2. Запрет на кощунство. Аналогичная логика: поклонение Единому Богу несовместимо с поруганием Его имени.
3. Запрет на убийство. Согласно Быт 9:6, убийство запрещено, ибо всякий человек несет в себе образ Божий.
4. Запрет на прелюбодеяние (супружескую измену). Он выводился из заповеди «плодиться и размножаться»: продолжение рода нормальным образом осуществляется в браке.
5. Запрет на воровство. Выводится из Быт 9:2, где о животных сказано: «в ваши руки отданы они» — имплицитно концепция частной собственности.
6. Запрет есть мясо, отрезанное от еще живого животного. Так понимались слова «только плоти с душою ее, с кровью ее, не ешьте».
7. Заповедь учредить судопроизводство. Выводилась, в частности, из заповеди наказывать за убийство: установить виновника можно лишь путем тщательного расследования. Тем самым «взыскивается душа человека от руки человека», то есть от руки человеческого суда.
Таковы, с точки зрения иудаизма, универсальные нравственные нормы, которые Бог установил для всего человечества. Если человек их выполняет, он может считаться праведником, даже не принадлежа к еврейскому народу. Согласно одному известному раввинистическому изречению, «язычник, исполняющий Тору, подобен первосвященнику» (Сифра на Лев 18:5). Соответственно, «праведники между народами имеют удел в вечной жизни» (Тосефта Санхедрин 13:2).
Естественно, комментаторы спорили о том, как применять те или иные из этих семи «заповедей Ноевых». В частности, какие религии можно считать идолопоклонством, а какие нельзя? Для знаменитого средневекового учителя Маймонида главным критерием идолопоклонства было отступление от монотеизма (единобожия): соответственно, если человек верит в Единого Бога, он идолопоклонником считаться не может. Так, Маймонид, а с ним и многие другие раввины не считали идолопоклонниками мусульман («Мишне Тора», Гилхот Маахалот Асурот 11:7). В наши дни раввины все чаще считают монотеистами и христиан (см. ниже миф 10), хотя для многих христианство остается и в этом смысле под сомнением из-за веры в Троицу.
Конечно, экуменизм заповедей Ноевых весьма относителен: любой отход от монотеизма считается серьезным искажением божественного замысла о человеке и даже серьезным грехом, который может помешать обретению вечной жизни. (Поэтому такие религии, как буддизм и индуизм, оказываются вне экуменического поля.) Тем не менее сама концепция предполагала определенную открытость неиудейскому миру. Можно сказать, что иудаизм даже в его менее плюралистической (средневековой) форме был терпимее тогдашнего христианства: средневековое христианство учило, что «вне церкви нет спасения» (доктрина, впоследствии часто смягчавшаяся или отвергавшаяся), но иудаизм обычно считал, что спасение возможно и вне рамок иудаизма. Некоторые еврейские мыслители ставят весьма высоко эту особенность своей религии. Например, философ Герман Коген полагал иудейскую концепцию спасения более возвышенной, чем христианскую: этика в ней находится выше веры; люди судятся прежде всего по тому, делали ли они добрые дела, а не в соответствии с их взглядами.
Роль еврейского народа по отношению к язычникам мыслится не в расистских категориях, а в категориях священнической миссии. Согласно базовой формулировке Торы, евреи призваны быть «царством священников» (Исх 19:6). В сообществе народов мира они являются как бы священниками, а остальные — мирянами. Соответственно в качестве священников они имеют дополнительную ответственность: соблюдать не семь, а целых 613 заповедей Торы, в том числе целый комплекс заповедей ритуальных. Одна из составляющих этого священнического призвания состоит в том, чтобы просвещать другие народы: учить их знанию о Боге и правильной этике. Интересно, что даже широкое рассеяние евреев по Земле понималось многими еврейскими учителями не как бедствие, а как Божий промысел с целью распространения истины.
