После взятия Астрахани к Ивану IV обратился и Сибирский царь Едигер. Его одолевали и громили властители Бухары, Шейбаниды, и Едигер просил помощи, соглашался признать себя вассалом царя и предлагал платить дань, по соболиной шкурке с человека в год. Естественно, государь ему не отказал. Но с данью получилась накладка. Количество подданных Едигер исчислял в 30 тыс. (имелись в виду главы семейств). Из Москвы направили в Сибирь сына боярского Курова, однако вместо 30 тыс. соболей ему дали 700. Хан заверял, что его страна разорена войной, не может выплатить больше. Правительство Адашева сочло это обманом, арестовало сибирского посла. Пошла переписка, переговоры. Наконец вмешался сам царь, и было принято здравое решение — не требовать дань в полном объеме. Да и как тут требовать? Сибирь — страна далекая, в подданство попросилась сама, может и передумать. Вот и пусть платит реальную цифру, тысячу соболей.
Ну а с Османской империей отношения сложились весьма своеобразные. Сулейман Великолепный внешне никак не выказывал вражды. Обращался к Ивану IV с подчеркнутым уважением, в грамотах писал его имя золотыми буквами, называл «царем счастливым», «мудрым». Рассуждал о пользе торговых связей. Турецкие и русские купцы, дипломаты, свободно ездили через Азов и Дон. Но в это же время султан активизировал необъявленную войну руками крымцев, ногайцев, казанцев. Что ж, Иван Васильевич действовал аналогично. Когда кабардинцы и черкесы попросили подмоги, чтобы воевать против турок и татар, царь запретил трогать османские владения. Объяснил, что с султаном у него мир. Но против Девлет-Гирея обещал оказать содействие.
Оно понадобилось летом 1555 г. Крымский хан, узнав о переходе Кабарды в российское подданство, выступил на нее с 60-тысячным войском, полком янычар и турецкими пушками. Иван Васильевич тотчас выслал Ивана Шереметева с 13 тыс. детей боярских, стрельцов и казаков — совершить глубокий рейд в степи, ударить по кочевьям, отогнать стада татар и заставить их повернуть назад. Но хан, как выяснилось, хитрил, чтобы ввести в заблуждение русскую разведку. Распускал слухи, что идет на Кавказ, а потом внезапно повернул на Русь. Шереметев узнал об этом от казаков, известил царя, и Иван IV выступил к Туле с большой армией. Девлет-Гирей, не подозревавший, что в тылу у него находится рать Шереметева, очутился между молотом и наковальней…
Спасла его полная беспечность правительственных чиновников. Или измена. Дьяки из аппарата Адашева разослали инструкции пограничным воеводам, подробно расписав, каким образом хана берут в кольцо. То ли некоторые из этих грамот были перехвачены татарами, то ли утечка информации произошла преднамеренно, Девлет-Гирею стало ясно, что орда попала в ловушку, и он развернулся на прорыв. В это время ратники Шереметева уже начали действовать. Крымцы всегда нападали на Русь двумя эшелонами. В первом, налегке, двигались воины, а во втором гнали заводных лошадей, везли повозки для будущей добычи и самого ценного «товара», детей и девушек. Наши воины разгромили этот эшелон, захватили 60 тыс. коней, верблюдов. Шереметев отправил их в Рязань и Мценск, и у него осталось 7 тыс. человек.
Под Судбищами на него навалилось ханское войско. Наши бойцы дрались самоотверженно, разметали передовые отряды. Но Девлет-Гирей, захватив пленных, узнал под пытками, что русских мало, и бросил в бой все силы. Сеча длилась 8 часов. Развернулась и открыла огонь турецкая артиллерия. Вслед за татарами в атаку пошли янычары. Шереметев был ранен, воины погибали. Однако последние две тысячи ратников и казаков под началом Алексея Басманова «засеклись» в дубраве, огородившись от конницы срубленными деревьями, и отразили три жестоких приступа. Девлет-Гирей опасался, что подойдут царские полки, и вечером ушел прочь. А Иван Грозный под Тулой получил известие, будто Шереметев разгромлен, и полчища татар идут на Москву. Советники требовали от царя отступать, но он не послушал их, двинулся вперед — и встретился с остатками героического отряда. Чествовал их как победителей.
