Как бы ни были важны и интересны находки в районе Вадьяка, Дюбуа с самого начала понял, что надежда открыть недостающее звено на склоне вулкана Вилис не совсем оправдана, поскольку большинство из найденных костей принадлежало не вымершим, а ныне здравствующим в джунглях Явы видам животных. Поэтому он решил перенести разведочные работы на север во внутренние области Центральной Явы, в район грандиозного вулкана Лаву Кукусан, где в долине реки Бенгаван в местности Кедунг-Брубус, по сведениям жителей, находили кости гигантов, или как называли их малайцы, гвардейцы-руксасас…
Пробные раскопки развернулись около городка Мадиун, где река прорезала пласты плотно сцементированного вулканического туфа и песка. В них в изобилии залегали кости слонов, гиппопотамов, оленей, гиен, тапиров. 24 ноября 1890 года была сделана новая находка: из груды костей извлекли обломок правой стороны нижней челюсти с двумя предкоренными зубами и альвеолой (гнездом), в которой некогда помещался клык. Дюбуа достаточно было бегло осмотреть находку, чтобы понять, что челюсть принадлежала человеку, а не антропоидной обезьяне. Глубокая древность обломка тоже не вызывала сомнений: судя по значительной тяжести, кость давно минерализовалась, а по характерному темному цвету она не отличалась от любой из многих сотен костей животных, извлеченных из вулканического туфа.
Значит, эта челюсть принадлежала человеку, который жил на берегах Бенгавана в доледниковые времена около миллиона лет назад, когда Ява соединялась «земным мостом» с материковой частью Азии? Значит, это и есть первый обломок скелета обезьяночеловека — недостающего звена в родословной человека? Сделать такое заключение при взгляде на не очень массивную, но в то же время исключительно низкую челюсть естественно и соблазнительно. Однако Дюбуа сохраняет сдержанность и не торопится делать выводы. По-видимому, он представлял себе челюсть обезьяночеловека иначе и обломок из Кедунг-Брубуса при всех его необычных особенностях все же определял как человеческий. Питекантроп аллалус, обезьяночеловек бессловесный, не умел, как следует из его названия, произносить слова. А первое, что бросилось в глаза при осмотре фрагмента челюсти и поразило Дюбуа больше всего, была необычайно большая протяженность в ширину ямки для так называемой двубрюшной мышцы, степень развития которой, по мнению некоторых антропологов, косвенно подтверждает или, напротив, опровергает наличие речи. Существо из Кедунг-Брубуса несомненно говорило и, следовательно, не могло занять вакантное место недостающего звена.
В «Первом квартальном докладе Рудного бюро» за 1891 год Дюбуа опубликовал краткие заметки об открытии обломка челюсти, найденного около Мадиуна. Из них следует, что он не сомневался в принадлежности челюсти человеку, поскольку клык, судя по сохранившейся альвеоле, был не антропоидный бивнеобразный, а человеческий по типу. Передняя часть челюсти тоже отличалась человеческими особенностями — возможно, даже отчасти выделялся подбородочпый выступ, чего не имела, как известно, челюсть неандертальца. Однако ярко выраженная примитивность и массивность нижнего края фрагмента челюсти позволили Дюбуа определить ее как «остаток неточно определенного вида человека», «другого, вероятно, низшего типа» челюсти по сравнению с челюстями современного человека и неандертальцев Европы ледниковой эпохи. Поиски недостающего звена продолжались.
«Кажется, напал на след», — ликовал в душе Дюбуа. Нюх и чутье разведчика, выработанные за годы пребывания на островах Нидерландской Индии, а также инстинкт хорошо тренированного палеонтолога ведут его вперед — вниз по течению реки Мадиун на северо-запад, к месту, где она сливается со стремительным потоком Бенгаван-Соло, Большой реки. Всюду, где по берегам поднимаются обрывы разрушенных водой вулканических пластов, Дюбуа останавливается и метр за метром осматривает обнажения, извлекая из песчанистого грунта кости, в том числе незначительные по размерам. Один за другим заполняются бесценными коллекциями ящики, которые с трудом волокут нанятые в окрестных деревнях носильщики-малайцы. Дюбуа не считает теперь, как ранее, что только пещеры могут служить идеальной кладовой палеонтологических сокровищ. Продукты извержения Лаву Кукусан и Гунунг-Гелунгунг — вулканический песок, зола и туф — превосходно консервировали кости, сохранив их в идеальном для изучения состоянии.
