Все понимали, что задача эта нелегкая и всякое может случиться.
А туман не рассеивался. Только часам к одиннадцати немного посветлело. Майор Осипов собрал летчиков.
– Ну, как, товарищи, сможем взлететь в такую погоду?
– Надо взлетать. Неровен, час, снарядами накроет, – произнес не спеша Терпугов.
– Я тоже думаю, надо взлетать, – поддержал его Виктор Орлов.
– Тогда взлетаем, – решительно скомандовал Осипов. – Капитан Терпугов, начинайте. По самолетам!
Машина за машиной исчезали в тумане. Взлетев, истребители сразу же начинали пробиваться вверх. Верхняя граница тумана не превышала 350 метров, а дальше – безоблачное, ясное небо. Там, наверху, самолеты собрались четверками, набрали высоту и в боевых порядках пар и звеньев взяли курс на «Большую землю».
Прошло уже более получаса, как улетел полк. На аэродроме остался один самолет и командир полка майор, Осипов. Досадная задержка – поломка автостартера, а другой машины не было. Но вот, наконец, все исправно.
Осипов взлетел, вырвался из тумана и тут же, над облаками, был встречен четверкой «мессершмиттов».
Еще не затих гул мотора взлетевшего самолета, как заурчали моторы тракторов и от взлетной дорожки не осталось следа.
Фашисты бросились в атаку на Осипова, но сбить его так и не смогли. Самолет был весь изрешечен, мотор работал с перебоями, а командир тянул в сторону Тамани. Наконец, миновав Керченский пролив, он произвел посадку в поле, на фюзеляж.
Через двое суток Осипов прибыл в свой полк, расположившийся теперь на полевом аэродроме, возле станции Гостагаевской.
Над полями Кубани
– Ну, рассказывайте, как долетели? – спросил командир полка, еле держась на ногах от усталости.
– Благополучно, – доложил Лев Терпугов. – До вашего прибытия пришлось взять командование полком на себя. Десятка полтора самолетов придется подлатать. Часть технического состава прибыла только сегодня уже работает. Плохо им пришлось на переправе.
– А меня чертов стартер подвел. Потом немцы в воздухе насели, едва ноги унес. Самолет жалко, искромсала живого места нет… Ладно, посплю немного, – силясь приоткрыть слипавшиеся веки, сказал майор Осипов.
– Через два часа разбудите…
Склонив голову на стол, он тут же уснул.
– Давайте, ребята, уложим командира на постель.
– Раздеть его не удастся. Пусть так спит, только сапоги снимите, – распорядился Терпугов.
Осипов проспал до вечера, а проснувшись, сразу же недовольно спросил:
– Почему не разбудили вовремя?
– Это я приказал не тревожить, – ответил Терпугов.!
– Ишь ты! Захватил власть и командует. Ладно.
– Пока вы спали, наши с переправы прибыли. Там такое творилось!
От одних только рассказов техников и работников штаба становилось не по себе. В Керченском порту собралось столько войск, что яблоку негде упасть. Люди и техника усеяли берег пролива на десятки километров. Переправочных средств не хватало, буксиры, баржи, катера, маленькие суденышки останавливались от причалов за 100—200 метров. Тогда люди бросались к ним вплавь.
Многие сооружили примитивные плоты, использовали автомобильные камеры, бревна и пытались переплыть пролив. Но течение их упрямо сносило к Камыш-Буруну. А там уже были немцы.
Фашистские самолеты группами, волна за волной, непрерывно бомбили и штурмовали переправу. Нашей авиации для прикрытия войск не хватало. Советские летчики проявили чудеса храбрости и героизма. С земли казалось, что истребителям никакими силами невозможно добраться до немецких бомбардировщиков. И все же они пробивались. Сквозь плотный заслон «мессершмиттов» шли в лобовые атаки и сбивали фашистских стервятников.
– Работникам штаба и техническому составу, – рассказывал начальник штаба полка Апаров, – прорваться к берегу удалось с невероятными трудностями. Кое-что из грузов пришлось бросить.
Двенадцать техников во главе с инженером эскадрильи Анатолием Гридневым в надувных жилетах и спасательных поясах, которые им оставили летчики, привязались к длинной веревке, кое-как вплавь добрались до катера. Там эту веревку привязали к корме и, как на кукане, под бешеным огнем фашистов перетащили их на южный берег пролива. В самую последнюю минуту от взрыва бомбы погиб начальник связи полка майор Мчедлишвили.
