Она стала одним из основателей телеканала KVST на телестанции ЛосАнжелеса. Этот канал был льготным для беднейших меньшинств города. Она стала его президентом, когда он оказался в неблагоприятном положении. У него было много долгов, и кредиторы не желали больше ждать. Некоторые счета она оплатила своими деньгами, полученными за съемки фильмов с ее участием. В итоге канал выжил и стал процветать. Люди видели это и по всей стране заговорили о благородном начинании. Вслед за успехом пришла борьба с властью. Ее называли богатой расисткой; в нее стреляли. KVST лопнул в тот же день, когда она ушла с него. Он никогда не возродился вновь.
– Даже теперь, – сказала она мне, – я не могу спокойно смотреть на пустой экран телевизора по каналу номер шестьдесят восемь.
Мэри Кинозвезда оплатила путь до Лесли Парриш. Убежденный борец за справедливость и перестройщик миров, Лесли ходила в одиночку на вечерние политические митинги в тех частях города, куда у меня не хватило бы смелости пойти даже средь бела дня. Она участвовала в пикетировании вместе с рабочими, ходила с ними на демонстрации, собирала для них средства. Она – сторонник ненасильственного сопротивления – посвятила себя самым яростным баталиям в современной Америке.
Она отказывалась играть в фильмах эротические сцены.
– Я не буду сидеть в своей гостиной в обнаженном виде вместе со своими друзьями в воскресенье вечером. Почему я должна это делать с группой незнакомцев на съемочной площадке? С моей точки зрения, если бы я согласилась на нечто столь для меня противоестественное, это была бы проституция.
Когда каждая роль в фильмах стала требовать участия в эротических сценах, она отказалась от карьеры актрисы и перешла на телевидение.
Я слушал ее так, будто это был невинный фавн, которого я встретил на поляне и который, тем не менее, вырос на самом дне преисподней.
– Однажды в Торрансе была манифестация, мирная манифестация, – рассказывала она. – Она была запланирована, и мы получили разрешение на ее проведение. За несколько дней мы получили предупреждение от экстремистов из правого крыла, что они убьют одного из наших лидеров, если мы отважимся выйти. Было уже слишком поздно, чтоб отменить:
– Отменить никогда не поздно! – воскликнул я. – Зачем вам это?!
– Слишком много людей уже собралось, и кого можно было оповестить в последний момент? И к тому же, если только несколько человек выйдут на митинг, тогда экстремистам будет легко совершить убийство, не так ли? Поэтому мы позвали репортеров, телевизионщиков. Мы сказали им, чтобы они пришли и посмотрели как нас убивают в Торрансе! Затем манифестация началась; мы окружили со всех сторон человека, которого они собирались убить; мы шли с ним рука об руку. Им пришлось бы перестрелять всех, чтобы добраться до него.
– Ты: они стреляли?
– Нет. Убийство одного из нас перед телекамерой, мне кажется, не входило в их планы. – Она вздохнула, припомнив все это. – Это были плохие "`%,%-, не так ли?
Я не знал, что ей сказать. В этот момент мы стояли в очереди за билетами, и я обнимал своими руками редкого человека в моей жизни – человека, который восхищал меня.
Я, который всегда уходил от столкновений, потерял дар речи, осознавая контраст между нами. Если другие желают воевать, погибать на войне или выступать против войны, считал я, то в этом проявляется их свобода выбора. Для меня имеет значение лишь один мир – субъективный мир человека, который каждый создает для себя сам. Я бы скорее начал по-другому истолковывать историческое прошлое, но не стал бы политиком, не стал бы убеждать людей писать письма, голосовать, выступать или делать то, к чему они сами не чувствуют расположенности.
Она так сильно отличалась от меня. Откуда же это благоговейное уважение по отношению к ней?
– Ты думаешь о чем-то очень важном, – сказала она мне серьезным тоном.
– Да. Ты права. Ты полностью права. – Я так хорошо понял ее в этот момент, она мне так сильно понравилась, что я сказал ей все, что думал. – Я подумал, что именно это различие между нами делает тебя моим лучшим другом.
– Да?