Животные гибли, по-видимому, во время страшных в стихийной мощи извержений вулканов и в периоды катастрофических наводнений, или, как называют их его друзья-малайцы, банджире, знаменитых разливов яванских рек, которые выходили из берегов в сезон тропических ливней. Животные могли также стать жертвами крокодилов. По тем же причинам в вулканических пеплах и песке оказывались костные остатки антропоидных обезьян человека и, разумеется, недостающего звена…
На 60 миль протянулась вдоль рек Бенгаван и Мадиун низкая гряда холмов Кенденг — от Кедири Мадиун и Сурокарты, с одной стороны, и от Рембанга до Самаранга, с другой. Всюду в этом обширном ареале речных долин располагались местонахождения костей вымерших животных. Каждый из пунктов имел протяженность от одной до трех милей, и любой шаг здесь мог привести к неожиданному открытию. Поэтому нужна была максимальная собранность. Десятков и сотен метров толщины достигали слои разных геологических формаций — отложения моря, бурных пресноводных потоков, пласты вулканического пепла и золы. Окаменелости позволяли определить время образования слоев, а также характер природного окружения в центральных районах Явы сотни тысяч лет назад. Дюбуа, увлеченный сборами, потерял счет дням, и, если бы не приближающийся сезон ливней, то он так и продолжал бы до бесконечности переходить с места на место. Наступил последний вынужденный «антракт» перед финальным действием, наполненным решающими событиями.
Осмотр разрушенных обвалами и водой берегов удалось возобновить в августе 1891 года. Разведка в долине реки Бенгаван привела к открытию на левом берегу у подножий холмов Кенденг, тянувшихся непрерывной узкой цепочкой с востока на запад, богатых костеносных горизонтов. В особенности поразили Дюбуа мощность и значительная протяженность древних вулканических слоев, выступающих из воды в районе городка Нгави и небольшого кампонга (деревушки) Тринил. На семь с половиной миль протянулись крутые обрывы, и каждый очередной участок левого берега казался заманчивее пройденного ранее! Никогда еще не попадались в таком изобилии тяжелые кости. Дюбуа едва успевал бегло осматривать содержание корзин своих помощников — сборщиков, радуясь разнообразию видов животных, остатки скелетов которых встречались на отмелях у подножий обрывов или извлекались прямо из слоя. Большинство костей принадлежало южным слонам-стегодонтам, буйволам-лептобос, разнообразным по видам и отличающимся небольшими размерами оленям, гиппопотамам, тапирам, носорогам, свиньям, гиенам, львам, крокодилам.
В Азии было известно до сих пор только одно место, где кости древних животных встречались в таком большом количестве и удивительном разнообразии, — Сиваликские холмы в Индии. Холмы Кенденгс поразительно напоминали их. А тут еще выяснилось, что кости буйвола с берегов Бенгавана оказались похожи на кости того же животного, бродившего некогда в окрестностях Сиваликских холмов. Можно было подумать, что буйволы переселились из Индии на Яву, благополучно миновав опасности тысячекилометрового пути! Для полноты сравнения Сивалика и Кенденгса недоставало лишь открытия в Центральной Яве какого-нибудь антропоида, вроде предшественника современных шимпанзе, найденного в Индии. Если тяжелые и неповоротливые буйволы сумели добраться до южной оконечности Азиатского материка, то почему такое же путешествие не могли совершить антропоидные обезьяны, существа подвижные и непоседливые, и на удивление сообразительные? Непрерывная полоса роскошных тропических лесов, охватывающих юг Азии, — превосходная дорога для таких путешественников! Значит, надо искать, искать, искать… И Дюбуа с неутомимым самозабвением ищет, с замиранием сердца вглядывается в россыпи бархатисто-коричневых костей, нетерпеливо извлекает из вулканических пеплов каждую подозрительную косточку.