До пролива мы добрались сравнительно благополучно, – рассказывал инженер Тараненко. – Стали ждать своей очереди для переправы. Весь день фашистская авиация бомбила и штурмовала скопление войск. Поэтому переправочных средств в действии было немного. Но ночью их прибыло значительно больше. Грузились в полной темноте.
– А светящихся авиабомб немцы не бросали – спросил кто-то.
– Фонари-ракеты, конечно, использовали, но для прицельного бомбометания условия были слишком сложными; над берегом и проливом повисли приподнятый туман и дымы пожарищ. Так что нам повезло. Всем удалось добраться до какой-то баржи. Она и дотянула нас до порта.
– А летать-то полк может?
– Кое-как летали с первого же дня, – ответил Осипову Терпугов. – Не хватало горючего, боеприпасов. Сейчас понемногу всего подбросили. Ничего, жить можно.
– Инженеры Гриднев и Данилин каким-то чудом сумели переправить несколько спецмашин с имуществом, в том числе один стартер.
– Ну, что же, хоть дела и плохи, а воевать за нас никто не будет, – вполне определенно высказал свою мысль командир полка. – Обстановка сложилась вдвойне трудная: за семь месяцев боев мы потеряли половину самолетов, часть из них сбита в воздушных боях или поломана при вынужденных посадках, а на керченской переправе до зарезу нужна авиация.
Посланный в станицу Гостагаевскую капитан Терпугой привез приказ генерала Нанейшвили продолжать боевые вылеты на прикрытие переправы, вести разведку, штурмовать войска противника на Керченском полуострове.
В связи с тем, что техников в полку явно недоставало, майор Осипов отдал приказ: каждому обслуживать по два самолета, летчикам тоже работать между вылетами вместе с техсоставом. Сам же тем временем поехал представиться генералу.
Но неудача наших войск на Керченском полуострове не вызвала падения боевого духа у людей.
В полку осталось еще более двадцати самолетов. Залатанные пробоины, обожженная и облупившаяся краска свидетельствовали, что летчики героически дрались с фашистами и, несмотря на их численное превосходство, нанесли немцам в небе и на земле значительный урон. На боевом счету полка было уже сбито в воздушных боях около тридцати фашистских самолетов.
В конце мая произошло довольно необычное событие. Наша эскадрилья вернулась из очередного боевого полета, все были в хорошем настроении: сбили «мессершмитт».
Разрулили самолеты по капонирам. Командир полка вел с летчиками разбор боевого вылета. День был тихий, солнечный, на небе ни облачка. Где-то в районе Керчинского пролива слышится артиллерийская канонада.
Вдруг подкатила грузовая машина. Глянули мы и ахнули: шестнадцать девушек в пилотках, в военной форме, сидели в кузове.
Из кабины грузовика вылез начштаба и лихо доложил командиру полка:
– Привез пополнение, товарищ майор. Будут, понимаете ли, работать оружейниками.
Молоденькие девчонки спорхнули с кузова и сгрудились у автомашины. Командир полка подошел к будущим оружейницам.
– Здравствуйте, товарищи!
Девушки дружно ответили на приветствие. Подошел к ним и комиссар полка Ильин, С самым серьезным видом девушки начали представляться начальству. А мы, разинув рты, стояли и удивленно смотрели на эту процедуру.
– Ну, теперь держись закоренелые холостяки, – толкнул локтем Алексеева Василий Панфилов.
– С девчатами веселее будет, – заметил кто-то.
– Молоденькие какие!
– Наплачемся мы с ними вдоволь.
– А среди них много симпатичных! Начальник штаба увел оружейниц устраиваться. Ушел и комиссар полка. Майор Осипов продолжал разбор.
– А теперь скажу пару слов о прибывших к нам девушках, – посмотрел на летчиков командир полка. – Вижу, кое-кто руки гютирает, у других глаза заблестели. Но я предупреждаю всех, без исключения: что-нибудь замечу – пеняйте на себя! К землянкам оружейниц не подходить. У меня все.
Вася Панфилов и Саша Алексеев приуныли.
– Полевой монастырь хотят устроить, – ворчал Панфилов.