– У нас очень мало общего – шахматы, хот-фадж, фильм, который мы хотим посмотреть – и в то же время мы так сильно отличаемся во всех других отношениях, что ты не кажешься мне такой опасной, как другие женщины. У них часто есть надежда выйти замуж. Но для меня одного брака уже достаточно. Никогда больше.
Очередь медленно ползла вперед. Мы будем в зале не раньше, чем через двадцать минут.
– Все это относится и ко мне, – сказала она и засмеялась. – Я не хочу показаться тебе опасной, но это еще одна наша общая черта. Я уже давно разведена. Едва ли я вообще встречалась с кем-то до свадьбы, поэтому, когда я получила развод, я начала встречаться, встречаться, встречаться! Но ведь так невозможно узнать человека, как ты думаешь?
Мы можем отчасти узнать его, думал я, но лучше было послушать, что она думает об этом.
– Встречалась с некоторыми из самых выдающихся, самых пресловутых, знаменитых людей этого мира, – сказала она, – но никто из них не сделал меня счастливой. Большинство из них подкатывают к твоей двери в машине, которая больше, чем твой дом. Они одеваются изысканно, они едут с тобой в фешенебельный ресторан, где все собравшиеся – знаменитости. Затем ты получаешь фотографию и видишь, что все выглядит так пышно, весело и изысканно! Я продолжала думать, что лучше мне ходить в хороший, а не в фешенебельный ресторан, носить ту одежду, которая мне нравится, а не ту, которую модельеры считают в этот год последним криком моды. А чаще всего я бы предпочла спокойно побеседовать или прогуляться в лесу. Мне кажется, что это другая система ценностей.
Мы должны иметь дело с той валютой, которая представляет для нас ценность, – продолжила она, – в противном случае любой успех в этом мире не покажется нам удовлетворительным, не принесет счастья. Если кто-то пообещает, что тебе заплатят миллион скрунчей за то, что ты перейдешь через улицу, а скрунчи не представляют для тебя никакой ценности, – ты будешь переходить через улицу? А если тебе пообещают сто миллионов скрунчей, что тогда?
Я чувствовала такое отношение к большей части того, что высоко ценилось в Голливуде, будто я имею дело со скрунчами. У меня было все, чего требовало мое положение, но я чувствовала себя как-бы в пустоте. Казалось, что я не могу уделять много внимания всему, что меня окружало. Зачем это все, если это лишь скрунчи? – спрашивала я себя. А между тем я боялась, что если буду продолжать встречи, то рано или поздно я сорву банк ab.(,.abln в миллион скрунчей.
– Как это могло случиться?
– Если бы я вышла замуж за мистера Выдающегося, я бы до конца жизни носила изысканную одежду, была бы хозяйкой дома для выдающихся людей на аристократических застольях в его кругу. Он бы стал моей гордостью, а я – его завоеванием. Вскоре бы мы стали жаловаться, что наш брак утратил всякий смысл, что мы не так близки друг другу, как нам следовало бы быть – когда о смысле и близости говорить было бы уже слишком поздно.
Я очень ценю две вещи – душевную близость и способность доставлять радость. Кажется, их нет в списке ни одного другого человека. Я чувствовала себя как чужой человек в чужой стране, и решила, что лучше мне не выходить замуж за туземцев.
Я отказалась еще от одной вещи. От встреч. А сейчас: – сказала она, – хочешь узнать секрет?
– Скажи.
– Сейчас я бы предпочла быть со своим другом Ричардом, чем встречаться с кем угодно другим!
– Аууу: – сказал я. Я обнял ее за это, неловко обнял одном рукой.
Лесли была уникумом в моей жизни: красивая сестра. кому я доверял и кем восхищался, с которой я проводил ночь за ночью за шахматной доской, но ни одной минуты в постели.
Я рассказал ей о своей совершенной женщине, как хорошо эта идея работает. Я чувствовал, что она не согласна, но слушает с интересом. Прежде чем она успела ответить, мы уже были в кинотеатре.
В фойе, где уже не было холодно, я перестал обнимать ее и не прикасался к ней больше.