Куда лучше удавались султану и Девлет-Гирею тайные операции. Их агентура сумела обработать нового астраханского царя Дервиша-Али, и он изменил. Весной 1556 г. к нему отправилась из Крыма тысяча янычар, с востока подошли с ногайцами сыновья князя Юсуфа. Русские купцы, ратники и казаки, находившиеся в городе, об угрозе не знали. Все было, вроде бы, мирно. Заговорщики напали на них вероломно и внезапно, вырезав всех до единого. Поблизости располагался отряд воеводы Мансурова, прикрывавший Волго-Донскую Переволоку. Узнав, что Астрахань захвачена, он отступил к донским казакам в городок Зимьево и послал спешное донесение в Москву.
Царь принялся формировать судовую рать, поручив командование стрелецким головам Черемисинову и Писемскому, призвал на помощь ногайцев Исмаила. Но опять отличились казаки. На этот раз их возглавил атаман Ляпун Филимонов. Он понял, насколько важно не упустить время, пока астраханцы не получили новых подкреплений и не изготовились к обороне. Донские и волжские казаки, собрав все силы, напали на врага, не дожидаясь воевод. Побили ханское воинство, разорили улусы. Астраханцы считали, что русские рати далеко, удар стал для них полной неожиданностью. Поднялся общий переполох. Страшась мести за содеянное, разбегались кто куда. Когда приплыли струги со стрельцами, они нашли город пустым. А подоспевшие ногайцы вылавливали «бегавших» астраханцев. Дервиш-Али удрал в Крым. Ляпуна Филимонова за проявленную доблесть пожаловали в дети боярские. А нового хана Иван Васильевич решил не ставить. Сколько можно измен? Астрахань окончательно вошла в российские владения.
Но бои развернулись не только в Нижнем Поволжье, а на очень широком фронте. Когда Астрахань готовилась обороняться от царских войск, Девлет-Гирей тоже намеревался помочь ей и помешать русскому удару — тем же способом, как он пытался сорвать поход на Казань. Он вывел в поле свою орду и решил устроить массированный набег на Тулу или Козельск. Казачья разведка доложила об этом, царь выехал в Серпухов, собирая армию для отражения крымцев. Однако эти полки не понадобились. Против татар применили новую тактику. Предвидя, что Крымский хан в стороне от сражений не останется, Иван Васильевич упредил его и послал на Днепр дьяка Ржевского с отрядом стрельцов и служилых казаков.
Они спустились по реке, и к ним присоединились атаманы Млынский и Еськович с 300 днепровскими казаками. Вместе с ними государевы воины напали на Ислам-Кермен и Очаков, погромили посады. Хан встревожился, послал против них второе лицо в государстве, калгу, «а с ним весь Крым, князи и мырзы» [138]. Но взять отряд оказалось не так-то просто. Казаки и стрельцы засели на острове, укрепились окопами и шесть дней отбивали атаки. Крымцы понесли большие потери от огня пищалей — в массе всадников пули косили жертвы без промаха. А потом Ржевский совершил ночную вылазку, отогнал «стада конские, да на остров к себе перевез», переправил их на другой берег, и «по Заднепровью по Литовской стороне вверх пошел».
Татарский набег был сорван. Мало того, лихая операция вызвала восторг и симпатии к русскому царю у остальных днепровских казаков. Возглавлял их князь Дмитрий Вишневецкий. Очень знатного рода, из Рюриковичей, он был одним из пограничных магнатов-рубак. По натуре — отчаянный авантюрист, он успел послужить и польскому королю, и молдавскому господарю, и даже турецкому султану. Вернувшись на родину, получил пост старосты Каневского и Черкасского. Казакам бесшабашный князь пришелся по душе, его избрали гетманом (в казачьей среде он получил прозвище Байда). Вишневецкий дружески принял Ржевского — дьяк со своим отрядом шел через его владения. А после этого князь обратился к царю, просил принять в подданство вместе с его городами. Обещал, что и без подкреплений, собственными силами, запрет хана в Крыму, «как в вертепе».
Канев и Черкассы Иван Васильевич принимать не стал, ведь это неминуемо вызвало бы войну с Литвой и Польшей. Вместо них государь выделил Вишневецкому г. Белев и принял его на службу «со всем козацтвом». Таким образом, и днепровские казаки перешли к Ивану Грозному! И новые подданные тут же постарались зарекомендовать себя. Вишневецкий еще раз ударил на Ислам-Кермен, захватил крепость штурмом и сжег, а пушки из нее вывез на остров Хортица, в то время еще пустынный. Здесь в 1556 г. впервые была построена знаменитая Запорожская Сечь (т.е. засека, укрепление). И она служила России!