– А может меня завтра собьют, а я хочу с ней, как с сестрой, поговорить, – горячился Алексеев.
– Ну, хорошо, пусть будет монастырь. Но почему нельзя к их землянкам подходить? – недоумевал Панфилов. – Может я хочу к мирной жизни прикоснуться чуток.
Итак, у многих из нас оружейниками оказались девушки. Ко мне в экипаж тоже попала Мария Крохина. Среднего роста, бедовая, но серьезная девушка.
Среди ее подруг-оружейниц были Чеканова, Лукина, Бабкина, Мирошниченко. Старательные девчата.
Командир эскадрильи говорил:
– У девушек мало опыта. Им надо помочь, чтобы они не числились в полку, а приносили пользу.
Работа оружейников в авиации сложная и очень ответственная. Пушки тяжелые – едва парни поднимали. Девушки оказывали друг другу помощь, но и вдвоем нести пушку тяжело. Почистят, бывало, еле донесут ее до самолета, поставят на место и принимаются за вторую. Хозяйками боя называли мы своих оружейниц.
Но в боевой обстановке не всегда бывает все гладко. Вот и у меня в экипаже случилось прямо-таки неприятность.
Взлетели двумя парами на выполнение боевой задачи и встретили четверку «мессершмиттов». Я лечу ведущим. Разворачиваюсь и иду в атаку, приблизился к «мессеру», ловлю его в прицел. Ага, есть! Нажимаю на гашетку, а пулеметы молчат. Хорошо, что фашисты боя не приняли и почему-то ушли на свою территорию.
Пришлось возвратиться не солоно хлебавши. Ну и задал же я взбучку Маше Крохиной:
– Ты понимаешь, фашист был у меня, как на блюдечке: нажми на гашетку и» мессершмитту» крышка. А пулеметы не стреляют.
– Я понимаю! – ревет Маша, – но я же этого не хотела…
– Ну, чего ты ревешь? Не получилось? Сама виновата!
А потом стало так жалко девушку, что пришлось ее успокаивать.
Прошло некоторое время, опытные ребята-оружейники вместе с инженером полка научили девчат сложному ремеслу. Маша Крохина и другие девушки стали быстро и качественно готовить оружие.
Наши наземные войска почти полностью оставили Крым. Оставшиеся люди и техника продолжали переправляться через пролив на Таманский полуостров. Авиация противника наносила мощные удары по переправе и хотя истребители не могли по-настоящему противодействовать фашистам, мы все же продолжали мешать бомбометанию, дерзко врывались в боевые порядки бомбардировщиков и сбивали их.
В одном из воздушных боев погиб, мой друг, начавший путь в авиацию с аэроклуба, ленинградец Василий Панфилов. Бой был ожесточенный. Четыре «мессершмитта» непрерывно атаковали Панфилова, но Василий бесстрашно вел лобовые атаки, мастерски маневрировал и снова шел в лобовую.
Вот уже скользнул на крыло и рухнул один фашистский самолет за ним, оставляя черный шлейф дыма, снижаясь потянул на запад – второй. Но, простреленный пушечной очередью, на землю упал со своей машиной и Вася Панфилов.
Через два дня четверка истребителей снова вылетела на прикрытие керченской переправы. Мы прорвались через заслон фашистских истребителей, и немецкие бомбардировщики вынуждены были сбросить бомбы на свои же войска, не долетев до переправы.
Возвращаясь на свой аэродром, я заметил, что с запада появились шесть «мессершмиттов», которые начали строить маневр против нашей группы. Ведущий первой пары старший лейтенант Козлов не видел фашистских истребителей. Я со своим ведомым бросился в атаку. Завязался бой.
Вдруг самолет Козлова задымил и начал падать. Рядом горел «мессершмитт». Козлов выпрыгнул с парашютом, а немец тянул через пролив на свою территорию. Как было ни трудно наблюдать за снижающимся товарищем, но я заметил, где приземлился Козлов. После возвращения из полета доложил об этом командиру полка.
– Разрешите слетать и забрать Козлова. Он приземлился недалеко от станции Запорожской и, может быть ранен.
– Хорошо, – сказал Осипов. – Разрешаю лететь на У-2.
Подлетать к станице надо было осторожно: расположена она на самом берегу Таманского полуострова и через пролив хорошо просматривалась с Керченской стороны.