Фильм, который мы увидели в этот вечер, нам суждено было посмотреть еще одиннадцать раз до конца этого года. В этом фильме было большое, пушистое, голубоглазое существо с другой планеты, которое попало к нам в результате крушения космического корабля. Это существо называлось вуки. Мы полюбили его так, будто мы сами были двумя вуки, а на экране видели своего представителя.
В следующий раз, когда я прилетел в Лос-Анжелес, Лесли встретила меня в аэропорту. Когда я вылез из кабины, она вручила мне коробку, перевязанную ленточкой с бантиком.
– Я знаю, что ты не любишь подарков, – сказала она, – поэтому я принесла тебе это.
– Я никогда не делаю тебе подарков, – прохрипел я польщенно. – Это мой тебе подарок: никогда не делать тебе подарков. Почему?:
– Открой коробку, – попросила она.
– Хорошо, еще один раз. Я открою ее, но:
– Открывай же, – сказала она нетерпеливо.
Подарком оказалась эластичная и пушистая маска вуки, которая надевалась на голову и доходила до шеи. В ней были сделаны дырки для глаз, а зубы были отчасти обнажены – полное подобие героя нашего любимого фильма.
– Лесли! – воскликнул я.
Маска мне очень понравилась.
– Теперь ты сможешь позабавить всех своих подруг своим мягким пушистым лицом. Надень ее.
– Ты хочешь, чтобы я прямо здесь на аэродроме у всех на виду?:
– Да, надень! Для меня. Надень ее.
Под влиянием ее обаяния весь мой лед растаял. Я надел маску, чтобы позабавиться, немножко порычал, как вуки, а она смеялась до слез. Я тоже смеялся под маской и думал о том, как много она для меня значит.
– Пошли, вуки, – сказала она, вытирая слезы и внезапно взяв меня за руку. – Мы можем опоздать.
Верная своему обещанию, она поехала со мной из аэропорта в киностудию LGМ, где заканчивались съемки фильма с ее участием. По пути я заметил, что люди с ужасом смотрят на меня в машине, и я снял маску.
Для того, кто никогда не был в звуковом киносъемочном павильоне, это было похоже на приглашение в царство Запутанности, где везде проведена Запретная Черта. Кабели, стойки, операторские пульты, камеры, тележки для камер, направляющие, лестницы, подвесные леса, прожекторы: Потолок был прямо увешан огромными тяжелыми прожекторами, и я мог поклясться, что арматура над головой вот-вот не выдержит. Люди были везде, перетаскивая аппаратуру с места на место, настраивая ее или сидя в окружении разных установок, ожидая следующего звонка или светового сигнала.
Она появилась из своей гримерной в золотистого цвета мантии из парчовой ткани или в чем-то похожем на мантию. Затем она проскользнула ко мне через все кабели и препятствия на полу, будто это были узоры на коврике.
– Тебе хорошо видно отсюда?
– Конечно. – Я корчился от взглядов всех служащих, которые следили за ней, но она, казалось, не замечала их. Я был раздражен, скован и чувствовал себя, как мустанг из прерий, который оказался в тропических джунглях, но она вела себя как дома. Мне казалось, что стоит неимоверная жара, а она выглядела отдохнувшей, свежей и сияющей.
– Как тебе это удается? Как ты можешь играть роль, когда все это происходит вокруг, когда все мы смотрим? Я думал, что исполнение роли – это что-то уединенное, каким-то образом:
– ОСТОРОЖНО! ДАЙТЕ ДОРОГУ! – Два человека волокли на сцену дерево, и если бы она не прикоснулась к моему плечу, чтобы я отошел в сторону, я бы не избежал столкновения с ветками и декорацией, на которой изображалась улица.
Она посмотрела на меня и на то, что было, как мне казалось, окружающим нас хаосом.
– Нам еще придется ужасно долго ждать, пока они настроят все эти специальные эффекты, – сказала она. – Надеюсь, что тебе не будет скучно.
– Скучно? Это все захватывает! Как ты можешь смотреть на это спокойно? Разве ты нисколечко не волнуешься, хорошо ли сыграешь роль?
Электрик на подвесных лесах над нами посмотрел вниз на Лесли и закричал сверху:
– Джордж! Не правда ли, сегодня те горы хорошо видны? Какая красота! О! Здравствуйте, мисс Парриш, как дела у вас там внизу?