Как раз Байда-Вишневецкий устанавливал законы Сечи, взяв за образец Мальтийский орден. Запорожцы именовали себя «лыцарями», присягали защищать христиан от «басурман», внутри Сечи вводилось безбрачие, женщины в нее категорически не допускались. Сурово карались предательство, воровство, блуд, трусость. Впрочем, традиции воинского братства и сходные законы (кроме безбрачия) задолго до Вишневецкого существовали у казаков на всех реках, они вырабатывались исторически. Казачий круг, выборность атаманов и старшины, строгая дисциплина в походах и равенство в быту, почитание стариков, взаимовыручка — такие обычаи оказывались оптимальным для тех условий, в которых жили казаки. Без этого было нельзя. А разве не были необходимыми буйные и веселые казачьи праздники, песни, пляски? Разве не требовалась подобная разрядка после непомерных трудов и опасностей? И в Сечи «мальтийские» нововведения органически переплелись с исконными казачьими обычаями.
Но для Девлет-Гирея укрепление, появившееся на его территории (а Запорожье относилось к крымским владениям) стало очень неприятным сюрпризом. Он бросил на Сечь все свои силы. Татары осаждали и штурмовали Хортицу 24 дня, но взять ее так и не смогли, ушли несолоно хлебавши. А в это же время кабардинцы, адыги и гребенские казаки атаковали с другого фланга, захватили города Темрюк и Тамань. А донские казаки впервые вышли в море (по крайней мере, к 1556 г. относится первое упоминание об этом). Отряд атамана Михаила Черкашина погромил окрестности Керчи. Хан был в ужасе. Счел, что его атакуют передовые отряды, а за ними придет войско самого царя. Девлет-Гирей «у турского салтана помощи просил», писал, что Крым погиб, если Порта не возьмет его под защиту. Крымцы жаловались, что Россия действует по казанскому сценарию — дескать, там тоже сперва напустили казаков, а потом завоевали… Еще одного врага нашей страны, князя Юсуфа, победил и убил его брат Исмаил, захватил ногайскую столицу г. Сарайчик и доносил Ивану Васильевичу: «Врага твоего уже нет на свете… я властвую надо всеми улусами».
К сожалению, отношения Москвы с казаками складывались отнюдь не безоблачно. Руководители внешнеполитического ведомства Адашев и Висковатый повели переговоры с Исмаилом, склоняя его принять подданство царю. Но между ногайцами и казаками издавна шли столкновения. То степняки налетят на казачьи городки или идут на Русь за полоном, то казаки отбивают полон и угоняют у ногайцев лошадей, овец. Мурзы поставили условие — убрать казаков с Волги. И Адашев с Висковатым в угоду своей политике пожертвовали интересами тех, кто обеспечил государству победы. В обмен на присягу о верности пообещали ногайцам, что царь поставит на Волге стрельцов и «казаков добрых вам на береженье», а прочих «всех сгонит». Для этого был назначен воевода Кобелев. В Москву вызвали и героя взятия Астрахани Ляпуна Филимонова, поставив его во главе «казаков добрых», официально зачисленных на службу. Других прежних товарищей он должен был преследовать и изгонять. Кончилось это плачевно. Когда Филимонов вернулся на Волгу, соратники сочли его поведение изменой казачьему братству. Вызвали на круг. А приговор за измену был один, атамана казнили [117].
Но в целом подобные эксцессы не смогли разрушить союз государства и казачества. А покорение Астрахани, нейтрализация Крыма и ногайцев решили судьбу казанского мятежа. Его поддержка пресеклась, расчеты на внешнее вмешательство рушились. И в том же 1556 г. восстание стало угасать. Способствовала этому и умная политика царя. После первых карательных экспедиций, ливших кровь, но не приносивших реальных результатов, он велел закреплять успехи строительством крепостей. Были основаны Лаишев, Чебоксары. В них размещались гарнизоны, брали под контроль сопредельные области. А наряду с наказанием врагов Иван Васильевич, по своему обыкновению, потребовал применять милость. Тем, кто изъявлял покорность, даровали прощение, налоговые льготы. Ко всему прочему, их еще и награждали, отдавая опустошенные земли непокорных. И замирялись татары, башкиры, вотяки. Последней, в начале 1557 г., прислала делегатов в Москву луговая черемиса. Покаялась и получила амнистию. На восточной окраине наконец-то воцарился мир.
