажу? Мы же самый трудняк прошли. В болоте копались-копались, все ждали, когда на сухое выйдем, темп дадим. И дождались.
- Вот поэтому "лежневку" и закрывают. Болото прошли, а наверху и так пойдет, - остановил его командир, - дальше "лежневка" не нужна.
- Законный вопрос. Почему об этом раньше не сказать? Так, мол, и так. Нужно закрыть болото. Что ж мы не сделали бы...
- Спокойно. Дайте я скажу все, а потом обсудим. Следующая новость. Сегодня я нечаянно в конторе наткнулся на наряды. Они выписаны местным рабочим за повал леса. Расценки: сто девяносто три рубля за гектар. А нам, как известно, платят... сто тридцать - нравится? Да погодите вы! прикрикнул командир. - Дайте договорить! Напоминаю, сегодня четырнадцатое июля. У меня все. Слушаю вас.
Но все молчали, казалось, еще не пришли в себя. Григорий соскабливал ногтем пятнышко с брюк.
- Сцена из "Ревизора"? - усмехнулся он.
- Погоди, дай очухаться.
- Ну-ну.
- Значит, так, - размышлял кто-то негромко, будто сам себе рассказывал, - "лежневку" закрыли. Проектов нет. Да еще на нашем кровном объегорить хотят.
- Давайте пошлем радиограммы в главк и в объединенный штаб. Пусть помогут.
В следующее мгновение дверь комнаты приоткрылась настолько, чтобы в нее протиснулось тощее тело Лихаря. Он присел здесь же, у входа, и зашипел: "ч-ш-ш-ш", и затряс мосластыми кистями рук, всем своим видом говоря: продолжайте, мол, а на меня ноль внимания. За ним Валерий Никитич вошел.