Однако Борис насолил не только знати. Он ухитрился нагадить в стране абсолютно всем! Будучи “западником”, он стремился унифицировать свое государство. Чтобы, как в Польше или Прибалтике, все сословия были разложены “по полочкам”. Еще при Федоре, в 1593 г. он закрепостил крестьян, отменив Юрьев день. А в 1597 г. издал закон, установивший 5-летний сыск беглых. И мало того, по этому закону любой человек, прослуживший по найму полгода, становился вместе с семьей пожизненными и потомственными холопами хозяина. Что ударило и по городской бедноте, подмастерьям, мелким ремесленникам, и породило массу злоупотреблений — богатые и власть имущие обманами и силой стали захватывать людей в холопство.
Туго пришлось и другим сословиям. Опасаясь заговоров, Борис культивировал повальное доносительство — холоп, донесший на дворянина, получал его поместье и дворянство. Было учреждено тайное ведомство во главе с Семеном Годуновым, наводнившее города шпионами. Из той же боязни заговоров и покушений Борис, вопреки обычаям прошлых царей, перестал регулярно появляться на людях и принимать у них челобитные. Впрочем, жалобы ему пришлось бы выслушивать на самого себя. На места опальных бояр и дворян он назначал свою родню и клевретов, которые начали в судах и администрации хищничество и злоупотребления.
Играя на популярность, Борис при вступлении на царство освободил подданных на год от налогов. Но строительство, содержание иностранного корпуса и т. д. требовали больших денег. И наверстывая потом упущенное, царь стал отдавать подати на откуп. В откупщики тоже попадали его приближенные и драли с людей три шкуры — в результате купцам приходилось отдавать до трети прибыли. У Строгановых вообще чуть не отобрали владения, лишь за огромные подарки лично Борису им удалось “отмазаться”. Годунов поссорился и с казаками. Решил подмять под себя Дон и послал туда назначенного атамана Петра Хрущева. Казаки выгнали его вон. Тогда царь запретил им торговать в русских городах, при появлении донцов было велено хватать их и сажать в тюрьмы. Предпринималось несколько экспедиций на Дон для отлова казаков. А чтобы окончательно прижать их, на Северском Донце была построена крепость Царев-Борисов.
В 1601–1602 гг во всей Европе выдались неблагоприятные погодные условия. А на Руси из-за двухлетний неурожаев грянул голод. Меры правительства — денежные раздачи, продажа дешевого хлеба, оказались неэффективными и вели лишь к новым злоупотреблениям и спекуляциям. В одной только Москве в общих могилах погребли 127 тыс. чел. Народ заговорил, что царство Годунова не угодно Богу. Хозяева распускали холопов, которых нечем было кормить. Крестьяне разбегались из деревень, вымирали и бродяжничали. А когда бедствие пошло на убыль, правительство и хозяева принялись сыскивать беглых… Появились многочисленные шайки “разбоев”. В 1603 г., объединившись под руководством Хлопка Косолапого, они двинулись на Москву. Их удалось разбить, кого ловили — вешали.
Но это было еще “цветочками”. Все недовольное скапливалось на юге. Сюда ссылали на службу опальных дворян и стрельцов. Сюда устремлялись беглые. И многочисленные дворни репрессированных бояр — их запрещалось кому бы то ни было принимать на службу, но в приграничье всегда была нужда в воинах и крестьянах, и на прошлое человека смотрели сквозь пальцы. На юге не было неурожая, и туда бежали голодающие. А потом, спасаясь от расправ, остатки “разбоев”. В итоге порубежье стало настоящей пороховой бочкой. И не замедлила появиться “спичка”.
Кем на самом деле был Лжедмитрий I, исследователи спорят по сей день. Бытуют версии и общепринятая, и подтасованные под сенсацию. Поэтому приведу лишь собственное мнение. Разумеется, “истинным царевичем” он не был. Но мне кажутся убедительными факты, приводимые Немоевским, Олеарием и Костомаровым, что не был он и расстригой Отрепьневым. В России сразу заметили, что он прикладывается к образам и творит крестное знамение не совсем так, как природный “московитянин” — в каких-то мелочах движения отличались. А ведь это вырабатывалось с детства, отвыкнуть за 3 года бывший монах никак не мог. Заметили, что после обеда он не ложился на часок вздремнуть (русские вставали очень рано, а часто и ложились поздно из-за церковных служб). Что любит телятину, считавшуюся в России запретным блюдом. Что не ходит регулярно в баню — а русские, в отличие от редко мывшихся западноевропейцев, в том числе и поляков, были весьма чистоплотными. Да и речи, произносимые самозванцем на разных приемах, по стилю и цитатам выдают следы польского воспитания.