Ответственность почетна, но подавляющее большинство еврейских учителей разных эпох считало, что искать ее язычнику нет никакой необходимости: обращаться в иудаизм не нужно, ибо можно быть угодным Богу и за пределами иудаизма. Поэтому иудаизм практически никогда не вел активную миссию к язычникам.
Что касается общего отношения иудеев к язычникам, ситуация очень варьировалась от времени и места. В целом можно сказать, что в условиях антисемитских возникали резко антиязыческие настроения. При благожелательном или нейтральном отношении окружающей среды следовала соответствующая реакция и еврейских учителей. В принципе иудаизм был открыт для признания чужих достоинств. Например, некоторые раввины высоко ставили греческий язык. Показательна известная интерпретация библейского пророчества о потомках Иафета (т. е. греках, фракийцах и т. д.) «да соделает Бог Иафета прекрасным» (Быт 9:7; «да распространит Бог Иафета» — синодальный перевод). В Вавилонском Талмуде этот стих понимается следующим образом: «Краса Иафета, греческий перевод, будет использоваться в шатрах Симовых, еврейских домах учения» (Мегилла 9б). (Здесь комментируется использование греческого перевода Священного Писания в синагогах.) Вообще, если подходить к еврейским текстам не с ситом Айзенмергера, то станет ясно, что наряду с высказываниями антиязыческими, всегда были и высказывания противоположного толка. Скажем, в XVIII веке каббалист и мистик Бен Атар учил, что в ряде отношений язычники даровитее евреев (например, в мудрости, в административных навыках), и Тора была дана Израилю не по заслугам последнего, а по заслугам предков — праведных патриархов.
Миф № 5. Бог как деспот, а не как Отец
Этот миф особенно распространен в христианской среде: предполагается, что лишь христианство открыло людям Бога как Отца, причем любящего Отца; лишь христианство сделало возможным молитвенное обращение к Богу как к Отцу. Часто при этом вспоминают первую строчку главной христианской молитвы («Отче наш…») и слова из Евангелия от Иоанна: «Тем, которые приняли его (Иисуса)… дал власть быть чадами Божиими» (Ин 1:12). Данное представление получило прописку даже в среде образованных христиан.
Между тем оно глубоко ошибочно. Не говоря уже о том, что представление о Боге как Отце было присуще и древнему язычеству (скажем, Зевс — отец богов и людей), для иудаизма отцовство Бога играло и играет огромную роль. Это отцовство могло пониматься по-разному.
Во-первых, Бог считался Отцом по отношению к своему народу Израилю в целом. Так, в Книге Исход от лица Бога говорится: «Израиль — сын Мой, первенец Мой» (Исх 4:22). А в Книге Второзакония сам Моисей говорит израильтянам о Боге: «Не Он ли Отец твой, который усвоил тебя, создал тебя и устроил тебя?» (Втор 32:6). Соответственно «вы сыны Господа Бога вашего» (Втор 14:1). Причем предполагалось, что это отец любящий: «Когда Израиль был юн, Я любил его и из Египта вызвал сына Моего… Я сам приучал Ефрема ходить, носил его на руках Своих, а они не сознавали, что Я врачевал их… влек Я их узами любви» (Ос 11:1–4).
Во-вторых, еще с древних библейских времен люди обращались к Богу Израилеву как к Отцу. Мы встречаем это обращение в поэтических гимнах: «Ты Отец мой, Бог мой и твердыня спасения моего» (Пс 88:26). И в пророческих текстах: «Только Ты — Отец наш… Ты, Господи, Отец наш» (Ис 63:16). Аналогичную ситуацию отражают с древности и внебиблейские тексты. В последующем иудаизме это тоже очень характерно: такие обращения к Богу, как «Отче наш», «Отче», «Отче наш, который на небесах», постоянно используются в молитвенниках и литургических текстах. (Именно из традиционных молитв иудаизма, знакомых Иисусу и его еврейским ученикам с детства, почерпнута первая строка евангельской молитвы Господней.) Именно так каждый иудей приучен обращаться к Творцу.