26. НАРОДНЫЙ ЦАРЬ
Правление «избранной рады» доставило неприятности не только казакам. Для всей России оно обернулось сущим бедствием. После разгрома партии царицы власть временщиков стала вообще безграничной. Даже Боярская Дума собиралась теперь нерегулярно, решение всех вопросов подмяла «избранная рада» [69]. О Сильвестре современники сообщают, что он правил, «аки царь», разве что не сидел на троне и не держал в руках скипетра. Не забывал и меркантильных выгод, сына устроил на «золотое дно», во главе Таможенной избы.
И куда, спрашивается, подевался смиренный и благочестивый юноша Адашев, простаивавший ночи на молитвах и ухаживавший за больными нищими? Он превратился в могущественного сатрапа. Сам налагал опалы, сажал в тюрьмы, докладывал царю проекты законов, формулировал решения, снимал с должностей, давал назначения — сохранились жалованные грамоты, выданные по приказу не царя, а Адашева! Себе он нахапал огромные земельные владения. В 1555 г. составлялся «Государев родословец», куда вошли родословные самых знатных княжеских и боярских кланов, и в него был включен род Адашевых — он не имел никакого права числиться среди высшей аристократии, однако спорить никто не осмелился. По всякому делу люди старались заручиться расположением временщика, а попасть к нему на прием было величайшей честью.
Сильвестр внушал царю необходимость хранить «правду», «нелицеприятный суд», но в это же время повторился худший беспредел времен боярского правления. Все ключевые посты распределялись между ставленниками «избранной рады». И вернулись поборы, вымогательства, штрафы. За хорошую мзду наместникам и волостелям снова открывались подпольные корчмы. А законы, призванные защитить людей, не работали. Кому подавать жалобы, если в Москве заправляют покровители преступников? Неприкосновенностью личности пользовались только те, на чьей стороне была сила. А старосты и целовальники, обязанные осуществлять суд вместе с кормленщиками, не рисковали перечить им. Себе дороже.
С 1547 г. до середины 1550-х гг. налоги выросли в 4,5 раза, но само по себе это было еще не худшей бедой. Собирали их те же наместники и волостели, освобождали от податей родных, знакомых или откупившихся взяткой, перекладывая все тяготы на простой народ. Разорялись и дети боярские. Поместьями щедро наделяли клевретов временщиков. А те, кто не принадлежал к их кругу, не получали ни кормлений, ни жалованья. Им давали худшую землю, в последнюю очередь, если вообще удавалось получить. У них отбирали спорные владения. Но шла война, требовалось покупать и ремонтировать доспехи, оружие, коней. Воины влезали в долги. И в мае 1555 г. Дума приняла драконовский приговор — устанавливался месячный срок правежа (взыскания долга). Не уплативший превращался в холопа. А простолюдинов обращали в неволю и без долгов. Просто заставляли служить себе или объявляли своими беглыми холопами. Попробуй докажи, что это не так.
Крестьяне стали бросать деревни, перетекать во владения монастырей, где можно было себя чувствовать более безопасно. Или шли к боярам и дворянам, оказавшимся в силе. Снова умножилось число «разбоев». А губные старосты уклонялись от борьбы с ними. Подставлять головы под топоры взбунтовавшихся мужиков никому не хотелось, а разбойники и воры собирались в тех же корчмах, которые находились под негласным покровительством местных властей. И безобразия дошли до такой степени, что поставили Россию на грань социального взрыва. В 1554–1555 гг. произошло несколько бунтов в Москве, люди возмущались «оскудением жизни». Их подавили, зачинщиков и активных участников казнили. Но последовали беспорядки в Новгороде, Владимире, Рязани, других городах [36]. Даже Адашев вынужден был признать, что восстания были вызваны преступлениями администрации, причем такими преступлениями, что наместники и волостели «грады и волости пусты учиниша», а в ответ на притеснения «тех градов и волостей мужичья многие коварства содеяша и убийства их людем» [138]. Отметим, это пишет временщик, который сам же назначал таких администраторов.