Скорее всего, он был из русских, родившихся за рубежом — там жило много эмигрантов, да и граница проходила на Смоленщине. Самозванство в это время было не ново. Три самозванца захватывали престол Молдавии, два самозванца действовали в Турции, о чем в Польше, конечно, знали. И Лжедмитрий являлся либо авантюристом-одиночкой, либо… “троянской лошадкой”, специально подготовленной иезуитами. Разные “нестандартные ходы” были вполне в их стиле. Кстати, после его гибели подобная версия на Руси существовала. Папа Павел V в 1606 г., после крушения авантюры, сетовал, что “надежда приведения великого княжества Московского к святому престолу исчезла”. А на польским сейме в 1611 г. было сказано: “Источник этого дела, из которого потекли последующие ручьи, по правде, заключается в тайных умышлениях, старательно скрываемых, и не следует делать известным того, что может на будущее время предостеречь неприятеля”. Выходит, что-то знали.
Хотя кем бы ни был Лжедмитрий персонально, его моральный облик известен: человек храбрый, не злой, великодушный, но абсолютно беспринципный. Чтобы обрести покровителей, он тайно принял католичество, наобещав папе и иезуитам распространить его на Руси. Сигизмунду III дал расписку уступить Смоленск и Северщину, ударить на шведов. И король даже счел предлог подходящим для войны с царем — но более умные сенаторы во главе с коронным гетманом Замойским тормознули его, прекрасно помня удары русских армий. Кстати, когда Замойский вскоре умер, иезуит Поссевино радовался: “Теперь исчезнут препятствия… к распространению римско-католической веры в Московии”. А в причастности ордена к организации авантюры Лжедмитрия убеждает и мощнейшая “информационная поддержка”, развернутая в католических странах. Тот же Поссевино быстро опубликовал на нескольких языках бестселлер “Повествование о замечательном, почти чудесном завоевании отцовской империи юношей Дмитрием”, и даже великий драматург Лопе де Вега получил заказ на пьесу “Великий князь Московский”.
Главную опору самозванец получил в лице воеводы Сандомирского Юрия Мнишека. Трогательный роман с Мариной, о котором рассюсюкался Костомаров, тут, конечно, ни при чем. Мнишеки были иной породы. Юрий возвысился, быдучи приближенным старого короля Сигизмунда-Августа, которому поставлял ведуний для повышения потенции и красоток, не стесняясь похищать и монахинь. Получал за это имения и должности. А после смерти своего благодетеля обокрал его так, что короля не в чем было прилично похоронить. Все об
этом знали, но по польским порядкам привлечь его к ответственности было дохлым номером, и он стал важным вельможей. Чтобы заручиться дружбой проходимца, Лжедмитрий дал обязательство жениться на его дочери, пообещав впридачу 100 тыс. злотых, Псков, Новгород и ряд городов на юге.
Мнишек стал “маршалом”, навербовав банду из 3 тыс. “рыцарства”. Присоединились и 2 тыс. запорожцев — как раз тогда Сигизмунд разорил Сечь, и они искали другие места приложения сил. Предприятие выглядело просто несерьезно. Но едва самозванец осенью 1604 г. перешел границу, вспыхнуло восстание. Без боя сдались Моравск, Чернигов, переметнулись Путивль, Кромы, Рыльск, Севск. Стекалась вольница и донские казаки, признавали “Дмитрия” дворяне — кто из страха, кто из ненависти к Годунову. Но под Новгородом-Северским, единственным городом, где воевода Басманов оказал стойкое сопротивление, самозванец застрял надолго.
Царь сперва промедлил, сосредоточив войско под Смоленском и ожидая вторжения главных сил Польши. И лишь разобравшись, что его не будет, двинул армию на юг. По традиции командование поручалось высшим боярам. Воеводой стал Мстиславский, которому Борис за победу посулил руку дочери Ксении. У него было 50 тыс. бойцов против 18 тыс. врагов. Лжедмитрий попытался компенсировать численное неравенство внезапностью. Когда царское войско еше не успело изготовиться к бою, вдруг обрушил удар тяжелой польской конницы на правый фланг. Гусары прорвали боевые порядки и понеслись по тылам к ставке Мстиславского, ранив воеводу и чуть не захватив его знамя. Но едва русские оправились от неожиданности, на поляков навалились стрелецкие части, и те смогли вырваться назад лишь с большими потерями.