Многие еврейские учителя разных эпох считали исключительно важным для каждого человека помнить о своем сыновстве по отношению к Богу. Вот один из рассказов, типичных для хасидского мировосприятия:
Рабби Шеломо из Карлина спросил:
— Каково самое дурное деяние Злого Начала?
И ответил сам себе:
— Когда человек забывает, что он — царский сын[1].
В XX веке еврейские мыслители продолжали размышлять о Боге как о любящем Отце. С одной стороны, магистральной линией было более глубокое осмысление этого образа. Например, философ Авраам Хешель отмечал, что Бог не просто глубоко личностен, не просто есть «любящий Отец», но сам нуждается в человеческой любви и одинок без нее. С другой стороны, именно в прошедшее столетие вера в Бога как благого Отца пережила испытание величайшей в истории еврейского народа трагедией — Холокостом. Как мог Бог допустить столь чудовищные страдания своих детей? Чего стоят обетования, данные в Торе? Можно ли по-прежнему верить в Бога как Отца, который заботится о своем народе? Размышления над этими и другими вопросами породили новое направление в богословии — «богословие после Холокоста». Некоторые радикально настроенные иудейские авторы поспешили поставить под сомнение базовые постулаты религии. Например, теолог Ричард Рубенстайн (род. 1924) считает «вопрос о Боге и лагерях смерти» «главным вопросом для иудейского богословия в наше время». Более того, он высказал мнение, что после Освенцима честнее всего будет отвергнуть Бога. (Впрочем, в своих последних работах Рубенстайн очень сильно смягчил свои идеи.)
Другие мыслители рассуждали совершенно иначе. Скажем, теолог Эмиль Факенхайм (1916–2003) считал, что «отрицать Бога или отчаиваться в Нем, как бы мы ни спорили с Ним или с верой в Него», евреям запрещено, — хотя бы уже потому, что это будет означать конец иудаизма и еврейства, а значит, посмертную победу Гитлера. Другие уподобляют страдания еврейского народа при Холокосте страданиям Иова: они незаслуженны или кажутся незаслуженными, но у Бога есть свой ответ на них, и при сохранении верности евреев Творцу, при доверии его благости и милости они пройдут испытание, смысл которого раскроется позднее, возможно, в эсхатологической перспективе. Еще некоторые вспоминают тексты Библии и Талмуда, которые предполагают, что Бог страдает вместе со своими тварями. Например:
Как землетрясение?
Рокочет.
Рав Каттина шел по дороге. Когда он дошел до ворот дома некроманта, послышался рокот в глубине. Он спросил:
— Не знает ли некромант причин этого рокота в глубине?
Ответил некромант:
— Каттина, Каттина, как же мне не знать? Когда Святой, Благословен, Он вспоминает, что дети Его погружены в бедствия среди народов мира, две слезы падают из Его очей в Великое Море, и звук слышан от одного конца мира до другого. Отсюда рокот.
(Берахот 59а).
Конечно, это притча, иносказание (причем текст не забывает далее отругать некромантию). Но тем самым получается, что Бог не наблюдает за страданиями людей из «прекрасного далека», а участвует в этих страданиях.
В XX веке высказывались страшнее. Вот известный отрывок из автобиографии Эли Визеля «Ночь» (1955). (Автобиография, получившая широчайшую известность как еврейское свидетельство о Холокосте.) Подростком в Освенциме он видел казнь мальчика, которого повесили вместе с двумя взрослыми: он умирал медленно и в тяжких муках, поскольку его тело было слишком легким, чтобы веревка сломала ему шею. В толпе люди спрашивали: «Где же Бог? Где Бог?».
И я услышал, как голос позади меня ответил: «Где Он? Вот Он! — Он повешен здесь, на виселице…».
Это — не священный текст, не высказывание раввина или иного религиозного авторитета, но в известном смысле тоже иудаизм: современное продолжение Книги Иова… Христианство говорит о Боге страдающем, испытавшем страшную казнь в личности Иисуса из Назарета, который был распят на кресте.
