Апрель 1917-го застал Пресси на Финляндском вокзале все тем же поденщиком, "кастрюлька" осталась в мечтах... И вот 3 апреля с поезда сошел Ленин...
- Товарищ Пресси! - Домокуров решил наконец направить разговор непосредственно к цели. - Расскажите, пожалуйста, о броневике. Каков он с виду, башни там или что... Нам каждая гаечка важна!
- Гаечка?.. - Старик заморгал и потер озадаченно лоб. - Гаечка, говорите? Гм... - С усмешкой он откинулся на спинку стула. - Эх, товарищ вы мой... - В словах сочувствие. - Сразу видать, не были вы на площади... При чем тут гайка? Ну при чем? На Ленина каждый смотрел. Слова его ловил... А слова жгучие, дух забирало от его слов! Посудите: вдруг из речи Владимира Ильича открывается мне, что вовсе я не какая-то там черная кость, враки это! А есть я, Густав Пресси, - пролетарий. Даже государством могу управлять!
Оживилось, помолодело у человека лицо, Пресси кивнул на блокнот в руках Домокурова:
- Это можно и записать. Про со-циа-ли-стическую революцию речь была! А тебе - гаечки... Да посуди же сам - Ленин говорил... Ленин! И стоял он, как известно, на броневике. А что там за устройство у броневика, ну какое это имело значение? Чудак ты, товарищ. Да любого спроси, кто в тот вечер был на площади: "Куда глядел? Под ноги Ильичу?" Осмеют же!
Домокуров медленно закрыл блокнот. Поблагодарил железнодорожника, вышел на улицу.
Захотелось постоять, чтобы опомниться...
"Все ясно! - подумал Сергей. - Вот она, товарищ Семибратов, психологическая разгадка: в тот памятный вечер никто со вниманием не взглянул на броневик. Владимира Ильича слушал рабочий класс!"
Но как же поиски?
"А никак, - с горечью заключил он. - Ни одной приметы в руках. Никто ничего не запомнил... Какие уж тут поиски броневика!"
* * *
Сергей Иванович Домокуров несколько огрузневшей походкой (годы брали свое!) шел по Суворовскому проспекту. Он направлялся в Смольный. Аллея разросшихся деревьев, которых в 1917 году не было.
Колоннада, крыльцо. По широким его ступеням в семнадцатом году поздним октябрьским вечером быстро, деловито прошагал внутрь Владимир Ильич Ленин. Перед крыльцом, охраняя штаб социалистической революции, стоял тогда броневик...
"Где же он теперь, неуловимый? - с огорчением подумал Сергей Иванович. - Миновало десятилетие Советского государства, приближается двадцатилетие, сколько же можно искать?.. Ясно, что в Смольном забеспокоились".
Домокуров был рад вызову. В самом деле, пора о броневике поговорить под флагом Смольного!
* * *
Утро Сергей Иванович провел в Мраморном дворце. Дворец, памятник архитектуры XVIII века, обживался заново. Он еще не был открыт для посетителей, но над входом уже горели новенькие бронзовые буквы: "Музей В. И, Ленина. Ленинградский филиал".
Обком партии подобрал для работы в музее группу научной молодежи во главе с солидным ученым, исследователем ленинского наследства. Крепкий, дружный образовался коллектив. Но и работу поднимали немалую. Это ведь музей особенный, каких раньше не бывало.
Надо было построить экспозицию - настолько выразительную, доходчивую, чтобы посетители, даже самые неподготовленные из них, пройдя потоком анфиладу залов, уносили бы живой образ Ленина в свою жизнь, в повседневную работу, в раздумья о будущем.
Домокуров уже несколько лет учительствовал, но был счастлив, попав в этот коллектив энтузиастов. Кто-то, видать, запомнил его по Музею Революции в Зимнем дворце, хотя и музея-то этого уже давно не существует. Оказалось, что и его скромный опыт полезен молодежи, которая, переступая порог Мраморного дворца, и вовсе не имела понятия о музейной работе.
Вспомнил Домокуров о бесплодных своих поисках броневика и вновь загорелся надеждой: "Рождается Музей Ленина, а это ли не первостепенная его задача - разыскать броневик!"
Но пока что под мраморными сводами дворца царила горячка завершающихся работ. В залах появились макетчики, столяры, обойщики, слесари, отопители, стекольщики. Всюду пилили, строгали, стучали...