Геройствовать ради Годунова Мстиславский желания не имел, после боя отвел войско на несколько верст и запросил подкреплений, чтобы раздавить противника наверняка. Но и “рыцарство” смекнуло, что пахнет жареным, и под предлогом невыплаты жалования большинство поляков вместе с Мнишеком уехало домой, еще и ограбив своего “царя”. Он бежал из-под Новгорода-Северского. Правда, к нему присоединились еще 20 тыс. запорожцев, но и к Мстиславскому привел подмогу Шуйский. Отправились в преследование и столкнулись 21 января 1605 г. у с. Добрыничи. Лжедмитрий пробовал повторить прежний маневр, бросив конницу на правофланговый полк. Атакой его потеснили, но отступающая московская кавалерия вдруг раздалась в стороны, а за ней были построены стрельцы, защищенные временным укреплением из телег и открывшие убийственный огонь. Сторонники самозванца покатились назад, на них навалилась вся царская армия и рубила бегущих. На поле боя закопали 11 тыс. трупов “дмитриевцев”, сам “царь” едва не попал в плен. Его бросили последние поляки, ушли запорожцы, и он укрылся в Путивле.
Да только и царские воеводы усердием не отличались. Долго осаждало Рыльск, не в силах его взять. И Мстиславский приказал распустить дворян на зиму, докладывая, что для осады городов нужна тяжелая артиллерия. Царь роспуск отменил, вызвав возмущение воинов, не готовых к зимней кампании. “Стенобойный наряд” был выслан в армию немедленно, а чтобы встретить его, воеводы получили приказ идти к крепости Кромы, перекрывшей дорогу на Москву. Годунов делал ошибку за ошибкой. В мятежную Комарицкую волость направил карательную экспедицию Плещеева из татар, ногаев и других “инородцев”. Там покатился террор — мужчин вешали и расстреливали, женщин и детей топили или продавали в рабство. Итогом стала решимость повстанцев сражаться насмерть. В столице шпионы хватали на пытки и расправы за одно упоминание имени Дмитрия — и озлобили москвичей. Шуйского и Мстиславского царь отозвал (что их дополнительно оскорбило). А вместо них назначил отличившегося Басманова. Его Борис обласкал, пожаловал боярство, и теперь уже ему наобещал в жены Ксению.
Царское войско прочно завязло под Кромами, где оборонялся атаман Карела с 4 тыс. казаков. От города ничего не осталось, при бомбардировках сгорели и дома, и стены. Но казаки сдаваться не думали, понарыли под валами целый лабиринт нор и окопов, где жили, пережидали обстрелы, а потом пулями встречали атаки. Еще и издевались — периодически на вал выходила неимоверно толстая голая маркитантка, дразня осаждающих обидными телодвижениями. Жертвовать жизнями на штурмах никто не стремился. Не проявлял рвения и враг Годуновых Василий Голицын, оставшийся на командовании между отъездом прежних воевод и прибытием новых. Войско разлагалось от безделья, читало подметные письма самозванца, страдало от дизентерии. И все равно восстание рано или поздно было бы подавлено. Но 15 апреля 1605 г. скончался Борис Годунов. Если он еще мог жесткой рукой держать страну в повиновении, то его сыну Федору подчиняться не хотели. Ситуацию усугубил обман патриарха, известившего, будто Федор тоже избран Земским Собором, хотя все знали — Собор не созывался. Да и фактическими правителями при 16-летнем царе стали его мать Мария Скуратова и Семен Годунов, ненавидимые всеми. Вознесшегося честолюбивого Басманова они тоже оскорбили, сделав его лишь вторым воеводой под началом Катырева-Ростовского, да еще и назначили над ним своего родича Телятевского.
Из лагеря под Кромами стали разъезжаться дворяне, якобы на царские похороны, но многие переходили к Лжедмитрию. А в самом лагере лидеры рязанского дворянства Прокопий и Захар Ляпунов составили заговор. К нему примкнули и обиженный Басманов, и Голицыны. Измену готовило и боярство в Москве. У знати расчет был простой — с помощью самозванца скинуть Годуновых, а потом можно будет избавиться и от него самого. 7 мая войско взбунтовалось и присягнуло “Дмитрию”. Узнав об изменении ситуации, к нему снова хлынули поляки, и он триумфальным маршем пошел на Москву. Остановился в Туле, послав к столице отряд Карелы, и 1 июня не без участия Бельского, Мстиславского и Шуйских город восстал, свергнув Годуновых. Бояре тоже поклонились Лжедмитрию, патриарха Иова низложили, поставив на его место соглашателя грека Игнатия. Но дойдя до Коломенского, самозванец выразил прозрачное пожелание: “Нужно, чтобы Федора и матери его тоже не было”. Василий Голицын намек понял, послал убийц во главе с Михаилом Молчановым. Вдову Бориса удушили, Федор долго отбивался, но его ухватили за детородные части, стали давить, и обезумевшего от боли прикончили. Лжедмитрий сел на трон.