Иудаизм отрицает возможность Боговоплощения, отрицает возможность Богу явиться в образе человека здесь, на Земле, но оказывается, что и он — по крайней мере, в некоторых своих проявлениях, — не исключает человеческих страданий Бога. В еврейском отклике, который сочувственно цитирует Визель, Бог самоотождествляется с повешенным на виселице ребенком, — и в этом состоит также теодицея, оправдание Бога…
Подводя итог этой теме, можно сказать, что иудаизм мыслит Бога в глубоко личностных категориях. С Богом возможна личная взаимосвязь. К нему можно испытывать чувства как к мужу (Книга Осии) или любовнику (Песнь Песней). Он предстает и как любящий Отец, и как страдающий Отец. Любовь Творца проводит Израиль через гонения и с состраданием в гонениях, не дает ему раствориться между народами и погибнуть даже в тех обстоятельствах, когда полная гибель кажется неминуемой. Но это и не любовь сусально-пряничная. Бог требует от своих сыновей и дочерей ответственности за то высокое призвание, которым он наделил их: человечество — перед царством природы, Израиль — как священство и свет народам мира. Вместе с тем иудаизм позволяет человеку высказать лично Богу всю радость и все страдания, которыми болит его душа. Здесь и благодарность за невиданные благодеяния, и здесь же самые горькие упреки, — как в тесных семейных отношениях.
Миф № 6. Однобокость «золотого правила» и ущербная этика
Этот миф распространен в более образованной среде, как правило, христианской. Он предполагает, что положительная форма «золотого правила» этики (поступать с другими людьми так, как хочешь, чтобы они поступали с тобой) есть нововведение христианства (ср. Мф 7:12); иудаизм же знает «золотое правило» лишь в его негативной форме (не делай ближнему, чего себе не желаешь). Считается, что такая однобокость отражает ущербность иудаизма, ибо только христианство принесло с собой идею деятельного милосердия. Любопытно, что христианская идея превосходства положительной формы «золотого правила» — относительно недавнего происхождения: Новый Завет и отцы церкви об этом молчат, а в таком авторитетном раннехристианском тексте, как Дидахе (1:2), приоритет отдан форме негативной. Лишь в последние столетия позитивную формулировку подняли на щит как знак христианского превосходства.
Прежде всего заметим, что негативная форма «золотого правила» действительно очень важна для иудаизма. Она встречается, например, в одном известном раввинистическом тексте, где объясняются ключевые приоритеты Закона.
Был такой случай:
Приходит некий иноверец к Шаммаю и говорит:
— Я приму вашу веру, если ты научишь меня всей Торе, пока я в силах буду стоять на одной ноге.
Рассердился Шаммай и, замахнувшись бывшим у него в руке локтемером, прогнал иноверца. Пошел тот к Гиллелю. И Гиллель обратил его, сказав:
— Не делай ближнему того, чего себе не желаешь. В этом заключается вся суть Торы. Все остальное есть толкование. Иди и учись.
(Шаббат 31а; цит. по пер. С. Фруга).
Гиллель и Шаммай жили незадолго до Иисуса, были очень авторитетными учителями Закона, и позиция Гиллеля, как она здесь отражена, многими в иудаизме считалась изложением квинтэссенции библейской/иудейской этики. Интересно, что совсем недавно эти слова привел новоизбранный президент США Барак Обама с комментарием: «Это заповедует Тора». Конечно, он не сделал ошибки, приписав цитату Торе, но последовал именно интерпретации Гиллеля, который усматривал в ней основную этическую весть Торы…
Однако иудаизм знает не только негативную формулировку «золотого правила». Позитивная формулировка с древности встречается в еврейских текстах. Например, во II веке до н. э. Послание Аристея сочетает позитивную и негативную формулировки:
Как ты сам желаешь, чтобы никакое зло не приключилось с тобой, но желаешь всякого дара, так по этому принципу ты должен поступать и со своими подданными, включая нарушителей… (207).