Ну и как должны были воспринимать такое положение вещей русские крестьяне? При том, что они учили детей читать по Священному Писанию, долгими зимними вечерами работали под чтение грамотного отрока и очень хорошо знали, что говорил по этому поводу Христос?
* * *
…Псовая охота — штука красивая, хотя, впрочем, совершенно бесполезная. Хуже, что во многом бесполезен оказался и сам помещик. Возложенных на него надежд сословие прежних землевладельцев не оправдало. Хозяйствовать на земле без рабов, даже получив выкуп, они и не хотели, и не могли. Уже в 1887 году, спустя четверть века после реформы, в руках крестьян 50 губерний Европейской России было 77,8 млн. десятин, или 54,5 % всей пахотной земли. В хлебопроизводящих черноземных губерниях процент еще выше — в половине из них доля крестьянской земли уже тогда доходила до 75 %. К началу 1914 года крестьяне купили у помещиков еще 27 млн. десятин и столько же брали в аренду. Как видим, не так уж много было земли, которая к лету 1917 года не находилась в их руках. Конфискация помещичьих усадеб означала для крестьянина не спасение, а компенсацию морального ущерба, понесенного во время реформы, да прибавку к рациону. Однако эта прибавка позволяла отогнать призрак голода — кому-то за пределы видимости, кому-то за ограду двора, но и это уже было много.
Дело в том, что реформа 1861 года запустила ещё один механизм. В условиях жестокой нехватки земли и общинных порядков, для того чтобы увеличить наделы, крестьяне стали «плодиться и размножаться».
За 50 прошедших после реформы лет численность сельского населения Европейской России выросла вдвое. Перед реформой она составляла 50 млн. человек, а в 1914 году — 103 млн. Соответственно, уменьшалось число земли, приходящейся на одного человека, а поскольку дети вырастали и семьи делились — то и на хозяйство.
«В Полтавской губернии, где 85 % крестьянских дворов не подвергаются переделам уже несколько десятилетий подряд, —
Проблема российского аграрного сектора была не в нехватке земли, а в размере хозяйства. Земля делилась «по справедливости» — каждому мужчине в семье, независимо от возраста, давались равные наделы (после революции во многих местах наделы давали «по едокам» — но сути это не меняло). Россия была страной даже не мелкого, но мельчайшего хозяйства. А такое хозяйство малопродуктивно. В нем нет места ни для культуры земледелий, ни для какой бы то ни было механизации. Сельское хозяйство предреволюционной России — это лошадь с сохой, борона, минимум навоза в качестве удобрения и жесточайшее использование земли на износ — потому что кушать хочется каждый год. И чем меньше земля родит, тем более беспощадно ее эксплуатируют. В 1913-м, достаточно урожайном году, например, урожай пшеницы в России был в 3 раза ниже, чем в таких европейских странах, как Англия и Германия. Одним климатом этого не объяснишь.
18 мая 1928 года в докладе «На хлебном фронте» Сталин приводит выкладки советского экономиста, члена коллегии ЦСУ В. С. Немчинова. Согласно им, до 1917 года более 70 процентов товарного хлеба давали крупные хозяйства, использующие труд наемных работников. В 1913 году в них было занято 4,5 млн. человек. Остальной товарный хлеб давали крупные крестьянские хозяйства, возникшие в основном по не знавшим крепостного права окраинам и отчасти после столыпинской реформы. Прочая деревня в лучшем случае кормила себя.
Как видим, передел помещичьих земель, в ходе которого они были распластованы на полоски и прирезаны крестьянам, уменьшал количество товарного хлеба и лишь глубже вгонял сельское хозяйство в тупик, из которого начинало уже припахивать могильным душком.
В 1916 году количество земли на душу населения выражается следующей таблицей:
Обеспеченность посевами сельского населения (десятин посева на 100 душ сельского населения)
Чтобы столыпинская реформа удалась, всех этих людей надо было куда-то девать. Поскольку девать их было некуда, то для спасения российской экономики в рамках классической либеральной модели эти 26 миллионов (возьмем среднее между 20 и 32 млн.) человек должны были умереть.
Как? Способ смерти сельского населения в России известен и чрезвычайно прост — голод.