Открыть музей предстояло к 7 ноября 1937 года - в ознаменование 20-летия Октябрьской революции.
- Дайте срок, Сергей Иванович, дайте срок... Смилуйтесь! - подшучивал директор над нетерпением Домокурова. - Вот откроем музей, впустим народ - и сразу за поиски броневика!
* * *
Сергей Иванович шел в Смольный не с пустыми руками. В портфеле у него тетрадка в твердых корочках, где на титульном листе красовалась надпись: "Паспорт бронеавтомобиля". Когда он завел эту тетрадку? Давно, уже чернила поблекли от времени, были черными, стали желтыми...
Но за годы поисков броневика не все кончалось неудачами. Были и открытия, находки. Только паспорт броневика из них не составлялся.
* * *
Вот одна из примет броневика, попавшая в тетрадку.
Ехал Домокуров в трамвае по Выборгской, мимо Финляндского вокзала. Здесь, огибая памятник, вагон притормаживает на крутом повороте. Монумент огромен, из окна вагона не охватишь взглядом.
Но вдруг - что такое? Новая деталь? Будто скворечня распахнулась на памятнике...
Домокуров спрыгнул на остановке, возвратился.
Э, да за скворечню он принял пулеметную амбразуру. В бронзе условно она выполнена в виде пары щитков.
"Странно, однако... - подивился Домокуров. - Как же я прежде не замечал этой детали?" Но вспомнился "Красный треугольник", ветераны, которые бесплодно тужились описать броневик, вспомнился Пресси, и все объяснилось: если перед глазами Ильич, то даже бронзовому его изваянию, оказывается, не смотрят под ноги!
"А почему, собственно, щитки? - Домокуров остановился на этой мысли. Почему не что-нибудь другое? Разве мало у броневика деталей?"
В самом деле, броневики и нынче знакомы каждому ленинградцу. Дважды в году их выводят на Дворцовую площадь, а после парада, возвращаясь в свои гарнизоны, броневики тянутся по улицам города. Тут и неспециалист заметит, что пулеметные башни у броневиков устроены по-разному: встречаются со щитками, а бывают и без щитков... Выходит, с военной точки зрения ограждение амбразур не обязательно?
А на памятнике щитки... Почему? Так захотел скульптор?
* * *
Район Мариинского театра, улица Писарева. Приехав по адресу, Домокуров очутился перед кирпичным зданием с огромными деревянными воротами. Жилище циклопов!
Ворота медленно и тяжко, качаясь полотнами, со скрипом открылись.
А вот и циклопы: оказывается, это театральные декорации. Уложенные на длинные ломовые дроги, декорации напоминали гигантских радужных стрекоз с перебитыми крыльями. В упряжке, красиво выгибая шею, зацокали по мостовой дородные битюги.
Домокуров, проводив взглядом процессию, поднялся на верхний этаж и с недоверием переступил порог... Куда он попал? Над головой стеклянный свод оранжереи.
Но здесь не выращивают цветов. Здесь рисуют декорации. Полотнища расстелены на полу, словно нарезанные в поле гектары.
Живописцы шагают, как артель косарей. Все разом: взмах - оттяжка... только не с косами они, а с малярными кистями на длинных палках. Кисти макают в ведра.
Впрочем, эти только кладут грунт. Пишут декорации другие: те передвигаются по полотнищам с табуретками, чтобы сесть, ведерки у них поменьше, кисти поделикатнее.
В вышине, под стеклянным сводом, - узкий мосток. Оттуда видна каждая декорация целиком, и художники внимательно прислушиваются к голосу сверху, который временами гремит через рупор.
Человек под куполом... Сказали, что это Евсеев, автор памятника. Сергей обрадовался удаче.
Но вот скульптор внизу. Свободная до колен блуза без пояса, обычная у художников. Пятнистая от краски. И лицо запачкано, даже в волосах что-то цветное.
Увидев посетителя, Евсеев на ходу причесывается, подкручивает усы.
Вопросительный взгляд и церемонный по-старинному полупоклон:
- Чем могу служить?
Домокуров двинулся через эти церемонии напролом:
- Держу пари, товарищ Евсеев, что третьего апреля семнадцатого года вы были у Финляндского вокзала и видели броневик, с которого говорил Ленин!
Евсеев выдерживает взгляд, усмехается:
- А вот и не угадали... Не был я у вокзала при встрече Владимира Ильича.