Станицу немцы все время обстреливали из дальнобойных орудий.
Подлетаю на своем «кукурузнике» к Запорожской, покружился, увидел догорающий самолет Козлова. По дыму определил направление ветра, выбрал возле огорода маленькую площадку и сел. Мотор не выключаю.
– Дядя летчик, – затараторили появившиеся мальчишки, – мы видели, как был подбит наш «ястребок».
– А где же летчик, который выпрыгнул с парашютом?
– Он собрал парашют в комок и пошел в станицу.
До станицы километра два, и я хотел перелететь поближе, но, по привычке задрав голову вверх, увидел, что с запада летит пара «мессершмиттов». Дело ясное. Немцы с берега Керченского полуострова заметили мой самолет.
– Ребята, быстрее разбегайтесь! – кричу мальчишкам.
Испуганной стайкой они метнулись в сторону.
– Ложитесь, чертенята! – ору во все горло и сам бросаюсь в канаву.
«Мессершмитты» заходят и начинают расстреливать мой самолет. А я лежу в нескольких десятках метрах от него. После первой атаки вижу – винт самолета вращается, значит не попали. Три раза заходили фашисты, а У-2 все пыхтит. И снова немцы один за другим атакуют бедную машину, прямо как по сердцу режут.
Шесть атак сделали фашисты по беззащитному, одинокому У-2, а он все продолжает стучать мотором на малых оборотах.
– «Должно быть немцы израсходовали все боеприпасы», – подумал я. Нет, они со злостью прошли над центральной улицей станицы и прошили ее длинными очередями из пушек.
Я выскочил из канавы и побежал к самолету. Как из-под земли вынырнули станичные мальчишки. Меня поразило их бесстрашие. Впрочем, они уже вдоволь насмотрелись на войну.
– А ну, марш по домам! – крикнул я мальчуганам.
– Нет, дядя летчик, мы посмотрим, как самолет взлетает. Вы же полетите?
Осматриваю самолет и в замешательстве чешу затылок: пробит центроплан, в верхнем крыле зияет дыра диаметром в полметра, отбита половина стабилизатора, большое отверстие в фюзеляже, возле кабины.
Оказывается немцы били по моему самолету не только бронебойными, но и фугасными снарядами. В результате мелкими осколками пробиты покрышки колес, и самолет сел на обода.
Я выключил мотор. Что же делать? На таком самолете не улетишь. Пришлось оставить его и пойти с мальчишками в станицу.
– Летчик к вам не заходил? – спрашиваю в первом же доме.
– Был, сердешный, был. Попоила его молочком. Потом он пошел на тот край станицы. Может, и ты молочка попьешь?
– Спасибо, тетенька, – поблагодарил я женщину, – времени у меня в обрез.
– Ну, иди, голубчик.
Пошел дальше искать Козлова. Минут через двадцать нашел: сидит бедолага с хозяевами за столом, обедает. Вид у него расстроенный и уставший.
Поздоровались мы, поговорили. Вкратце поведали друг другу о своих злоключениях. Я хорошо понимал состояние Козлова: быть подбитым, потом выброситься с парашютом – дело не из приятных.
– Ладно, отдыхай, а я пойду. Надо что-то делать с самолетом. Немцы могут снова прилететь, чтобы добить его.
Пошел по домам просить помощи. Мужчин в станице мало, одни женщины, старики и дети. Целая куча мальчишек следует сзади. Собрал десятка два женщин.
– Пошли, летчик, мы тебя на руках, куда хочешь донесем! – Смеются казачки.
– А то, может у нас в женихах останешься?
– Девчата у нас хорошие, работящие. Детишками быстро обзаведешься, колхоз дом построит. Выбирай любую! Свадьбу сыграем на всю Кубань! Ну, как, командир, согласен?
– А я вот сейчас в работе проверю, которую из вас можно сватать.
– И то дело.
Приподняли мы с казачками самолет и на ободах перекатили в вишневый сад. Долго тащили его, с шутками-прибаутками. Все-таки два километра.
Мальчишки тут как тут. Замаскировали самолет ветками, лопухов натащили целую гору. С воздуха не обнаружить.
Успокоенный за судьбу самолета, возвращаюсь к Козлову.
– Надо бы сообщить в полк, – говорю ему.