Интересно, когда крестьяне осознали, что государство российское их сознательно и хладнокровно
«По мнению крестьян, этот закон Государственной Думой одобрен не будет, так как он клонится во вред неимущих и малоимущих крестьян. Мы видим, что всякий домохозяин может выделиться из общины и получить в свою собственность землю; мы же чувствуем, что таким образом обездоливается вся молодежь и все потомство теперешнего населения. Ведь земля принадлежит всей общине в ее целом не только теперешнему составу, но и детям и внукам».
То есть реформа была воспринята как покушение на жизнь будущих поколений русских мужиков — чем она на самом деле и являлась, ибо мужики не производили товарного хлеба, а стало быть, в рамках англосаксонской модели их существование не имело смысла. Каков был ответ — угадать нетрудно. Отношения основной массы сельского населения и власти приобрели характер если не войны — война еще вспыхнет, то некоего ига, вроде татарского. Именно изменением восприятия власти — уже не как бедствия, а как врага — можно объяснить резкую ненависть крестьянства к «птенцам реформы» — выделившимся из общины крестьянам-собственникам. То есть там были, конечно, и объективные причины для нелюбви, но их ненавидели в том числе и как
— У нас в такие зимы ох сколько народу умирает…
— Отчего же? От холода?
— Эх ты, птичка Божия, ни заботы, ни труда… От голода, милая барышня! От того, что в иную зиму даже картофельной шелухи нету.
— Извините меня, я действительно далека от всего этого…
Из фильма «Рождённая революцией»
Мы уже писали во второй части «Технологии невозможного» о структуре потребления покупных продуктов в России и о крайней скудости потребления на селе. Теперь взглянем на проблему с другой стороны — снизу.
«Описания крестьянских бюджетов, произведенные в 90-х годах[17] в разных губерниях России, обнаружили поразительное однообразие и скудость потребностей у крестьянского населения… Главной статьей расхода была пища, по преимуществу растительного характера и собственного производства. Она поглощала до 80 % всей расходуемой деньгами и натурой суммы. На одежду тратилось 15 % бюджета, причем опять расходуемые суммы в значительной мере составлялись из продуктов своего хозяйства. Потребности высшего порядка, расходы на мебель, предметы комфорта, культуры и культа занимали в бюджете крестьянина ничтожное место, измеряемое 3 % общей суммы расходов. Значительная доля этих потребностей удовлетворялась опять или изделиями собственного производства, или работой мелкого кустарного, соединенного с земледелием ремесла. Услугами крупной промышленности крестьянство почти не пользовалось. Все квалифицированные потребности были, кроме того, крайне непрочны в крестьянском быту. При малейшем сокращении ресурсов они исчезали, уступая место единственно развитой, бесспорной и малосжимаемой у крестьянина потребности в пище. Абсолютная сумма крестьянского расходного бюджета также был невелика. В разных районах и при разных условиях в среднем получилась одна и та же величина — около 50 руб. на душу в год. В эту ничтожную сумму должны были вмещаться все потребности, начиная от пищи и кончая книгами, спиртными напитками и табаком»[18].
Бедные хозяйства от более богатых середняцких по затратам на еду практически не отличались — увеличивалась сумма на одежду и на «роскошь» вроде чая, сахара и т. п.
Историк Кара-Мурза приводит простенькую табличку: сколько и каких продуктов в год потребляли жители предреволюционной России и жители СССР в 1986 году, который у нас считался
«После голода 1891 г., охватывающего громадный район в 29 губерний, нижнее Поволжье постоянно страдает от голода: в течение XX в. Самарская губерния голодала 8 раз, Саратовская 9[20]. За последние тридцать лет наиболее крупные голодовки относятся к 1880 г. (Нижнее Поволжье, часть приозёрных[21] и новороссийских губерний) и к 1885 г. (Новороссия и часть нечерноземных губерний от Калуги до Пскова); затем вслед за голодом 1891 г. наступил голод 1892 г. в центральных и юго-восточных губерниях, голодовки 1897 и 1898 гг. приблизительно в том же районе; в XX в. голод 1901 г. в 17 губерниях центра, юга и востока, голодовка 1905 г. (22 губернии, в том числе четыре нечерноземных, Псковская, Новгородская, Витебская, Костромская), открывающая собой целый ряд голодовок: 1906, 1907, 1908 и 1911 гг. (по преимуществу восточные, центральные губернии, Новороссия)»[22].