Домокуров не уступает:
- А щитки на памятнике? Разве это не с натуры? Ну, не на площади, так, очевидно, позже видели броневик... Сергей Александрович, ну припомните, это так важно!
- Сожалею, но... - И скульптор разводит руками. Вид у него почти виноватый. - Я никогда не видел броневика.
- Так-с... - бормочет Домокуров. Опять неудача. Он раздосадован и говорит колко: - Значит, щитки - это выдумка. Здорово это у вас, скульпторов, получается! Где бы соблюсти историческую достоверность, вы...
Тут Сергей Александрович - сама деликатность - взрывается:
- Простите, да как вы могли подумать такое! Заподозрить меня в отсебятине! Щитки сделаны по чертежу, - говорит он с достоинством, - и я покажу вам этот чертеж.
Евсеев пригласил молодого человека следовать за ним.
Домокуров было замялся: на полу декорации с нарисованными облаками. Ведь наследишь.
- Идемте, идемте! - И Сергей Александрович смело ступил на облака. Это задник из "Руслана и Людмилы". Устарел, пускаем в переработку. Напишем здесь скалы для "Демона".
По скалам, тем более будущим, Сергей зашагал уже без опаски. Еще немного - и они за дощатой перегородкой.
- Моя мастерская, - веско объявил Евсеев. - Здесь я только скульптор.
И, как бы в подтверждение этой очевидности, защелкнул дверь на замок.
- Прошу садиться. - Он любезно кивнул на старинное кресло.
Но роскошное наследие прошлого проявляло склонность валиться набок и даже опрокидываться...
Домокуров предпочел постоять.
- Сейчас покажу вам чертеж... - Сергей Александрович в раздумье обхватил пальцами подбородок. От, этого холеные усы его несколько приподнялись и приобрели сходство со стрелкой компаса. - Гм, гм, где же он у меня?
В углу буфет. Сквозь мутные, непромытые стекла виднелась посуда: черепки и банки с красками, лаками, какими-то наполовину усохшими жидкостями.
- Видимо, он здесь! - И Сергей Александрович решительно шагнул к буфету. Распахнул нижние филенчатые дверцы, но тут же, спохватившись, выставил вперед колено, потому что наружу комом поползло измазанное в красках тряпье.
Сергей Александрович захлопнул дверцу и некоторое время конфузливо отряхивался от пыли. Буфет был в углу налево, теперь он шагнул в угол направо, к этажерке. Тут громоздились в изобилии какие-то гроссбухи, клочьями висели на них обветшалые кожаные корешки. Это были отслужившие свое и выбракованные партитуры опер.
- Из Мариинского театра, - проворчал скульптор. - Валят мне всякий хлам...
Он расшевелил бумажные залежи, и с этажерки начали соскальзывать на пол легкие рулончики. Каждый из них мог быть чертежом.
Нет, не то, все не то!
А в дверь стучались. Все настойчивее. Евсеева требовали в декорационный зал.
Пришлось прервать поиски.
Сергей Александрович извинился, сложив крестом руки на груди: мол, я не властен над собой - и резво поспешил к двери.
- Я только на минуту. В чем-то запутались живописцы...
* * *
Домокуров прождал полчаса. Попробовал дверь - заперта.
- Нет, не пущу... Нет, нет! - запротестовал скульптор, удерживая Домокурова. - Куда вы? Чертеж отыщется обязательно!
Но у Домокурова уже отпал интерес к чертежу: что в нем, в листе бумаги? Факт установлен, исторический броневик был с пулеметными щитками, и эту примету можно со слов скульптора записать в паспорт. Первая примета!
- Спасибо вам, Сергей Александрович!
- Вы о чертеже? - не понял тот и добавил рассеянно: - Отыщется, отыщется, некуда ему деться... Чертеж - это мелочь. Я вам покажу кое-что позначительнее...
И он бережно выставил на стол скульптуру под чехлом - маленькую, размером она не превышала настольную лампу. Снял чехольчик и отступил на шаг: глядите, мол.
Домокуров всмотрелся:
- Ленин!
Глиняная, серо-зеленого цвета статуэтка, необожженная и кое-где уже скрошившаяся. Но как выразителен образ Владимира Ильича!
Оба теперь сидели на одном стуле, плечом к плечу. Скульптор задумчиво поворачивал статуэтку то одной стороной, то другой.
И скупо, как бы через силу, время от времени произносил два-три слова.