Впереди на берегу Бенгавана за густым кустарником и пальмами спрятались строения никому пока в мире неведомой деревушки Тринил. Ее окружают небольшие плантации маиса и бананов, а далее сплошной стеной встает непроницаемый для лучей солнца тропический лес Кенденг. Дюбуа со спутниками переправляется на левый берег, чтобы осмотреть обнажения. Уровень воды в Бенгаване стоит еще высоко, однако часть древних слоев оказывается доступной для обследования. Ученый выпрыгивает из лодки и направляется к наиболее возвышенному участку берега, где река делает крутой поворот.
За многие недели изучения геологии долины Бенгавана он научился безошибочно определять перспективные для поисков горизонты. Вода плещется у слоя галек, образующих плотные скопления, конгломераты. Яванцы называют такие пласты лахаром. В них залегают также камни, выброшенные при извержениях вулкана. Верхнюю часть берега образуют твердые вулканические туфы, перемешанные с белой глиной. В этих глинистых горизонтах встречаются растительные остатки, например, листья фикусов и магнолий. Однако наибольший интерес вызывает средний слой, представляющий плотный пласт вулканического пепла, песка и золы, толща так называемых лапилли, в которых залегают части скелетов вымерших животных. К размытому потоками воды слою лапилли и направился Дюбуа, желая осмотреть его в первую очередь. Он не ошибся в предположениях — на отмели среди глыб темно-серо-коричневой земли валялось множество вывалившихся из земли костей, окрашенных в характерный темно-коричневый цвет, первый признак их далекой древности. Дюбуа поднял несколько обломков и, как уже неоднократно бывало раньше, подивился необычайно большой тяжести. Впрочем, кости действительно, от длительного пребывания в слое лапилли как бы окаменели. Тринильский мыс явно заслуживал того, чтобы осмотреть его внимательнее и даже, возможно, произвести раскопки.
В течение нескольких недель продолжалось обследование окрестностей Тринила. Был сухой сезон, уровень мутно-серой воды в Бенгаване резко понизился, на поверхность выступили густо насыщенные костями слои вулканических пеплов. Дюбуа пожинал богатый осенний «урожай» находок. Удалось даже найти обломки костей низших обезьян — макак. Однако ничто так не обрадовало его и не окрылило новыми надеждами, как невзрачный на вид зуб, который он извлек в сентябре 1891 года со дна неглубокой ямки, расположенной на склоне Тринильского мыса в слое лапилли. Не требовалось много времени, чтобы уяснить, какое из животных могло его «потерять» — настолько хорошо сохранился зуб и так выразительны были его характерные особенности. По структуре рельефа жевательной поверхности, величине коронки, широко расставленным корням третий коренной зуб, который выпал когда-то из верхней челюсти, принадлежал, несомненно, одной из разновидностей высших приматов — крупной антропоидной обезьяне или… человеку!
Вероятнее всего, обезьяне, решил Дюбуа, не очень велики размеры коронки и слишком широко расставлены корни зубов, не укороченные, к тому же, как у современного человека, а непривычно длинные. «А может быть, человеку?» — забеспокоился он. Хоть и велики пропорции зуба, но они заметно меньше верхних третьих коренных антропоидных обезьян. Смущало также то, что длина зуба была короче ширины — типично человеческая, а не антропоидная черта. Два выступа на жевательной поверхности заднего края коронки оказались сильно уменьшенными в размерах по сравнению с соответствующими выступами на коренном антропоидов. Раздумья Дюбуа завершились тем, что он в конце концов пришел к выводу о принадлежности зуба антропоидной обезьяне типа шимпанзе. Такое заключение отнюдь не лишало находку на Гринильском мысе исключительной важности и сенсационности. Если этот зуб действительно принадлежал шимпанзе, то он представлял собой еще одну связующую нить с миром древнейших животных Сиваликских холмов Индии. А там, где она есть, можно надеяться открыть и недостающее звено! В «Третьем квартальном Докладе Рудного бюро» появилась краткая заметка Дюбуа, в которой он, подводя итоги своих изысканий в районе деревушки Тринил, назвал «наиболее замечательной находкой верхний третий коренной шимпанзе» — Anthro-Popithecus troglodytes. Это позволило ему также сделать вывод о том, что шимпанзе — «ближайшая из высших антропоидных обезьян кузина человека», жила миллион лет назад не только в Индии, но также на Яве.