Она посмотрела вверх и прижала рукой золотистую мантию к своей груди.
– Работайте, ребята! – засмеялась она. – Или вам делать нечего?
Электрик покосился на меня и покачал головой:
– Это компенсация за нашу высотную работу!
Она продолжила разговор со мной, как будто ничего и не произошло:
– Режиссер беспокоится. Мы отстаем на полтора дня от расписания. Наверное сегодня придется работать поздно вечером, чтобы догнать график. Если ты устанешь, а я буду как раз задействована в съемке в это время, возвращайся в гостиницу сам. Я тебе позвоню, когда мы закончим, если не будет очень поздно.
– Сомневаюсь, чтобы я устал. Не разговаривай со мной, если я здесь тебе мешаю, если хочешь повторить свои слова перед выходом:
Она улыбнулась.
– Это не проблема, – сказала она и посмотрела быстро в сторону съемочной площадки. – Мне уже пора идти туда. Желаю тебе хорошо провести время.
Парень, стоящий рядом с камерой, закричал:
– Первая группа! Займите, пожалуйста, свои места!
Почему она совсем не переживала о том, чтобы не забыть свои слова? Я чувствовал, что мне повезло, когда мне удавалось, не перечитывая много раз, запомнить те слова, которые я написал сам. Но почему она не ".+-c%bao, когда нужно помнить так много чужих слов?
Начались съемки. Сначала одна сцена, затем другая, а потом еще одна. Она ни разу не посмотрела в текст. Я чувствовал себя привидением, которое наблюдает за своими собратьями, когда видел ее игру в снимаемой драме. Она ни разу не сбилась. Когда я наблюдал за ней, мне казалось, что я вижу друга, который в то же время – незнакомец для меня. У меня было странное теплое настроение – моя сестра сейчас находится в окружении прожекторов и камер!
Изменилось ли мое отношение к ней, подумал я, когда я увидел ее здесь?
Да. Здесь происходит нечто магическое. У нее есть способности и навыки, которым я никогда не мог научиться до сих пор и никогда не смогу в будущем. Если бы она не была актрисой, она бы нравилась мне не меньше. Но она оказалась актрисой, и поэтому стала еще более привлекательна для меня.
Мне всегда нравилось встречаться с людьми, которые могли делать то, что было недоступно мне. Это всегда было очень увлекательно. То, что Лесли оказалась одной из таких моих знакомых, доставляло мне большое удовольствие.
На следующий день в ее офисе я попросил об одном одолжении.
– Можно мне воспользоваться твоим телефоном? Я хочу позвонить в Общество писателей:
– Пять-пять-ноль и тысяча, – сказала она с отсутствующим видом, перемещая телефон поближе ко мне и не отрывая глаз от финансовых сводок, которые поступили из Нью-Йорка.
– Что это?
Она посмотрела на меня.
– Это телефон Общества писателей.
– Откуда ты знаешь этот номер?
– Гм-м.
– Как ты можешь его знать?
– Я знаю много номеров. – И она снова вернулась к своим бумагам.
– Что это значит: «Я знаю много номеров»?
– Просто я помню много телефонных номеров, – ласково ответила она.
– А что если я захочу позвонить в: Парамаунт-фильм? – спросил я с подозрением.
– Четыре-шесть-три, ноль и сто.
Я с недоверием покосился на нее.
– А хороший ресторан?
– «Волшебная сковородка» – довольно хороший. В нем есть зал для некурящих. Два-семь-четыре, пять-два-два-два.
Я взял телефонный справочник и принялся листать его.
– Общество актеров, – сказал я.
– Восемь-семь-шесть, три-ноль-три-ноль. – Она сказала правильно. Я начал понимать.
– У тебя вчера не было текста сценария, Лесли: неужели у тебя фотографическая память? Неужели ты запомнила наизусть: весь телефонный справочник?
– Нет. Это не фотографическая память, – сказала она. – Я не вижу перед собой напечатанной страницы, я просто помню. Мои руки запоминают телефонные номера. Спроси у меня какой-нибудь номер и посмотри на мои руки.
Я открыл толстую книгу и перевернул несколько страниц.