Бояре, конечно, не для того устраняли Годуновых, чтобы подчиняться невесть кому. И Василий Шуйский начал реализовывать вторую часть плана, сколачивая заговор. Но поспешил, на него донесли, схватили и приговорили к смерти. Однако ссориться с русской знатью Лжедмитрий не хотел, да и в Москве Шуйский был очень популярен, и в последний момент его помиловали. Заменили ссылкой, а вскоре и совсем простили по ходатайству бояр. С народом “царь” заигрывал, отменил потомственное холопство, освободил на год от податей, предоставил льготы поддержавшим его южным районам. Реабилитировал пострадавших при Годуновых. В частности, вернул из ссылок уцелевших Романовых. Малолетний Михаил смог соединиться с родителями, вместе с матерью он поселился в подаренном им Ипатьевском монастыре под Костромой, а Филарета поставили Ростовским митрополитом. Была разыграна трогательная встреча “Дмитрия” с матерью Марией Нагой — она содержалась в монастырском заточении и предпочла “узнать” его, чтобы выйти из темницы и возвыситься.
Бояре же после прокола Шуйского решили выждать, позволить самозванцу проявить себя. Он и проявил. Стал перестраивать государство на польский манер, Думу переименовал в сенат, ввел польские придворняе чины и моды, ударился в разгул, пиры, охоты. Окружил себя поляками и выскочками, раздавал награды любимцам, за полгода растранжирив из казны 7,5 млн руб. (при доходной части годового бюджета 1,5 млн). Приказал сделать опись богатства и владений монастырей, не скрывая, что хочет отобрать их в казну. Был и террор. Сослали Годуновых и близких им Сабуровых и Вельяминовых, Семена Годунова в тюрьме уморили голодом. Казаки Карелы шныряли по Москве, за оппозиционные высказывания хватали людей и тайно топили. Казнили 7 стрельцов, усомнившихся в истинности “Дмитрия”, после чего он сформировал себе стражу из немцев. Самозванец устраивал оргии в царской бане, куда убийца Годуновых Молчанов доставлял красивых девиц и замужних женщин, соблазняя деньгами или похищая насильно. Одной из наложниц Лжедмитрия стала царевна Ксения, неудавшаяся невеста двух принцев и двух полководцев. Впрочем, один из ее женихов, Басманов, стал наперсником “царя” и в банных игрищах тоже участвовал. Позже в Москве насчитали свыше 30 баб, ставших после этих развлечений “непраздными”.
Во внешней политике самозванец сразу наломал дров. В угоду папе затеял создать коалицию и воевать против турок. Послал крымскому хану остриженный тулуп, что было страшным оскорблением, по зимнему пути отправил в Елец артиллерию, а весной приказал сосредотачивать там войска, намереваясь брать Азов и хвастаясь, что покорит Крым. А в угоду польскому королю поссорился и со шведами. Потребовал от Карла IX уступить трон Сигизмунду, угрожая союзом с поляками и войной. Даже намеревался напасть на Нарву, но более умные советники его отговорили (еле-еле), указывая, что одновременно воевать на два фронта нельзя. Но ведь Риму и Варшаве таких знаков дружбы было мало! Папа прислал поздравления с восшествием на престол, одно за другим направлял эмиссаров, напоминая о главном — церковной унии. О том же вели разговоры постоянно отиравшиеся при Лжедмитрии иезуиты — ради маскировки они отрастили бороды и ходили в одеяниях православных священников. А Сигизмунд теребил насчет обещаний отдать Польше Смоленск и Северщину.
Однако самозванец хорошо понимал, что если он уступит русские территории или попробует окатоличивать страну, подданные этого не потерпят. Хотя и отказаться не мог — у короля и папы были уличающие его договоренности. И он пытался лавировать. Беседы с иезуитами сводил к открытию в России их школ, папе отвечал уклончиво. А чтобы не исполнять обязательств перед Сигизмундом, демонстративно с ним поругался, затеяв спор о титуловании — переводя свой титул “царь”, как “император”. Намекал, что армию из Ельца можно поавернуть и в другую сторону. А поскольку среди шляхты вызревало недовольство королем, самозванец затеял и интригу с панами, предлагая им низложить Сигизмунда и избрать на польский трон себя. Главное — низложить. Не будет короля, не станет и обязательств.