Открытие зуба удвоило энергию Дюбуа. Все помощники и он сам переключились на тщательный осмотр обнажений Тринильского мыса. Жители деревни, в особенности вездесущие мальчишки, удивленные странным объектом поисков «белого господина» — никому не нужных костей, заваленных многометровой толщей земли, — помогали собирать жалкие остатки гигантов-руксасас. Вскоре Дюбуа стало ясно, что поверхностный осмотр места находки зуба и прилегающих участков мыса не даст желанных результатов, если не совместить его с настоящими раскопками. И тогда он нанял землекопов, объяснил им задачу, и, привычные к работе на полях, крестьяне-малайцы начали неторопливо копать слой лапилли, выискивая в нем кости гигантов-руксасас. С особым старанием и тщательностью велись раскопки около углубления, в котором был обнаружен зуб шимпанзе.
Слой удалялся за слоем со всевозможными предосторожностями, один за другим извлекались из вулканического туфа многочисленные обломки костей, которые Дюбуа едва успевал просматривать. Нужно было обладать его терпением и упрямством, фанатической уверенностью и безграничным энтузиазмом, чтобы не впасть в безнадежное отчаяние от безрезультативности первой, второй и, наконец, третьей недели раскопок. Ни одной, даже самой незначительной, косточки шимпанзе среди тысячи костей слонов, носорогов, свиней, тигров, гиппопотамов! Но всему есть предел: в один из октябрьских дней малаец, который копал всего в метре от углубления, где нашли зуб, наткнулся на что-то шаровидное. Оно было включено в окаменевший вулканический туф. Когда блок со странной находкой извлекли и Дюбуа осмотрел «шар», стало ясно, что в руках у него находится черепная крышка, вероятно, того самого существа, которому принадлежал зуб.
Кость, тяжелая, как мрамор, из-за минерализации и хранящая холодок древнего слоя земли, имела темный шоколадно-коричневый цвет. Черепной крышке пришлось много испытать, прежде чем она попала в руки человека: поверхность ее была покрыта большим количеством мелких выемок и канавок и следами сильной коррозии. Особенно глубокие лунки прослеживались по краю верхушки черепа, где просматривались границы слома кости. Дюбуа измерил расстояние от места, где залегала черепная крышка, до участка, где месяц назад нашел зуб. Находки, которые доставили ему столько волнений и переживаний, разделяло пространство всего в три ярда! До чего же, однако, тяжелы, но одновременно чудесны эти последние ярды, возвещающие о торжестве его идей и оправданности трудно объяснимого предчувствия, что он с самого начала находился на правильном пути. Но, чтобы осознать это, требовалось сделать еще одно открытие, вслед за которым последовало бы гениальное озарение и раскрылась глубинная суть «содеянного». До такого счастливого момента оставалось «всего» два года! Как же несправедливы те, кто в будущем скажет о Дюбуа, что он легко делал открытия…
А пока он в одной из хижин Тринила с помощью до-лога и молотка освобождал костяной шар из каменного плена. Через несколько дней черепная крышка лишилась последних остатков туфового обрамления, и можно было приступить к внимательному и спокойному осмотру ее, а также к необходимым измерениям. Череп сохранился не полностью — у него отсутствовали все лицевые кости и основание, из-за чего реконструировать первоначальный облик было нелегко. Общий вид черепной крышки не оставлял у Дюбуа сомнений, что она принадлежала какому-то крупному антропоиду, вероятнее всего шимпанзе. Так же, как у него, наиболее широкая часть черепа, если на него смотреть сверху, располагалась ближе к затылку, а не по центру, как у современного человека. Исключительную примитивность существа из Тринила выдавали, кроме того, малая высота черепной крышки, сильно уплощенный затылок, расположение наиболее широкой части черепа в нижнем отделе его на границе с основанием, а также массивные, как у обезьян, надглазничные валики, козырьком нависающие над глазницами. Посредине лба, где у обезьян поднимается костяной гребень, Дюбуа отметил возвышение, протянувшееся в виде валика. В какой-то мере тринильская черепная крышка напоминала Дюбуа не только череп шимпанзе, но также гиббона, хотя для сравнения черепную крышку последнего следовало увеличить в два раза!