Он, Евсеев, ночью потянулся к глине... Это была самая глухая, траурная ночь над Советской страной. Люди плакали. Сил не было заснуть.
"Как же мы проснемся наутро без Ленина?" Эта мысль не умещалась ни у кого в голове...
- А я лепил... - прошептал Евсеев. - Это было мое надгробное слово Ильичу.
Скульптор поднялся.
- А теперь взгляните на этюд отсюда. Вот в этом ракурсе.
Домокуров, встав со стула, посмотрел из-под руки скульптора, и в статуэтке внезапно открылись ему новые черты.
- Сергей Александрович, а ведь статуэтка мне знакома. Где я мог ее видеть?
Евсеев улыбнулся:
- Не скажу. Догадайтесь!
И Домокуров догадался.
Маленькая вещица имела хотя и неполное, но несомненное сходство с монументальной фигурой на площади у Финляндского вокзала.
- А вот здесь... - и Евсеев широким жестом пригласил Домокурова осмотреться, - я лепил фигуру для памятника в полном масштабе - двух сажен высотой.
Домокуров был озадачен. Помещение просторное, но даже до потолка не будет двух саженей.
- Как же вы, Сергей Александрович, здесь поместились с работой?
Евсеев браво вскинул голову. Потом опустил руки в обширные карманы блузы и показал головой вниз:
- Очень просто, через проруб! Два этажа соединили в один.
Домокуров с интересом выслушал подробности.
На полу нижнего этажа была установлена массивная металлическая площадка. На роликах. Скульптор мог поворачивать ее как ему удобно для работы. А чтобы многопудовая масса глины, нарастая, не обвалилась, лепка происходила на кованом каркасе. И по мере того как дело двигалось, скульптуру обносили со всех сторон деревянными лесами, точно такими как при постройке зданий.
Внизу рабочие разминали сухую глину, замачивали ее в бадье, при помощи лебедки подавали на леса.
Это специальная глина. Добывается у Пулковских высот близ Ленинграда. Свободная от примесей, очень пластична, то есть вязка, послушна в руках, а при высыхании не растрескивается. Пулковская глина известна каждому скульптору.
А вот и другие принадлежности работы...
- Окоренок, - сказал Евсеев.
Сергей Иванович увидел половину распиленного поперек бочонка. Это как бы чаша с водой. Во время работы скульптор окунает в чашу руки.
Есть и молоток, деревянный, с широким торцом, для утрамбовки накладываемой на каркас глины.
Наконец, стеки. Это легкие звонкие палочки. Скульптору они нужны для выработки деталей лица, рук, костюма.
* * *
Однако самое интересное в рассказе Евсеева было впереди.
Образ Ленина... Гений пролетарской революции... Как же воплотить его? Никаких образцов. Во всем мире нет монументального памятника, воздвигнутого революционеру. Значит, изобретай, надейся только на удачу.
Щуко и Гельфрейх разрабатывали архитектурную часть памятника. Но даже эти видные зодчие не отважились спроектировать фигуру Ленина по своему усмотрению. Они настежь распахнули двери мастерской, призвали на помощь людей, знавших Ильича лично, - его соратников по революционной борьбе, учеников.
Побывал в мастерской Михаил Иванович Калинин, приезжала Надежда Константиновна Крупская. Оба рассказывали о Ленине.
А старые питерцы по вечерам набивались к порогу скульптора толпами.
Путиловский слесарь, клепальщик с судостроительного, и ткач, и булочник, и железнодорожный машинист - множество рабочих приобщилось в эти дни к искусству ваяния.
Вначале только уважительно глядели, как под пальцами скульптора словно бы оживает глина, а потом порадовали его и толковыми советами.
- Кстати... - и Сергей Александрович притронулся к плечу Домокурова, как бы требуя особенного внимания к дальнейшему. - Вот бывает так: лепишь, лепишь, а для полноты образа, чувствуешь, чего-то недостает. Начинаешь искать это "нечто" - ощупью, наугад. Рождается одна деталь, другая, третья... но чувствуешь - не то, все не то. Ужасно это мучительное ощущение - бесплодность, хоть бросай работу. Когда лепил Ленина, - продолжал скульптор, - не получалась правая рука. Ну никак. Жест вялый, невыразительный... А ведь Ильич на площади был счастлив встречей с дорогим его сердцу питерским пролетариатом. А речь его - это же призыв к историческому перевороту в судьбах человечества!